Гвендолен уже мало соображала, что делает. Она отлетела в сторону, ударившись плечом о стену дома, но сразу же рванулась обратно. Плащ за ее спиной затрещал, ремни лопнули с треском, и только через несколько мгновений она осознала, что полностю развернула крылья, и, зажав в руке кинжал, пытается подняться в воздух, чтобы наброситься на гвардейцев сверху. Взлететь с земли — очень тяжело, практически невозможно для крылатых, они не могут часто бить крыльями по воздуху, предпочитая планировать в потоках ветра. Но произведенный эффект и так превзошел все ожидания. Один из гвардейцев, которого Гвендолен пихнула ногой в грудь, в ужасе свалился ничком, закрыв голову руками. В проулке сразу стало тесно от двух огромных ярко-рыжих крыльев, концы которых задевали стены. Дополняли картину торчавшие дыбом волосы Гвендолен и оскал на ее лице. Было совершенно ясно, что возникшее ниоткуда чудовище сейчас вцепится в горло, чтобы напиться крови.
Никто не осудил бы оставшихся гвардейцев за то, что они развернулись и бросились бежать, причем один из них, ударившись ногой о камень, полдороги проделал на четвереньках.
Только тогда Гвендолен окончательно почувствовала под ногами землю. Она провела по лицу рукавом, шмыгая носом и стирая каменную пыль. В кулаке все еще был стиснут кинжал, и пальцы не разжимались. Мышцы на лице стянуло так сильно, что Гвендолен не рискнула бы сейчас посмотреть на себя в зеркало. По счастью, Эбер в главный момент оказался позади нее, и теперь она торопливо мотнула головой, так чтобы волосы закрыли поллица.
Баллантайн обхватил ее сбоку и прижал к себе, как мог, потому что по всему ее телу пробегала дрожь, и крылья никак не желали складываться.
— Малышка, ты что… — бормотал он какую-то ерунду, лишь бы что-то сказать. — Успокойся, я здесь… все кончилось… все тихо….Я с тобой… что ты, тише, Гвендолен… тише…
До тишины, впрочем, было еще очень далеко. Уткнувшийся лицом в камни гвардеец приподнял голову, издал дикий вопль и снова повалился ниц. Гвендолен еще до конца не пришла в себя, а вот Эбер всерьез задумался, не стоит ли вытащить у нее из-за пояса оставшийся кинжал и хотя бы пригрозить этому несчастному, чтобы перестал орать. Но в голосе гвардейца звучал такой неподдельный восторг, что Баллантайн от удивления так и не исполнил своего намерения.
Растянувшийся поперек проулка гвардеец перегораживал им проход, но выходить из тупика в любом случае не следовало. Оставался единственный путь — Баллантайн крепко взял Гвендолен за руку и потащил за собой в подвал заброшенного дома, смутно надеясь, что они смогут отыскать какой-либо выход с другой стороны.
Подталкивая ее в пролом, Эбер оглянулся и увидел, что гвардеец, подняв голову от земли, смотрит им вслед, и глаза его светятся, как у ребенка, которому издали показали небывалую дорогую игрушку. Наконец, его губы шевельнулись, и он благоговейно прошептал:
— О Иситар…
— Ты, ничтожное отродье паршивого осла и больной верблюдицы! Это же была самая дешевая шлюха, крылатая подстилка, каких иногда привозят из-за моря! Ты же сам видел таких в столичном борделе!
Громкий голос, доносившийся снаружи, явно принадлежал командиру гвардейского караула, половина которого бесславно закончила свои дни в тесном проулке Каэра. Их тела как раз оттащили в сторону без особых церемоний, и в поле зрения Баллантайна и Гвендолен, затаивших дыхание возле узкой щели в стене заброшенного дома, показались большие сапоги. Судя по уверенной манере их широко расставлять, сапоги явно принадлежали обладателю голоса.
— Те дохлые были, будто тряпки, — возразил второй. — А эта… она вся горела, как факел. Она была такая… — красноречием гвардеец определенно не страдал, — я как на нее посмотрел, сразу упал.
За что Непостижимый послал мне таких придурков? Поймали бы ее — быстро бы изменилась. И куда она теперь делась, пока ты валялся как мешок?
— Улетела, конечно. — убежденно отозвался неожиданный поклонник Гвендолен. — Что ей делать на земле?
— А у того, который с ней, тоже были крылья?
— Нет, у него крыльев не было.
— Куда он пропал в таком случае?
— Наверно, тоже улетел.
— Слушай, Шихра, тебе что, голова только затем, чтобы было куда шлем надеть? — взорвался командир караула. — Ладно, далеко уйти они все равно не успели. Оцепите квартал.
— Оставил бы ты это дело, десятник, — осторожно заметил невидимый Шихра. — Иситар разгневается.
— Какая Иситар? У тебя от жары мозги потекли? Гадальщик ясно сказал, что они подозрительные, а значит, за них можно получить награду в столице. Зачем, по-твоему, мы каждый день печемся на солнце?
— Ловим подлого шпиона из Круахана, — бойко начал Шихра и замялся, — как там его звали…
— Он что, по-твоему, еще дурнее тебя, чтобы соваться в Эбру? Он сейчас небось сидит на пиру в королевском дворце, пьет вино из золотого кубка и думает: а глупый Шихра все ждет, когда я к нему приеду, чтобы меня поймать.
— Ну не знаю, — растерялся гвардеец. — А зачем тогда?
— Ты уши пытался когда-нибудь чистить? О чем народ больше всего болтает? Будто скоро конец мира наступит. А вот ты подумай, если бы у тебя быд дворец, золота полные сундуки, и ты власть бы имел над любым человеком, захотелось бы тебе с этим светом расставаться?
— И что?
— А то, что гадальщики так молвили: перед самым концом света придут в Эбру странные люди. Полагаешь, нашему… величайшему из султанов, да прольется на нас его благосклонность, — десятник церемонно выговорил формулу, явно не доверяя Шихре полностью, — неохота на них взглянуть? Вот гадальщики и потеют, и мы с ними заодно. А если когда на кого лишнего укажут, так в столице разберутся. Вот на прошлой неделе на моего двоюродного дядю указали. А то я уже замучился ждать, когда он помрет, мерин шелудивый, и дом мне достанется.
— А с этих разве что возьмешь? — с внезапной мудростью высказался Шихра.
— С этих ничего. — согласился десятник. — Они люди чужие, здесь никому не нужные. Должны же мы показать, что не напрасно серебро получаем на государственной службе. Давай, пошевеливайся, Шихра, бери двоих и топай на соседнюю улицу, и чтобы никто мимо тебя не прошмыгнул и не пролетел. Сейчас будем все дома обыскивать.
— Жаль, что у меня осталось всего три кинжала, — прошептала Гвендолен одними губами. — Но на этого урода точно хватит.
На самом деле ее слова были не более чем бравадой — охватившая ее первозданная ярость схлынула, оставив пустоту и дрожь, и сейчас Гвендолен мало на что была способна. Если бы гвардейцы спустились в подвал, они могли бы забирать ее без особых жертв. Но причудливая последовательность различных событий, которую люди называют судьбой, имела на этот счет свое мнение, и потому распорядилась иначе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});