Читать интересную книгу Удар отложенной смерти - Инна Тронина

Сочагин не выдержал и пришёл через три дня. Он застал Андрея без сознания, на полу. А верёвка, совсем недавно новая и крепкая, превратилась буквально в мочало. Андрей всё же разорвал её, но на улицу не выскочил, наркотики не нашёл. Ни разу больше он не укололся, не проглотил ни одной таблетки, не сделал ни единой затяжки.

…– Едут! – Клава присела на корточки рядом с Андреем. – Вася ещё живой, да? Он дышит, я слышу… – Клава радостно улыбнулась.

Глаза девушки светились в темноте. И Андрей между прочим заметил, что она, кроме Вероники, похожа ещё на кого-то. Но мысли скакали в горячечной лихорадке, и он не мог сосредоточиться, вспомнить, на кого именно.

– Ой, Андрей, тут же целая лужа крови натекла! – Клава держала руку на весу. И с её пальцев срывались тёмные густые капли.

– Да вижу я! – Андрей бросил «бычок» на ступени, к радости бомжей. – Клавдия, иди в квартиру. Тебя могут застукать рядом со мной, а это очень плохо. Веталь на Стаса и так косится. Так что подожди меня дома, а я встречу машину.

– Вот ещё, я здесь останусь! – Клава погладила Павлюкевича по волосам, что-то шепнула ему в ухо и всхлипнула. – Не подумаю никуда сваливать. И пусть кокнут, на фиг, жить совсем не хочется. Муж вот теперь будет психом, тоже радость! Я и так одна, всю жизнь одна. И никогда жить не хотела! Чего моя мать только аборт не сделала?..

Клава плакала, глядя на сверкающие в отсветах окон струи дождя, а тем временем белый «рафик» с красными крестами лихо заворачивал под арку.

Они не стали сопровождать Василия до больницы – врач не разрешил. Он велел позвонить раненому домой и сообщить родным о случившемся. Клава долго доказывала, что она может сопровождать Василия, хоть и не является его родственницей. Андрей же молчал, стоял, запрокинув голову. И ловил пересохшими губами капли дождя. Спиной и затылком он прижимался к мокрой штукатурке – весь грязный, насквозь промокший, в испачканной кровью жёлтой рубашке.

С Клавиных волос текло, она клацала зубами. И её, и Андрея бил озноб. Струи воды быстро смыли с асфальта кровь Василия, но Озирскому казалось, что тёмное пятно навсегда останется в этом дворе…

Из своей комнаты в коммуналке Клава позвонила Зое Павлюкевич на улицу Ткачей и рассказала о случившемся. Андрей, уронив голову на круглый полированный стол, жадно курил «Кент» и думал, что же теперь, собственно, делать. От одной только мысли о Ветале бешено колотилось сердце и перехватывало дыхание. Горе и бессилие разрывали грудь. В голове шумело, кровь бросилась в глаза; и яичного цвета штора казалась Андрею красной.

Сначала трагедия с Минцем, которого едва спасли. Ладно, Филипп помог, приготовил мази из травок. А без него Сашок ходил с бутылочкой на шее, как старый паралитик. Он весь почернел, и состояние оставалось тяжёлым. Но после нескольких процедур с мазями Обера Сашок резко пошёл на поправку.

С ним пока порядок, но Васька Павлюкевич, Толька Тарасов!.. Последнему на соседней лестнице, где прятался Веталь, Мона Кикина плеснула в лицо серой кислотой. Глаза Тарасов сохранил лишь чудом – он был в тонированных очках. Лицо же пострадало так, что Озирскому страшно было на него даже смотреть…

– Плачет Зоя. – Клава положила трубку и села на стул рядом с Андреем. – Сказала, что сейчас же поедет в больницу. Метро у них недалеко. До «Петроградской» доедет, а там – на троллейбусе. Слушай, «дымка» нет у тебя?

– Держи. – Озирский протянул Клаве непочатую пачку «Золотого кольца». Он всегда имел запасную на всякий пожарный случай.

Клава благодарно кивнула, прикурила, зачем-то закрывая огонёк ладонью. Андрей отметил, что руки у неё совсем тонкие, девчоночьи. Приспичило ей так рано замуж – погуляла бы…

– Клавдия, а чего ж ты жить-то не хочешь? – спросил Андрей, отогревая в своих ладонях озябшие руки девушки. И почему-то ему почудилось, что руки эти напоминают материнские.

Клава стряхнула пепел в блюдце.

– А чего хотеть-то, Андрей, ну чего? Только, вроде, наладилось всё, замуж вышла. Хотела из общаги съехать и сюда прописаться. А тут Стас… надумал жизнь кончать. Теперь кукуй одна, пока он в себя не придёт! Да и не общага тут главное, а вообще… я даже не знаю своих родителей. Ни мать, ни отца. Представляешь?

– Я своего отца тоже никогда не видел. – Озирский залихватски поднял брови, потому что девчонка ему безумно нравилась.

