Читать интересную книгу Война в тылу врага - Григорий Линьков

Весной сорок второго года массовое партизанское движение стало развиваться по всей Белоруссии с неимоверной быстротой.

Красная Армия к тому времени окончательно развеяла миф о непобедимости фашистской армии. Гитлеровская стратегия «блицкрига», построенная только на движении вперед, рухнула. Остановка и топтание на месте означали для фашистских войск непоправимое поражение, а отступление — гибель.

В первой половине апреля на зеленой лужайке в лесу в яркий солнечный день мы провели совещание коммунистов. Обсуждался вопрос об организации проверки людей, идущих в леса, и о комплектовании их в боевые подразделения. В совещании участвовало до сорока коммунистов. Доклад сделал Дубов.

— Люди, не дрогнувшие в самое тяжелое для нашей родины время — осенью сорок первого года, — говорил Дубов, — не подведут нас теперь, в период массового подъема партизанского движения. Мы не можем, не имеем права закрывать двери для желающих вместе с нами встать на путь борьбы, хотя бы мы людей этих знали недостаточно. Конечно, мы должны строго следить за тем, чтобы в наши ряды не пролезали предатели, агенты врага. В глазах населения высокое звание посланцев Москвы мы оправдали. Нам верят, за нами идут массы советских граждан.

После выступления Кеймаха, Рыжика и других коммунистов мы приняли решение: людей, которые задерживаются в деревнях в ожидании нашего вызова, вывести в лес через наших представителей, прибывающих самотеком направлять на базу «Военкомат» для проверки на боевых заданиях; людей, не вызывающих сомнения, сосредоточить на вспомогательном участке в районе центральной березинской базы для прохождения курсов по подрывному делу, непроверенных или вызывающих сомнение собирать на вновь организованных точках и там вести с ними соответствующую работу.

Вывод людей в лес мы называли тогда мобилизацией, а прибывавших к нам — призывниками. Их долго потом так и называли.

Первичным боевым звеном являлась диверсионная группа в составе пяти подрывников, включая командира. Такое звено могло пройти где угодно, оно обеспечивало организацию крушений железнодорожных поездов и осуществление взрывов на промышленных объектах противника. У нас уже было достаточно проверенных, опытных, подготовленных товарищей, способных быть командирами таких звеньев.

Для выполнения более сложных заданий — нападения на живую силу противника — пятерки соединялись в отделения и взводы. Отделение включало в себя два звена. Два отделения составляли взвод. Три-четыре взвода — отряд. Пять-шесть отрядов, имевших определенные сектора для своих действий, составляли соединение. Такая структура существовала у нас до прихода частей Красной Армии, до лета сорок четвертого года, и вполне себя оправдала.

С работой по выводу людей в лес особенно хорошо справились Иван Рыжик и Тимофей Ермакович, знающие характер и обычаи белорусского населения. Иногда они замечали то, что нам не сразу бросалось в глаза. Людей, вызывавших сомнение, они посылали на боевое задание не сразу.

— В военном деле, — говорил Иван Рыжик, — выдержка очень важна. Тот, кого нужно проверить, пусть посидит да поскучает малость. Если он человек наш, — побольше злости накопит и лучше будет драться. Ну, а если хлопец «так себе», случайно в лес подался, то мы не против, если он передумает и вернется домой: значит, зелен еще, не дозрел… Ну, а если это враг, подосланный немцем, то мы его за это время раскусить сможем. Вот мы и попридерживаем кое-кого…

* * *

С целью мобилизации людей один из моих помощников, Брынский, еще 29 марта собрал в ополченской деревне Липовец узкое совещание наших работников и объявил приказ о мобилизации в трех районах Витебской области: Лепельском, Чашниковском и Холопиническом. В этих районах у нас имелись подпольные группы, проводившие работу зимой и подготовлявшие списки людей для вывода в лес с наступлением черной тропы. В списки заносились приписники — окруженцы, активисты белорусских колхозных деревень, молодежь, не успевшая явиться на призывные пункты и отойти на восток вместе с Красной Армией.

После совещания по деревням были разосланы мелкие группы наших людей и нарочные-проводники. Часть мобилизуемых мы решили направлять в «Военкомат» для проверки, часть — прямо на центральную базу, на остров в районе хутора Ольховый.

