Читать интересную книгу Война в тылу врага - Григорий Линьков

Герой Советского Союза, летчик Груздин, вылетевший к нам в ночь на 14 апреля и не обнаруживший установленного сигнала, возвратился вместе с людьми и грузом обратно на прифронтовой аэродром и в ночь на шестнадцатое вылетел вторично. Заметив нашу сигнализацию, он начал делать развороты над островом. Мы на всякий случай быстро разложили три костра на прилегающем болоте, и летчик сбросил направленных нам людей и грузы.

Мы послали Груздину благодарность, но попросили: в следующий раз сбрасывать парашюты более кучно.

* * *

Лесные курсы подрывников работали непрерывно.

Почти ежедневно уходили с центральной базы обученные люди: кто в составе пятерок — на шоссейные дороги для подрыва мостов и порчи телефонно-телеграфной связи, кто — на железнодорожные коммуникации врага, в распоряжение капитана Щербины. Антон Петрович Брынский готовился вывести пятьдесят человек подрывников на линию Борисов — Орша.

Много людей уходило на операции, но еще больше новичков прибывало к нам в леса. Уцелевшие от разгрома связные, ополченцы из Липовца и Московской Горы едва успевали провожать людей на базу.

Всю эту массу людей надо было кормить, снабжать продуктами на дорогу.

Наш зеленый песчаный островок, размером в несколько гектаров, окруженный со всех сторон болотами, залитыми водой, жил полной жизнью, В лесах и кустарниках вокруг острова по вечерам кричали на разные голоса дикие утки, журавли и всевозможные породы куликовых. Лесные опушки по ночам гремели непрерывным бормотаньем токующих тетеревов. Но людям, собранным на центральной базе, не было времени слушать эту разноголосую музыку пернатых.

Только журавлям, прилетевшим на свои болота и разместившимся с нами по соседству, удалось привлечь внимание наших бойцов и командиров своим назойливым, но осмысленным криком.

В березинских болотах мало водоплавающей дичи — гусей, уток, но очень много журавлей. С ними мы познакомились и «подружились», как только они вернулись сюда, на свои прежние гнезда. Кое-кто из наших хлопцев заговорил было об охоте, но охотиться мы запретили. Ведь это была наша советская территория, и на нее должны были распространяться советские законы, по которым охота весной разрешается только с подсадкой на селезня.

Журавли точно «проведали» о нашем к ним расположении и скоро перестали нас бояться. Они не улетали, когда мы проходили неподалеку, а стоя на месте, издавали какой-то особый крик, то ли предупреждающий об опасности, то ли успокаивающий. Этот крик совершенно не походил на тот, какой они издавали, заметив на болоте лисицу, волка или лося.

Я заметил это и стал безошибочно угадывать появление человека па окружающих нас болотах.

Бойцы, которых мы посылали для выяснения личности появлявшихся поблизости людей, первое время никак не могли понять, каким образом я узнавал о появлении непрошенных гостей. А когда я раскрыл им секрет, они не поверили:

— Да что вы, товарищ командир, смеетесь над нами? Ведь журавли кричат почти без умолку, а вы посылаете нас только тогда, когда действительно на болоте появляются люди…

— А вы послушайте, как они кричат, журавли-то. Всегда ли они кричат одинаково? Вот выпустите за остров лошадь — журавли сразу начнут перекликаться. Уберите потом лошадь, пошлите туда человека и послушайте, как изменится журавлиный крик…

Скоро все наши бойцы стали угадывать появление поблизости людей по журавлиному крику. Эти бдительные, неподкупные стражи бессменно охраняли нас. Незаменимую службу журавлей все поняли и оценили. Их больше не трогали и не пугали.

* * *

Вызванные в лес бойцы и командиры, грязные, полуголодные, с раннего утра до позднего вечера изучали технику подрывного дела.

Старшина отряда, Саша Шлыков, проявлял в это время кипучую деятельность. Приходилось не только кормить огромную массу людей, но и заботиться о санитарном состоянии лагеря. Шлыкову помогали своим Советом, а кое-где и трудом наши старички — Дубов, Рыжик, дед Пахом.

Однажды утром Шлыков попросил разрешения занять несколько человек земляными работами. Получив людей, он вырыл котлован и погреб. В Котловане построил баню. Кирпич и галька для печи были доставлены вьюками на двух оставшихся лошадях с заброшенного хутора Ольховый.

И вот на нашем острове затопилась баня, баня простая, сделанная из бревен, врытых в песок, с печью, осыпанной песком и обмурованной внутри кирпичами, но пара — хоть отбавляй. В вениках так же не было недостатка.

— Ну, прямо как у нас дома! — говорил красный, как рак, сибиряк, выскакивая из бани на зеленую лужайку.