Андрея тянуло к Клавдии так, как ни к одной женщине до этого. И даже не о постели были сейчас его мысли, а о чём-то совершенно другом. Она была своя, родная, будто бы давно знакомая. Стыдно было перед Ленкой за такие желания, но Андрей ничего не мог с собой поделать. Он не мог подобрать название своим чувствам, и потому нервничал.

– Да отца бы ладно, а я и мать не знала. Даже не представляю, кем она и была-то. Прабабка меня растила, да и то до четырнадцати лет. Её тоже Клавдией звали.

– А-а, это в честь прабабки? А я-то и удивлялся! Современная девица, а имечко…

– Да, по ней нарекли. И окрестила она меня. Померла, когда мне только пятнадцать стукнуло. Я решила заколотить нашу избу и в Питер перебраться лимитой. Бабка говорила, что моя мать здесь жила.

– Она умерла или бросила тебя? – спросил Андрей, вдыхая запах Клавиных волос. Сквозь аромат английского шампуня он почувствовал запах Вероники.

– Умерла… – Клава потушила сигарету. – Молодая совсем преставилась моя матерь. Ей всего пятнадцать лет было, как мне, когда одна осталась.

– Очень жаль, – покачал головой Озирский. – Хуже некуда. А отец? Не искали?

– Не-а… Да кто ж его искать-то станет? И я всё о мамке тосковала – девка всё-таки. А о батьке редко думала. Потом баба Клава сказала, что он, наверное, тоже пропал без следа. Сгинул в тюряге какой-нито. Они же с мамкой одногодки были, шпана. Слушай, может, в больницу позвоним? – Клава протянула руку к телефону. – Узнаем номер по справочному…

– Да погоди – они же только приехали. – Озирский сделал несколько дыхательных упражнений, понимая, что рассиживаться некогда.

В Главке сказали, что с Веталем надо кончать. И исполнять приказ придётся им, отделу Горбовского, в то время как весь союзный розыск уже пять лет не может с ним справиться. А Андрей кто такой? Букашка, сявка. Больше корчил из себя, чем на самом деле нарушал закон в юности. На гитаре в парадном бренчать, девчонок портить и ларьки грабить – недостаточно для того, чтобы нанести вред Холодаеву.

Но капитан Озирский просто обязан заставить Веталя поперхнуться, перекрестить над ним небо решёткой. И хоть лоб на эту свору не пойдёшь, управу найти всё-таки можно. Неуязвимых людей нет, и сегодня это стало окончательно ясно. Пришло время и бывшему инструктору по восточным единоборствам нанести врагу «удар отложенной смерти». Надо садануть его энергией ненависти под дых, чтобы он уже никогда и никого он не смог лишить жизни и здоровья. Не надо врать самому себе, рассказывая сказки о неизбежной победе добра, торжестве справедливости. Веталя можно взять только с тыла, и лишь при помощи единственного на всей земле человека, имя которого – Филипп Готтхильф.

Из-за истории с Васькой Захара опять потащат на ковёр к генералу. И никакие ссылки на малочисленность отдела, отсутствие бронежилетов и транспорта, на сверхзагруженность оперативников и прекрасное оснащение бандитов не будут приниматься в расчёт. Но нет худа без добра, и хотя бы одного из главарей питерских бандитов можно заставить работать на себя.

Андрей вспомнил, что сегодня они с Павлюкевичем проезжали дом, где снимает квартиру Обер. Только бы он оказался в городе, да ещё потом согласился сдать Веталя! Но если есть хоть крохотная надежда, надо сию минуту ехать на Московский к Филиппу, поднимать его с постели и просить ещё об одном одолжении. Вряд ли Обер против того, чтобы избавиться от соперника, который и у него сидит в печёнках. Но это очень опасно, а Филипп – человек осторожный.

Конечно, сейчас можно нарваться и на отказ. Когда-нибудь потом – пожалуйста. Но сейчас Обер не пойдёт на это. А начальство требует головы Веталя. Тогда ещё с Васькой ничего не случилось, а уж теперь головы полетят точно. Захар и так на одних снотворных живёт, а после сегодняшнего происшествия он и инфаркт заработать может…

– Всё, Клавдия, я поехал! – Андрей встал и с хрустом потянулся. – Не вышло у нас приятной беседы, и не моя в том вина.

Он не сдержался и поцеловал жену Стаса – чисто по-родственному. Клава зарделась, став розовей своей футболки с кружевами. Глаза её вспыхнули восторгом, и Озирский улыбнулся.

– Ты имеешь права предаваться отчаянию, а я – нет. Пока, спокойной ночи. Закрой за мной дверь, и больше никого не впускай. Будь осторожна!

Озирский взял за ремешки оба шлема, которые валялись на тахте под плакатами с рекламой сигарет «Мальборо», фотографиями белозубых мачо и голых девиц. – Я тебе потом позвоню. Ты к завтрашнему дню приди в себя и расскажи, что случилось со Стасом…