Читать интересную книгу Виктория - Ромен Звягельский

Потом они сидели на нарах и молча слушали уханье орудий, лай минометов и рев танков. Иногда наступала тишина, и девушки прислушивались, не возвращаются ли их хозяева.

Марта Ауфенштарг отправила ночную сиделку из комнаты и та не знала, куда ей податься. Молоденькая девушка не поняла, как надолго ей разрешено отлучится, но переспрашивать не решилась: у фрау Марты был вид умалишенной.

Как только сиделка вышла, ребенок сморщил личико и заскрипел: совершенно осознанная обида читалась на этом крохотном личике.

— Что ты? Что ты плачешь? — говорила Марта, — Тебе-то что плакать? Пойдем к папе, он отхлопает тебя по попке!

Марта наклонилась к детской кроватке и подняла младенца вместе с пеленками, одеялом и простынкой.

— Пойдем, папа нас зовет к себе.

Марта прошла по пустому вестибюлю — никого уже не было в хозяйской части дома — заскрипели ступеньки наверх под ее ногами.

— Осторожненько, — говорила она сама себе, оступаясь и путаясь в свисавшей детской простынке.

Сиделка, которую наняли караулить детей по ночам, слышала из кухни, как Марта попросила у мужа разрешения войти в его кабинет.

Молодой Герберт Ауфенштарг, увидев жену, бросился расставлять стулья и узкую, обитую кожей, скамейку, согнав с нее троих детей. Страший — Клаус был уже взрослым мальчиком, ему исполнилось шесть лет. Он бросился помогать отцу. Марта внесла ребенка и положила на диван, рядом с думкой. Потом она оглянулась на то, что там делает Герберт, и, взяв думку в руки, села на то место, где она лежала, едва не придавив голову младенца. Холодно отодвинув сына от себя, она отогнала младшую девочку от дивана и снова стала вертеть в руке думочку, пока муж не повелел детям сесть на скамью.

— Зачем все это? — спросил Клаус, тряхнув соломенной челкой.

— Мы с мамой уезжаем, нам надо с вами проститься. Завтра мы уже не увидимся. Ты отпустила слуг?

— Еще вечером, сразу после ужина.

— А мы? — перебил Клаус.

— А вам надлежит… — он не смог продолжить фразу.

— Зачем все это, — повторила Марта вопрос сына.

Герберт взорвался криком, впервые в жизни:

— Ты думаешь я знаю, что надо делать, когда… когда… уезжаешь?

Младенец заорал немощным, визгливым криком, открывая рот и выворачивая свои тонюсенькие слюнявые губки.

Герберт поцеловал детей и сам повел их в спальни, располагавшиеся в правом крыле второго этажа.

Марта осталась в кабинете, оцепенелая после вопля мужа. Все звенело в ушах ее, она держала в коготках думочку, словно прикрываясь ею от чего-то, потом медленно, не глядя, положила ее рядом с собой, и крик младенца захлебнулся.

Воля Господа

Так прошло трое суток.

Однажды в середине дня они услышали шум подъезжающей машины. К воротам лагеря подъехал большой черный «Студебекер», и Татьяна, заметившая его первой, ворвалась в барак с криком: «Вернулись».

Девушки не сдвинулись с места. Они приплавились к своим нарам и ужас расправы охватил их.

— Одна газовая атака, и хлопот с нами уже никаких!

Так говорили те, кто постарше.

В это время капитан Володя Ильин, бритый под колено, в веселенькой пилоточке, выпрыгнул из машины, придерживая пилотку, прочитал по слогам надпись над воротами и крикнул водителю:

— Шурик! А тут люди! Вона-вона побежала за угол. Видал?

— Че-й тут не так, а товарищ капитан? Можа, не нада без наших?

— Слушай мою команду, Санек! — уже предвкушая великую миссию, залихватски взвился капитан Ильин, — Долбани-ка, брат, прикладом по замочку, а потом можно и гранаткой. Имеется? Пока наши догонят, мы народ к их встрече подготовим. Если, конечно, то не призрак из-за дома выглядывает.

— Вы верите в призраков, товарищ капитан? — просил долговязый Санек, прилаживая гранату к замку.

— Сейчас и ты поверишь, парень, — почему-то посерьезнев, ответил Ильин.

После того, как облачко пыли убежало внутрь лагеря, капитан первым перебрался на территорию через висящие на волоске ворота, и откинув мыском плоскую консервную банку, оказавшуюся даже не вскрытой, пошли по площади к корпусам. Из-за леса показался грузовик из роты Ильина.

Капитан постучал в стену барака, пока обходил его, Вика услышала стук и с испугу слетела с полки.

— Эй, есть кто живой? — проговорили за стенкой, — Выходи, девчата! Победа!

— По-русски, — прошептала Вика и побежала по проходу к выходу, По-русски! — закричала она грудным разрывающим связки голосом, в котором было сколько радости, столько и пережитого горя.

