Он отвернулся от изукрашенного драгоценными камнями круглого окна, выходившего в сад, повернулся к ним лицом и сурово спросил:
— Так ответьте мне, Мултас, Арондор и Итим, желаете ли вы так быстро утратить своих сильных сыновей и прекраснооких дочерей? Гордость, громкие слова и гнев — плохое оружие против тех чародеев, которые обитают в Аглирте или нанимаются на службу к аглиртцам здесь, в Силптаре.
Мултас Радужный Дракон провел пальцами по своим длинным, тонким усам и медленно кивнул.
— Каждое твое слово пробуждает во мне гнев, Долмур, потому что, во имя Троих, ты, как всегда, прав.
— Я знаю, что мне не остановить по меньшей мере одного из моих сыновей, — медленно сказал Арондор Радужный Дракон. Он потер свою лысину и медленно покачал головой.
— Тогда попрощайся с ним в последний раз и считай его мертвым, — ровным голосом сказал старший из братьев. — Потому что он умрет, и очень скоро. Возвращайтесь к вашим горячим сыновьям и дочерям и расскажите им о Мече Отмщения.
Братья посмотрели на него в недоумении.
— О Мече Отмщения?.. — медленно повторил Мултас. — Я не знаю этой истории.
Долмур безрадостно улыбнулся.
— Конечно не знаете. Ведь вы ее еще не сочинили. Но это великая история — о пятилетней дочери кузнеца-оружейника, убитого жестоким бароном. Она выросла и стала взрослой женщиной, но никогда не знала мужа и не знала иных любовников, кроме молота и наковальни. Она научилась ковать и закалять сперва мотыги, потом ножницы, а потом и мечи — пока после долгих лет упорного труда не достигла умения, которое позволило ей сотворить прекраснейший клинок. Этот клинок она поднесла в дар барону — вонзила его барону прямо в сердце и, перед тем как злодей испустил дух, сказала, что имя этому мечу — Отмщение. Я не сомневаюсь, что вы сумеете как следует приукрасить эту историю, чтобы — простите меня — вернее донести до слушателей ее суть и смысл.
— Долмур, — проворчал Итим. — Твои шутки всегда меня… раздражали.
— Лучше злиться на меня, — спокойно ответил старший брат, — чем рыдать над свежими могилами. Ты верно назвал Джаварра самым сообразительным из твоих наследников — но я люблю его за величие, которое чувствую в нем. И я уже решил передать ему свой магический посох, когда он хотя бы немного научится осторожности.
Трое братьев снова пристально посмотрели на старшего. На глазах у Итима блеснули слезы, но Арондор был явно недоволен, а Мултас разозлился.
— Долмур, — осторожно сказал Мултас. — А как же Эрит? Он ведь твой сын.
Старший Радужный Дракон только взмахнул рукой, потом сказал:
— Да, он единственный из моих детей остался в живых. Но он — мечтатель, а не чародей, и то в лучшем случае. После того как погибла моя Каталейра, я знал, к кому в конце концов перейдет мой посох.
Он снова повернулся к окну.
— А теперь, мои лорды Радужные Драконы, я даже не знаю, куда его поместить. Если мы не сумеем образумить своих детей… Я сомневаюсь, что, после того как посох выскользнет из моих слабеющих пальцев, в Дарсаре останется хоть кто-нибудь, носящий имя Радужный Дракон, каким бы отважным или трусливым он ни был.
— Я могу взять новую жену и родить новых Радужных Драконов, — проворчал Мултас.
— И научить их осторожности и хладнокровию, так же как ты научил своих старших детей? — спокойно спросил Долмур. — Разве такое возможно? Разве огонь способен породить лед?
Мултас сжал и разжал кулаки, его лицо потемнело от гнева, но он промолчал.
— Мои лорды, — добавил Долмур. — Ради всех нас, держите своих детей подальше от Аглирты, хотя бы несколько ближайших лет — и они останутся живы.
А тем временем…
Всхлипывая при каждом вздохе, перепуганный насмерть Флаерос Делкампер проковылял еще несколько шагов в глубь кладбища и поднял голову, чтобы посмотреть — нельзя ли взобраться на следующее высокое надгробие.
Обессиленный юноша повернулся слишком неуклюже и потерял равновесие. Он откинулся назад, балансируя на каблуках, замахал руками — но все-таки упал, растянувшись навзничь в высокой траве.
Мир бешено вертелся вокруг него. Флаерос застонал и, осыпая проклятиями и равнодушных богов, и похороненных здесь баронов Серебряное Древо, начал подниматься. Он неловко перевернулся на бок, потом сел, чувствуя себя слабым и больным.
Дверь в гробницу, которую он собирался осматривать, была слегка приоткрыта. Потрясенный Флаерос несколько мгновений пытался осознать это — и вдруг тяжелая дверь резко распахнулась настежь. Внутри склепа царила непроглядная темнота. А потом из гробницы вышел человек в просторной длинной одежде. Он двигался как-то странно, слишком плавно, а его лицо было скрыто под низко опущенным капюшоном рясы.
Незнакомец поднял руку и откинул капюшон. Флаерос никогда прежде не видел этого человека. Незнакомец улыбался, и улыбка у него была не из приятных.
Флаерос попытался подняться, но не удержался и упал, больно ударившись и оцарапавшись о драконий скипетр. Незнакомец расстегнул пряжку на воротнике рясы, потом следующую и следующую.
Бард смог привстать, опираясь на локоть, попытался опереться о скипетр, чтобы подняться, и снова повалился на землю, проклиная свою слабость.
Ряса соскользнула с плеч незнакомца и упала, обнажив не туловище и ноги, а извивающееся тело змеи. Флаерос в ужасе вытаращился на свернутое кольцами змеиное тело, потом — на страшное улыбающееся лицо.
Незнакомец пристально посмотрел на юношу, и Флаерос увидел его глаза — золотые змеиные глаза с узкими вертикальными прорезями зрачков. На руках и плечах незнакомца проступил рисунок чешуи. Он откинул голову назад и зашипел.
Флаерос как завороженный не отрывал взгляда от этого человека, который, несомненно, мог быть только змеиным жрецом, а тот все шипел и шипел. Его рот раскрылся неестественно широко, лицо стало плоским и вместе с тем раздалось в ширину, и в этой разинутой пасти сверкнули длинные клыки.
Бард всхлипнул и неуклюже отполз назад — по крайней мере попытался это сделать. Змеечеловек неторопливо, как будто с ленцой, скользнул ближе и навис над Флаеросом, покачиваясь из стороны в сторону всем длинным телом. Теперь он почти полностью превратился в змею — только руки остались человеческими. Змеиный жрец развел руки в стороны, чтобы схватить Флаероса, если бы тот попытался увернуться или предпринял какую-нибудь хитрость.
Бард снова неуверенно попробовал подняться, но змея уже нависла над ним. Из ужасной клыкастой пасти быстро высовывался длинный раздвоенный язык. Змеиное тело свернулось в тугие кольца, хвост дернулся — и хлестнул барда по рукам, словно плеть. Флаерос снова упал в траву.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});