— Как вы смеете… как можете заставлять его ступить на тот берег?
— Там же то, что мы все вместе ищем, — на холодном лице книжника и хранителя арбалетов проступило легкое смущение, но не более того, а может это было просто смутное опасение перед великолепной яростью Гвендолен.
— Ты ведь сам не знаешь точно! И позволяешь себе рисковать ЕГО ЖИЗНЬЮ?
— Она там, — встрял Дагадд уверенным басом, прижав руку к левой стороне камзола. — Я чую. У меня тут все ворочается.
— Непереваренный ужин у тебя ворочается! — взорвалась Гвендолен, отбрасывая волосы назад. — Будь эта Чаша трижды неладна, и вы оба вместе с ней!
Четверо застыли рядом у борта, вернее, Гвендолен оказалась напротив троих мужчин, чуть пригнувшись и раскрыв крылья. Ярко-рыжие длинные перья сверкали на солнце не меньше, чем блики на воде, и голос ее звенел. Воины Данстейна, стоявшие поодаль, настороженно придвинулись друг к другу, а некоторые положили руки на рукояти топоров. Они мало во что вникли, но отчетливо видели, что их скальда нечто сильно беспокоит.
— Прекрати, Гвендолен, — тихо произнес Баллантайн, и впервые она увидела, что обращенные на нее глаза серого цвета вместо мальчишески голубых. — Я сам плыву. Куда хочу. И мне никто не помешает.
— Чтоб мне Эштарра посылала только встречный ветер!
От волнения она выкрикнула обычное ругательство крылатых, даже не задумываясь над тем, что ее не особенно поняли, и, бросившись к ближайшей мачте, рывком вскарабкалась по стропам и прыгнула вниз, окончательно развернув крылья и уходя в крутой вираж над кораблем. Как всегда, добрая половина матросов побросала вязать канаты и уставилась в небо, приоткрыв рты. Но Гвендолен, несущаяся вперед, стиснув зубы, ничего не различала вокруг себя и ничего не чувствовала, кроме колотящегося сердца.
Впервые с начала их плавания она летала не для собственного удовольствия и не для того, чтобы кого-то позабавить, а чтобы успокоиться. Иначе, если бы она осталась на палубе, ей бы пришлось несколько часов вытаскивать свои метательные ножи из мачты, с такой силой ее тянуло их туда зашвырнуть.
Единственный благоразумный поступок, до которого снизошел планирующий их передвижение Логан — они высадились не в главной гавани Эбры, а в небольшом городке в двадцати милях к западу, намереваясь добраться по берегу до той самой печально знаменитой Салладейской бухты. Первые несколько часов на берегу Гвендолен казалось, будто с нее содрали кожу, а легкие забили песком. Потом она осмотрелась вокруг, не заметила толпы из желающих немедленно наброситься на Эбера, и начала дышать чуть спокойнее, хоть и не снимала руки с рукояти левого, самого удобного кинжала. Разумеется, на них достаточно часто таращились, но не более чем на диковинного вида иностранцев, которые в маленьком порту были редкостью. Причем удивленные взгляды больше всего привлекали Дагадд с Логаном, один своей необъятной фигурой, которая в Эбре встречалась только у евнухов, но при этом говорящий рокочущим басом, а второй сочетанием абсолютно нездешнего юного лица с ярко-зелеными глазами и мощного приклада арбалета за спиной, размерами в половину его роста. Баллантайн в простом дорожном костюме, без всяческих вице-губернаторских регалий, смотрелся очень буднично. А закутанная в плащ Гвендолен вообще напоминала эбрийских женщин, замотанных тканью еще сильнее, чем она теперь, тем более что рыжие волосы тоже скрылись под наброшенной на голову тканью.
Наверно, Логан и Дагадд при желании могли бы тоже потрудиться над своей внешностью, чтобы выглядеть менее заметно, но первые шаги по земле Эбры дались им не слишком легко. Они шли неуверенно и с опасением переглядывались, словно прислушиваясь к своим ощущениям. На Баллантайна и Гвендолен, идущих сзади, они почти не обращали внимания, как на бесконечно далеких им людей.
— Не всунуть, малыш, — произнес наконец Дагадд удивленно, — у меня в чердаке вертится, будто в той стороне над морем гром рявкает, и я точно втыкаю, где это. А в пустыне, — он махнул толстой рукой в совершенно определенном направлении, — буря с песком, горбом чувствую. Чтоб мне прихлопнуться, — он невольно передернулся, — не пляски это все.
Они как раз проходили через базар, устроенный прямо в порту, и Логан невольно сощурил глаза до предела, и рукой бессознательно стиснул ложе арбалета.
— Знаешь, Дагди, я смотрю на эти кувшины, и точно понимаю, как их изготовили. Там человек торгует башмаками, я мог бы легко сшить такие же. А в тени двое играют в кости — я прекрасно вижу, сколько каждый выкинет в следующий раз. — Свободной рукой он с силой потер висок. — Иногда мне кажется, что голова сейчас лопнет от того, сколько в ней всего сразу уместилось.
— Метко, что мы в паре, — пробурчал Дагадд, даже не оглянувшись, словно ему и в голову не могло прийти, будто на Баллантайна с Гвендолен тоже сойдет какое-то сверхъестественное умение. Впрочем, с ними ничего особенного не происходило. Если не считать того странного чувства, которое медленно возникало у Гвендолен внутри, пока они шагали вначале мимо рыбацких шхун с потрепанными парусами, потом вдоль выставленных на утоптанной земле торговых рядов, где только что выловленная мелкая рыба чередовалась с нехитрым и немного корявым домашним скарбом. Не то, чтобы в ней вдруг проснулась жалость ко всем людям вокруг, хотя многих, конечно, стоило пожалеть, настолько тяжел был их каждодневный труд и настолько незначительна скудная радость. Но Гвендолен неожиданно стала остро ощущать себя частью мира, что разворачивался перед ней, кусочком бесконечной мозаики, которая складывается из мыслей, стремлений, мольбы, боли и смеха всех существ, что дышат и могут думать. Она даже споткнулась, настолько странным было ощущение, что она видит эту сеть, растянувшуюся над миром, и вот-вот сможет потянуть за нити и вытащить что-то главное, только вот что? Она растерянно обернулась и посмотрела вслед уезжающему в сторону отряду, где ехали вандерские воины и Нуада. По замыслу Логана, они должны были разделиться, чтобы не привлекать чрезмерного внимания, как путешествующие с хорошо вооруженным эскортом. Нуада должен был приехать в столицу раньше, оценить ситуацию и подыскать им по возможности укромное место для жилья. Глядя им в спины, Гвендолен ощущала не только их место в общей мозаике, и значит, свою связь с каждым, но и откровенную зависть: из них никто пока не терзался непонятными ощущениями, мешающими нормально передвигаться. Единственное беспокойство воинам с севера причиняла жара, которую не облегчал даже пахнущий солью ветер с моря.
Гвен покосилась на Баллантайна, идущего рядом. По его лицу ничего нельзя было прочитать, а значит, ему тоже было не по себе. С лица схлынуло обычное вдохновение и уверенность, на лбу пролегла резкая складка, и он сразу стал казаться старше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});