Ильин не успел дойти до входа в барак, как тот загудел, как улей, и взорвался женским воплем. Двери распахнулись, и словно пчелки, вылетели из них темною, тяжелою тучей девушки и бросились к нему. Ильину не пришлось отмахиваться: его взяли на руки и понесли по лагерю.

— Ну, девки, ну, вы даете! — только и ухал он, проплывая по лагерю, видя, как за ним несут Санька, а по площади уже бегут его ребята из роты.

Вскоре подъехали командиры Ильина и другой грузовичок и пара автомобилей союзников. Но начальникам командовать парадом не пришлось, вида оружия эти люди не выдержали бы. Ликование худых, истощенных, слабых людей было такой силы, что организовывать хоть какой-то порядок и было бы самым настоящим безобразием.

Лагерь постепенно заполнился людьми, и Вика впервые увидела, сколько их, что они могут заполонить всю его территорию, все его закоулки. Она забежала в барак и, прихватив котомку, выбежала обратно. Она понеслась к воротам и никто не посмел остановить ее. Только крикнули вдогонку:

— Куда вы, женщина, мы все тут…

— Вернется, ошалела, — добавил кто-то, — Не ходи за ней.

Вика обернулась и вдруг побежала к солдатам. Со стороны могло показаться, что она хаотично мечется по площади, не зная, куда податься.

— Миленькие, миленькие, там еще один лагерь, миленькие, не доехали, их тоже надо… Пойдемте со мной, миленькие!

Солдаты подхватились и побежали за Викой, в то время когда часть женщин тоже вспомнила о своих любимых и друзьях из лагеря арбайтеров, и мощной лавиной бросилась за солдатами.

В воздух поднялась густая пыль, словно площадь лагеря не была асфальтирована.

Французские и бельгийские парни уже пытались сорвать ломом засовы и замки с нескольких ворот, другие лопатами старались разодрать колючую проволоку.

— А ну, в сторонку, товарищи французы, — сориентировался чубатый крепкий паренек, — Сейчас мы ее…

В воздух поднялись клубы пыли, топот надвигался со всех сторон. Вику захлестнул и смял водоворот женского и мужского крика, плача, смеха, визгов и воскликов. Они звали друг друга, выкликали друг друга по именам, наконец-то немного расступились и начали находить свои пары, обнявшись, замирали и начинали снова, но тихо, говорить друг другу поздравления, глотая слезы. И вдруг она услышала свист: это была Пятая симфония Бетховена. И люди умолкли вокруг. Даже солдаты удивленно завертелись на месте, ища причину тишины. Вика шла на эту мелодию, и все расступались перед ней.

Она увидела его, по-бабьи протянула к нему руки и зашлась одним содрогающим тело выдохом, уже не видя его лица из-за стоящей в глазницах сверкающей радугой влаги.

— Зачем плачешь? — спросил он по-немецки.

— Радуюсь, — еле-еле вымолвила она.

— Смеяться надо, если радуешься, Виктория! Виктория моя! — не сдержавшись крикнул он в небо, и вдруг множество голосов за его спиной сначала тихо, а потом все громче и яростнее заорали во всю силу своих связок:

— Вива, Виктория! Вива, Виктория! Вива, Виктория!

А он осыпал ее лицо тысячами поцелуев, как это ей грезилось два года подряд в ее девичьих снах, и она теперь чувствовала не ту сжигающую нутро страсть, а мгновенно наступившее умиротворение от того, что ее возлюбленный оказался — былью!

— Я никому тебя не отдам! — шептала она в изнеможении и целовала его ладони.

Кто-то тихим голосом окликнул ее:

— Мадемуазель, — Луи и Лион стояли за ее спиной и, лучезарно улыбаясь, плакали невидимыми сухими слезами.

— Бонжур, мадемуазель! Мерси, мадемуазель! — Луи еще что-то сказал, и Вика, не поняв ничего, положила руку на его плечо.

— Мерси? За что мерси?

— Он говорит, — попытался объяснить Жак, — что ты дала им силы выжить!

— Я? — Вика растерялась, а потом обвела их взглядом и полезла в котомку, — Вот, это вам.

Она отдала Луи маленький портрет Вали Каталенко, а Лиону — портрет Лены Красавиной. Они долго стояли молча, вчетвером, уткнувшись лбами друг в друга и больше ничего не могли говорить.

Прошло еще несколько часов, прежде чем люди стали задумываться, что им делать дальше. Они наконец-то осознали, что неволя позади, но еще боялись потерять свободу. Поэтому самым надежным всем казалось оставаться на месте, но уже с этой, внешней, стороны колючей проволоки. В кустах неподалеку солдаты развернули походную кухню. Сладкий дымок струился из короткой изогнутой трубы. Все желающие были накормлены и вставали в очередь по третьему кругу. Сами солдаты из роты Ильина прилегли в теньке, ожидая приказаний.