Гитлеровцам, очевидно, стало кое-что известно о наших попытках вывести в лес активные силы деревни. Они торопились уничтожить как можно больше «подозрительных». В Чашниках в один только день карателями было арестовано и расстреляно восемьдесят пять человек. Но эти карательные акции только усиливали ход нашей мобилизации. Народ хлынул в «Военкомат». Люди шли в одиночку и группами, с оружием и с голыми руками. Всех надо было разместить, накормить, пристроить к делу. Надо было торопиться с выводом актива из деревень, но нужно было и фильтровать этот поток: он мог принести к нам тайную агентуру гестапо.

В район березинских болот с наступлением тепла стали прибывать мелкие партизанские группы и отряды с Большой земли и из других районов Белоруссии.

Еще 3 апреля мне доложили, что на хуторе Ольховый побывали какие-то неизвестные люди. Лыжня прошла мимо наших полусожженных землянок и потянулась по нашим запорошенным снегом следам в глубь болота.

Это меня взволновало. «Неужели разведка карателей все-таки решилась нас разыскивать по нашим старым следам спустя тринадцать дней?..» — подумал я. И, не теряя времени, в сопровождении нескольких человек обследовал лыжню.

Она была совсем свежая. Люди прошли здесь, видимо, накануне вечером, после того как порошил небольшой снежок. Их было три-четыре человека. Гитлеровцы в таком количестве прийти сюда не рискнули бы.

Послал человек восемь ребят на поиски неизвестных. Часа через два вернулся один из них и доложил, что ими задержано четыре человека, которые назвали себя партизанами из отряда старшего лейтенанта Воронова, прибывшего из-за линии фронта.

Я приказал их задержать и обезоружить.

И вот передо мной четыре удрученных человека.

— Ну, что вы скисли, если партизаны?

— Да мы-то партизаны — это точно, а кто вот нас обезоружил, мы не знаем…

— Вы пришли в лес, в котором живут люди русские, такие вот, как мы, и что же вы думаете, что это оккупанты или полицейские здесь обосновались? Те мерзавцы изредка здесь бывают, но какой смысл им строить здесь жилье? Да, кроме всего прочего, у них не хватит мужества на такой подвиг.

По мере того как я говорил, ребятки веселели, а через несколько минут один из них радостно воскликнул:

— Честное слово, наши!.. Если необходимо для начала обезоруживать, так вот возьмите пистолет, припрятал — думал не свои, — радостно закричал один, передавая револьвер нашим.

— Если свои, так зачем же вас обезоруживать? Верните им оружие, — сказал я. Сомнений больше не было, и я послал двоих бойцов на связь. А часа через два у нас был сам Воронов с начальником штаба.

Молодой и энергичный человек, отпустивший темно-русую бороду, докладывал нам все по порядку, без тени сомнения, с кем он имеет дело. Я смотрел на него и думал: «Не одним нам пришлось колесить по незнакомым просторам Белоруссии и испытать все тяготы первой военной зимы…»

Воронов, инженер-дорожник по специальности, благополучно переправился через фронт, прошел около трехсот километров без потерь. Но в нашем районе, обложенном сплошным кольцом карателей, напоролся на засаду. В схватке с карателями потерял до десятка человек убитыми, в том числе комиссара и радиста с рацией. Гитлеровцам попала подвода с боеприпасами и взрывчаткой. С остальными ему удалось пробиться в наше расположение.

В отряде Воронова оказалось несколько человек тяжело раненных. Мы поместили гостей в своих запасных землянках, раненым помогли медикаментами, полученными из Москвы с последним самолетом.

В начале апреля я с небольшой группой бойцов выехал в Ковалевичи, чтобы проследить за выводом в лес людей. В «Военкомате» меня встретил Тимофей Евсеевич Ермакович и доложил обстановку. Оказалось, что Брынский запоздал с выполнением моего приказа о вызове в лес Василенко с его «полицаями». Всех их арестовали и вывезли в гестапо в Лепель. Арестовали и Кулешова.

Я знал, что Брынский вызывал Кулешова в Липовец на совещание актива и поручил ему, как бургомистру, срочно вывезти для нас оружие, припрятанное местным активом в одной из деревень Сеннинского района. Оружие Кулешов вывез уже 1 апреля, но вместо немедленной доставки в «Военкомат» припрятал его у себя в Кушнеревке. 2 апреля нагрянула из Чашников полиция во главе с комендантом Сорокой, обнаружила спрятанное оружие и арестовала бургомистра вместе с семьей. Двойственная игра Кулешова окончилась.

В Чашниках Кулешов будто бы заявил своему шефу — фашистскому коменданту, что оружие он намерен был передать гитлеровцам, как это делал и раньше, и что теперь у него собран богатый материал о партизанских связях, который он может передать гестапо. Подозрительного бургомистра немедленно переправили в Лепель.