Вошел денщик с кофе и зажженным фонарем. Наедаться перед боем было бы неразумно. Сидир надел на себя нижнее белье, толстую рубаху, овчинную куртку и штаны, сапоги со шпорами, нагрудный панцирь, шапочку, шлем, налокотники, кинжал, меч, перчатки. Выйдя наружу, он убедился, что даже зимний бароммский наряд не очень-то защищает от такого холода. Дыхание крепко щипало ноздри и выходило наружу клубами пара. Воздух струился по лицу, словно вода. Снег скрипел под ногами, и больше почти ничто не нарушало тишины. Лагерь затаился во мраке под последними звездами, ещё светившими на западе, и первыми проблесками зари. Деревья стояли, как скелеты. С высокого обрыва Сидир посмотрел вниз, на реку. Там смутно чернели обозы, пушечные лафеты, ездовые упряжки и сопровождающие их люди. До него донеслось ржание, далекое, как сон. Поблескивали стволы пушек. Нынче они раскалятся, швыряя ядра в живые тела. Дальше, на целую милю до другого берега, мерцал лед. За его кромкой горбатилась земля, встречая арьергард ночи.
Чувство глубокого одиночества охватило Сидира. Горные пастбища Хаамандура, Зангазенг со своими священными вулканами, жена его Анг с ватагой ребятишек, которых она ему родила, спят где-то под луной. Стройные чертоги Наиса, Недайин, жена его могущества — да есть ли они на свете?
Сидир призвал сердце на место и пошел вдоль шеренг солдат и офицеров, здороваясь, пошучивая, распоряжаясь, подбадривая.
Становилось все светлее, и вот взошло солнце; засверкал чистый снег с мягкими голубоватыми тенями, лед превратился в алмазы и кристаллы. Запели горны, задробили барабаны, зазвучали голоса, забряцал металл — полки строились, и армия приходила в движение.
Сидир тоже собирался выехать, когда к его эскорту подскакал всадник и осадил перед ним коня.
— Воевода, они, кажется, выслали парламентеров.
— Что?
Они никогда не делали этого раньше, вспомнил пораженный Сидир.
— С полдюжины человек, воевода. Они выехали с острова под зеленым флагом, поднялись на берег и направляются прямо к нам. Больше никакого оживления у противника не наблюдается, только посты выставлены на берегу. Те шестеро едут одни, и вооружены, похоже, очень легко.
— Окликните их, — приказал Сидир. — И если они желают переговоров, проводите сюда.
В следующие полчаса ему стоило труда сохранять спокойствие — вся кровь в нем бурлила, хотя он не позволял себе вникнуть — почему. Он занимал себя чем только мог. Войско быстро покидало лагерь. В нем осталось лишь немного конницы, когда появились рогавики.
Сидир сидел, скрестив ноги, на скамье в своем шатре. Вход был открыт на юг, и воевода видел перед собой стволы деревьев, утоптанный снег, пару конных часовых, блеск острия пики, алый вымпел, обвисший на морозе — и наконец послов. Они ехали на мохнатых пони, которые двигались живее и не так отощали, как южные строевые кони. Одеты они были просто — в оленью кожу с бахромой, на прямых плечах свободно лежали плащи с капюшонами. Исхудалые, обожженные морозом и солнцем, обветренные, они тем не менее держались надменно и даже не подумали замедлить шаг, проезжая мимо часовых.
Всадница, едущая во главе, держала на древке флаг. Капюшон сполз у неё с головы, и волосы на утреннем солнце светились, как янтарь. Задолго до того как Сидир мог различить черты её лица, в нем зазвучало имя, которое он долго не смел произнести и вот сейчас скажет вслух.
— Дония…
Он чуть было не вскочил ей навстречу. Нет. Не при моих и её людях. Он остался сидеть. Литавры гремели лишь у него в голове.
Она остановилась у палатки, воткнула древко флага в снег и сама соскочила следом. Мустанг заржал, копнул снег копытом и стал смирно. Она улыбалась, улыбалась.
— Здравствуй, Сидир, старый дружище, — сказал гортанный голос.
— Здравствуй, Дония из Хервара. Если ты пришла с миром, это хорошо. Входи.
Где она сядет — у моих ног, как собака? Не надо бы этого.
Вслед за ней вошли мужчины. Четверо были из её племени, от юнца до человека зрелых лет: Кириан, Беодан, Олово, Ивен — её мужья, сказала она. Пятый удивил Сидира. Сначала воевода принял его за перебежчика-рагидийца, потом за жителя Тунвы, и только услышав, что его зовут Джоссерек Деррэн, понял, что это киллимарайхиец. Сидир хорошо помнил это имя!
И в россказнях, которые принесла на север горсточка верных ему беженцев, а впоследствии и шпионы, тоже упоминалось про корабли… На миг Сидир почти забыл о Доний.
— Садитесь, — рявкнул он. — С чем пришли? Дония, сев у его правого колена, взглянула снизу вверх с хорошо памятной ему дерзостью и сказала:
— Если сдашься, можешь уводить свою армию восвояси. Он не сразу нашел слова для ответа.
— Дония, подобная наглость недостойна тебя.
— Я говорю правду, Сидир, — серьезно ответила она. Глаза её приобрели оттенок берилла. — Мы, конечно, хотим сохранить жизнь своим людям. Но не желаем зла и вам — теперь, когда вы уйдете с нашей земли. Даже Яир и Лёно сумеют сдержать руку, видя ваш уход. Идите же. Сложите свое огнестрельное оружие, чтобы мы могли быть спокойны, и ступайте с миром. Не надо вам гибнуть на чужбине, чтобы ваши родные оплакивали вас. — Она легонько сжала ногу Сидира и не отняла руки. Это прикосновение жгло его огнем. — Мы были с тобой друзьями, Сидир. Я хочу, чтобы мы на прощание пожелали друг другу добра от чистого сердца.
Он сжал кулаки, собрал всю свою волю, заставил себя рассмеяться.
— У меня нет для вас иного предложения, кроме того, что ты уже слышала: подчинитесь Империи мирно. Но вы не хотите, и я советую вам: уйдите с нашей дороги. Мы служим Трону, а кто вздумает преградить нам путь, мы проложим путь по их трупам.
— Дикое стадо мчится и падает в обрыв оттого, что не умеет думать, спокойно заговорил Ивен, её муж. — Ты полагаешь, что расстреляешь нас всех, затопчешь, изрубишь. Но что, если верх будет наш? Чтобы зарядить пушку, нужно несколько минут. Кавалерия может вдруг оказаться в окружении длинных клинков. Врукопашную, один на один или одна против одного, человек севера всегда одолеет южанина. Его дух не выдерживает нашей атаки… Ты сам это знаешь. Знают и черви речной долины, которые съели так много тел.
— Да, — согласился Сидир. — Но ты не подумал о том, что мы тоже умеем думать. На Лосином Лугу наша конница взяла вашу в кольцо и перебила, пока ваши пешие безумцы бросались под пули пехотного каре. У меня железная, проверенная тактика. Или вы прорветесь и спасетесь бегством, или наша смертельная машина раздавит вас.
«Что я предпочел бы? — кольнуло его. — Я хорошо знаю, что, если мы сегодня полностью уничтожим вас, это достанется нам дорогой ценой. Но если вы уйдете назад в свою степь, мы будем изводить вас ещё десять лет и потеряем на этом не меньше людей».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});