зерно, но в смысле всеобщности их допущения о том, что якобы каждый царевич обязательно командовал туменом, кроется его слабость.
С иной стороны подошел к подсчетам Н. Ц. Мункуев. Он обратил внимание на указ Угэдэя о выделении старших сыновей для новых завоевательных походов. Указ этот предполагал способ, аналогичный формированию армии Хулагу для завоевания остатков халифата в 1256 г. и, видимо, был примером для последнего. Тем не менее выводы Мункуева о численности армии Бату к 1236 г. очень близки к цифрам Каргалова: «Армия Бату и Субэдэя насчитывала в своих рядах около 139 тыс. воинов»[672], так как число юрт-кибиток, из которых выделялось по старшему сыну, как раз и составляло 139 тыс. человек. Вывод Мункуева тут надо уточнить. Хотя мобилизация старших сыновей и проходила для походов на запад, но не все мобилизованные монголы туда отправились — возможно, что некоторое количество мобилизованных монголов оставалось на местах, а ранее находившиеся там части (скорее всего из немонголов) передавались Бату и остальным царевичам. На это косвенно указывает результат дискуссии монгольских военачальников в ходе курултая 1235 г. о составе выделяемых на походы в Европу и Китай войск, о котором сообщает эпитафия Елюй Чуцая (т. н. «стела на пути духа»). В ходе того совещания предлагалось воинов из Китая отправить в Западный край, а мусульман — в Китай, но в итоге пришли к компромиссу: «И те и другие будут участвовать в карательных походах»[673].
Здесь же я дам собственный вариант оценки сил монголов в Великом Западном походе, основанный на приведенном в главе III исследовании системы военного планирования Монгольской империи и на тех достоверных цифрах, которые сохранились в документах, отражающих реальное делопроизводство Монгольской империи. Дело в том, что из этих источников хорошо известны цифры части наряда сил, выделенного в данный поход, а также сведения о ходе принятия решения о нем и поставленные перед ним задачи. С помощью анализа последних можно найти способ экстраполировать эти известные цифры численности части войск на неизвестную численность остальной их части. Так, нам известна численность корпуса Субэдэя/Кукдая, остававшегося на границах Булгара — 30 тыс. человек, а также численность войск у собственно Бату и других джучидов. Кроме того, из состава общеимперских войск нам известна численность корпуса Мэнгу — более 20 тыс. человек (это известно из рассказа Джувейни о действиях Мэнгу и Бучека против Бачмана, подробнее об этом будет сказано ниже). Если нам удастся оценить численность войск у Гуюка, Бури и Кулькана, командовавших другими отдельными корпусами общеимперских сил в этом походе, то задача будет решена. Такая оценка вполне возможна, если тщательно исследовать цели похода и процесс принятия решений по их реализации, которые приняли каан Угэдэй и другие Чингисиды на двух курултаях.
Осенью 1229 г. на курултае, возведшем на престол Угэдэя, в качестве закона (ясы) было принято решение о завершении всех завоеваний, которые не были закончены при Чингисхане[674]. Их последовательность была определена так: «Военные действия против Халибо-Солтана, не законченные еще при его родителе, Чингис-хане… Субеетай-Баатур встречал сильное сопротивление со стороны тех народов и городов, завоевание которых ему было поручено еще при Чингис-хане, а именно — народов Канлин, Кибчаут, Бачжигит, Орусут, Асут, Сесут, Мачжар, Кешимир, Сергесут, Булар, Келет, а также и городов за многоводными реками Адил и Чжаях, как то: Мекетмен, Кермен-кеибе… Затем Огодай-хан послал испросить совета у старшего своего брата, Чаадая, которому сообщал: „Воспринял я все уготованное родителем Чингис-ханом. И спрашивается: ради каких же достоинств своих? Посему я испрашивал бы совета и согласия у брата своего Чаадая, не выступить ли мне в поход на Китай, так как государь наш батюшка оставил незаконченным дело покорения Алтан-хана Китадского“»[675].
Как видим, действия корпуса Субэдэя (а после его отзыва летом 1229 г. в Китай — Кукдая, принявшего командование этим корпусом) на границах Булгара и в половецких степях (Дешт-и-Кипчак) считались второстепенными до завершения покорения Цзинь, что сам Чингисхан полагал главным[676]. Поэтому к новому походу на Запад приступили только в 1234 г., после окончательной победы над Цзинь и принятия соответствующих решений на двух курултаях — первом, в том же году, и последующем, в 1235 г.
То, что пришлось посвятить разработке планов похода не один военный совет верхушки империи, а два, было вызвано как изменениями в целях похода, так и противоречиями между домами Чингисидов. В это время перед империей встала кипчакская проблема, а воцарение Угэдэя не сняло противоречия между потомками покойного Джучи (старшего сына Чингисхана) и Чагатаем (второй сын Чингисхана и на тот момент старейшина всего «золотого рода» Чингисидов, т. е. ака). Джучиды требовали для них, самой многочисленной, сплоченной и сильной ветви Чингисидов, достойной части добычи по всей империи. На это у них были все основания — ведь империя мыслилась Чингисханом как общее владение «золотого рода». А доля каждого Чингисида в добыче и доходах по всей территории империи регламентировалась[677].
Угэдэй, не желая допустить раскола между домами Чингисидов, нашел выход в исполнении давнего плана еще самого Чингисхана — завоевать западную часть Дешт-и-Кипчак и передать ее в состав удела Джучи[678]. У РД это сформулировано так: «Чингиз-хан пожаловал в управление Джучи-хану и издал беспрекословный указ, чтобы Джучи-хан завоевал и включал в свои владения области Дашт-и Кипчак и находившиеся в тех краях государства… В эпоху Угедей-каана… он назначил его с братьями (т. е. Бату и других джучидов. — Р. X.) и другими царевичами, согласно прежнему указу Чингиз-хана, на покорение северных областей»[679].
Кипчакская проблема обострилась в начале 1230-х годов. Из жизнеописания Тутука (правнука кипчакского Инасы-хана[680]) в ЮШ мы знаем, что именно в это время произошел раскол между наследниками Инасы-хана. Его сын Урусман (дед Тутука) подчинился монголам, а вот остальные его родичи стали сражаться с ними[681]. Еще одна орда кипчаков — Токсоба («Токсобичи» русских летописей), по сведениям ряда арабских хронистов, также перешла на сторону монголов, чтобы разгромить другую, враждебную им, кипчакскую орду[682]. Примерно в это же время, по сведениям Пэн Да-я и Сюй Тина, некие кипчаки, которые ранее подчинились монголам, взбунтовались и бежали[683]. Этих кипчаков надо отождествить с теми кипчаками, которых в 1224 г. Субэдэй набрал в свой корпус[684], а время их восстания, вероятно, можно соотнести с сообщением Ибн Василя: «В 627 году (1230 г.) вспыхнуло пламя войны между Татарами и Кипчаками»[685].
С одной стороны, восстание ранее покоренных кипчаков создавало крупные проблемы монголам в степи (которую они считали уже принадлежавшей им) и тем самым актуализировало давнюю задачу,