— Вот это баня! — твердили хлопцы, надевая прожаренное белье и гимнастерки.

Наполовину набитый снегом погреб Шлыков заполнил картофелем.

Как выяснилось потом, несколько буртов картофеля у стайских колхозников зимовало на поле неподалеку от деревни. Немецкий каптенармус из веленщинского гарнизона обследовал эти бурты и приказал старосте перевезти их в деревню Веленщина в ближайшие дни, как только позволит дорога.

У нас не было недостатка в надежных людях в этой деревне. Александр Шлыков всевозможными способами переговаривался со стайскими колхозниками даже тогда, когда в деревне было полно немцев. Стоило ему высунуть какой-либо знак в установленном месте на прилегающей опушке леса, как в деревне, где-нибудь у скворечника или у плетня, появлялась жердь или вилы. Эти знаки были понятны только нашему старшине да некоторым жителям деревни, отвечавшим на условные сигналы. Шлыков так разработал свою азбуку, что с ее помощью мог узнавать о передвижениях гитлеровцев, договариваться о времени и месте встречи.

И в один прекрасный день бурт картофеля, предназначенный для фашистского гарнизона, оказался в нашем погребе. Люди заметно повеселели. Картофель сдабривал конское мясо. Но Шлыков на этом не успокаивался.

— Картофель без свежего молока не годится, — говорил он в кругу ребят. — Молока надо раздобывать.

— Козу надо купить у полицианта! Я знаю, в Рудне у одного есть коза хорошая, говорят, что он ее у гитлеровцев на сало выменял, — подтрунивал над старшиной боец Батурин:

Шлыков не сердился на едкие замечания, а только хмурил брови, всерьез думая завести на базе молочный скот.

В окружающих деревнях можно было достать продукты только с боем. Терять на это людей при наличии черной тропы, когда каждый боец на учете, было жалко. Но вот в двадцатых числах апреля из деревень начали выгонять скот на пастбища. И Шлыков тотчас же разведал через пастухов, что в деревне Подстрежье, расположенной за тридцать километров от базы, оккупанты до распутицы не успели угнать коров колхозной молочной фермы. А перед самой распутицей там наши хлопцы разрушили мост на проселке, соединявшем эту деревню с Домжарицей. Староста готовился перегнать коров, как только будет исправлен мост, но пока они паслись в общем стаде. Наш старшина предложил опередить гитлеровского служаку и пригнать часть скота на наш остров.

— А как же можно определить — какая корова колхозная, а какая принадлежит единоличникам? — спросил младший политрук Насекин.

— Сразу видно, что в колхозе не работал, — ответил Шлыков, лукаво подмигивая товарищам, — не знает, что у колхозных коров вымя гораздо больше, чем у единоличных.

— Да они и держатся ближе к лесу, к нам больше уклоняются, вроде сочувствуют партизанам, — добавил Михаил Горячев.

Прошло два дня, и двадцать пять лучших дойных коров, Принадлежавших колхозной ферме, были пригнаны на зеленый остров.

Количество людей на обслуживание базы увеличивалось. Пришлось назначить бойцов пастухами и выделить доярок.

3. Первомайские подарки и салюты

Наши товарищи, прибывшие на линию железной дороги Крулевщизна — Полоцк, обнаружили, что вражеские поезда мчатся с огромной скоростью на восток и запад, магистраль действует как часы и почти нет никакой охраны. Военизированный патруль проходил по полотну не чаще чем через два-три часа. Все остальное время делай около рельсов что угодно.

К нашему стыду, за первые восемь месяцев войны у гитлеровцев в этом районе не было совершено ни одного крушения поезда. Ни мы, ни местные коммунисты, ни бойцы и командиры Красной Армии, попавшие в окружение, не могли использовать даже опыта сибирских партизан, сбрасывавших колчаковские поезда с рельсов на закруглениях с помощью дубового клина.

Щербина, Кеймах и Черкасов рапортовали, что с 22 по 24 апреля в районе станции Крулевщизна их подрывные группы сбросили под откос первые три эшелона с живой силой гитлеровцев. Скорость движения поездов достигала шестидесяти километров в час, и крушения сопровождались огромным количеством жертв. При каждом из этих крушений фашистские оккупанты извлекали из-под обломков по двести пятьдесят — триста трупов своих вояк. Крушения вражеских поездов при таких скоростях мы называли «чистыми», потому что при малейшей кривизне линии весь состав летел под откос и содержимое вагонов полностью уничтожалось. Но зато очищался путь. Гитлеровцам оставалось лишь поставить исправный рельс, заровнять воронку, и они могли возобновить Движение. А это нам было невыгодно. Поэтому такие крушения мы стали делать в выемках, чтобы слетевшие с рельсов вагоны, ударившись об откос, обрушивались обломками на полотно дороги и загромождали путь.