— Ничего особенного, не переживай. Арвелл просто мальчик интеллигентный, к желаниям окружающих относится уважительно. Только все же не смог противостоять своей натуре.
— Козел он, пусть и крылатый, — прошипела я.
Лицо Рады оказалось очень близко, за льдинами глаз грозно распахнули клыкастые пасти древние чудовища.
— Это ты дура, — голос не в уши вплыл, а вонзился в мягкое беззащитное нутро, — если до сих пор ничего не поняла. Арвелл ради твоего желания оставаться независимой готов был обречь себя на столетия одиночества. Он — дракон, и природа в этом отношении не позволила рассчитывать на второй шанс. Вот почему я поверила тебе, когда ты так убеждала нас, что «Черный Принц» и есть Арвелл.
Она отстранилась.
— Он и так обрек, — отрезала я, выставив щитом неоспоримый факт. — Я человек, который проживет, может быть, еще лет семьдесят.
Повисло тягостное молчание. Бесполезно пытался укрыться Уэлл за бумагами, это молчание все равно давило, сплющивало мысли и опускало руки. Не удивлюсь, если в первое мгновение ему показалось, что мы — две кошки — передеремся, сцепимся и покатимся, забыв о своих статусах и положениях. Да у меня и самой пробежал холодок по спине, показалось, что так оно сейчас и будет. Отчетливо я увидела в зеркале зрачков, как сверкнули уже опасно зеленью изумрудов мои глаза, невольно выступили напротив, предупреждая, клыки из-под бледных губ, грозно звякнули кольца в волосах. В самую пору вскочить, рвануть к двери и закричать, позвать на помощь. Но нет, мы угомонились, расползлись по разным углам, уставились каждая в свою точку.
Не знаю, как у эльфа, но у меня отлегло от сердца.
Я воровато на него оглянулась. Ну да, похоже, что теперь сидит и размышляет, а будут ли потом за него так женщины драться? За внимание отца, если верить слухам, такие склоки и ссоры разгорались, что те, кто потрусливее, прятался от греха подальше.
— А Эллис тогда? Ты же знаешь Эллис? — Насколько смогла, доброжелательно я протянула.
— А что Эллис? — Негласно принимая перемирие, ответила Рада. — Успокоится со временем, сама все поймет.
— Рада, можно личный вопрос?
— Валяй.
— А почему не ты? Вы же вроде как…
Стучал колесами поезд, еще более зажался в угол эльф, чувствуя себя лишним и неуместным.
— Не подхожу, подруга. Чтобы тебе понятно было, скажу так: энергетика у нас несовместимая. Хотя было дело, договорились, что если Арвелл до окончания отпущенного срока не найдет свою единственную, то мы проведем ритуал. Но — нашел. Жаль, что ты этого не понимаешь.
— Я не люблю его.
— Совсем? — В глазах заплескалась добродушная усмешка. Вот и верь, что секунду назад там роились ужасные и безжалостные чудища, изголодавшиеся по горячей свежей крови.
Я хотела ответить, да не вышло сразу. Вот крыло рассекает мелкую волну, и опаленные брызги разлетаются в стороны. Выгибается черная шея, вскидывается морда к небесам, и мир оглушается беспросветной тоской и отчаянием. И не нужно знать языков, не нужно понимать непроизносимых слов, чтобы все прочувствовать каждой клеточкой тела. И непроизвольно, прижимаясь, движется ладонь по чешуе, с помертвевших губ слетает какая-то ерунда…
— Я отойду.
Раунд проигран, да все равно выигрыш не доставил бы удовлетворения и уж тем более радости.
— Дурак, ящерица разноглазая… — бессильно шептала я равнодушному стеклу в коридоре.
Двоящееся отражение расплывалось, разбивалось яркими осколками и подрагивало в блестящих бусинах дождя, не способное выбраться из хрустального плена.
Глава 21
Шоколад. Да, плитка ароматного, потрясающего, тающего во рту шоколада. Божественная плитка шоколада. Я никогда не думала, что именно она, стоящая копейки и принесенная проворным Уэллом, вернет меня к жизни.
Этот мир не был безнадежен, в нем существовал шоколад. И плевать я хотела с самой высокой башни на фигуру, на последствия, да на все, что угодно. Я сейчас просто упивалась уже почти забытым вкусом и не способна была оторваться от лакомства, даже если неожиданно вокруг начнись паника и загремели бы взрывы.
Ни паники, ни взрывов не было, лишь деловитое снование.
По меркам прежнего мира Лагпост являлся захудалым городишкой, почти деревней. По меркам нового — оживленным перевалочным пунктом, ядром, ганглием, раскинувшим в разные стороны пучки железнодорожных волокон. Глянуть на карту — на север и юг тянутся они на многие и многие километры, к западу и востоку пролегли более короткие, жадно припавшие к морям.
Нам предстояло обогнуть Земельное море и уйти резко восточнее, потом чуть выше — за изгиб великой реки Ужнецы, несущей свои воды к вечным льдам.
— Холодно может быть, — предупредила Рада, — лучше прикупи что-нибудь, а я пока за билетами. И да, сигну свою давай… документ. И ты, Уэлл, тоже.
Рада оказалась права. Хотя стаял снег, и нежным зеленым пухом окутывались озябшие ветви, еще покусывал котенком холодок, лез облизываться, шершавым языком оцарапывая кожу.
— Обычно немного теплее, — хмуро сообщила вампирша, оглядывая унылую местность.
Простирались однообразные, в зеленовато-бурых разводах, равнины, сумрачно взирали на чужаков, рискнувших нарушить устоявшийся покой. Высились исполинскими старцами могучие ели, оценивали приезжих, не обращая внимания на робкое нашептывание ветра, думали неспешно, прежде чем вынести окончательный вердикт.
Вздохнули протяжно, дали разрешение.
— Нам в другую сторону.
По другую сторону от железнодорожной артерии зеленели дома, немногочисленные, вросшие накрепко в землю, привыкшие к царящей тишине.
— Здесь живые-то есть? — Эльф произнес несильно, а разлетелось едва ли не криком. — Не город, а призрак какой-то.
— Это в Стандаре жизнь бурлит. А здесь если более людей числом семьсот наберется — уже хорошо будет. Да, не повезло парню в такой глуши родиться.
Я была полностью согласна со своей спутницей. Наверняка тут солнце все же проглядывало и преображало мир, наливало его соками, освежало плоть, раскрывало незаметной с первого взгляда красотой. Но сейчас такое уныние царило, что хоть волком взвой, а все равно ничего не изменится. И останется только налиться до самых бровей чем-нибудь дрянным и с ног сбивающим, чтобы выключиться до скончания времен. Иссякнут времена, пересохнет их русло, тогда и можно будет выйти на порог дома, потянуться, разминая затекшие конечности, да оглядеться — не появилось ли чего такого, особенного.
Дома неодобрительно пялились стеклами глазниц, внимательно изучая чужаков и запоминая их каждый шаг. Чужак — всегда чужак, и кто знает, что он несет с собой. Один беды волоком волочет, сам того не ведая, другой же просто взбудоражит покой фокусом с исчезающей косточкой, а третий тенью сгинет. Ни имени, ни следа не останется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});