Мусульманские гарнизоны стоят на востоке и северо-востоке и охраняют подступы от христиан-соседей, а мы – рыцари-христиане оберегаем южные и северо-западные рубежи от альмохадов. Все очень даже просто, мэтр…
– Надеюсь, что именно так… – Арнульф удивился этому простому решению, делающему честь мудрости и проницательности графа. – Я слышал, что граф отверг притязания короля Арагона и графа Барселоны, требовавших принесения оммажа за графство?..
– Отчасти, мэтр… – рыцарь засмеялся и похлопал его по плечу, да так сильно, что невольно свалил Арнульфа. – Простите, не рассчитал свои силы…
– Ничего-ничего, мессир… – Арнульф поднялся с пола, снова сел на стул и, отряхнувшись, виновато улыбнулся. Снова ему стало казаться, что он знаком с этим рыцарем. – И. все-таки, я где-то вас раньше видел…
– Мне тоже так начинает казаться, мэтр… – рыцарь нахмурился. – Может быть, в Руане? Я присутствовал на похоронах его светлости Гильома Клитона, которого убил какой-то нечестивец-простолюдин из поганого арбалета, чем нарушил все каноны рыцарской войны…
– Нет, к несчастью, я не присутствовал на похоронах его светлости… – Арнульф резко побледнел и опустил глаза.
– Что касается оммажа, мэтр… – рыцарь сменил суровый взгляд на некое подобие милой улыбки, хотя с его увечьем это было крайне трудно сделать. – Так вот, завтра, в день успения Божьей Матери, его светлость будет приносить оммаж его высокопреосвященству архиепископу Толедо. Архиепископ прибыл по поручению короля Арагона Альфонса Воителя и действует по его согласию и доверенности… – когда он произносил эти слова, его лицо напряглось, выдавая те усилия, которые он прилагал, чтобы спокойно выдавить из себя эти слова, которые были ему явно не по душе. – Над графом всегда должен стоять король, тогда как над королем всегда должен стоять его святейшество папа Римский, как наместник Господа на земле, и сам Творец, помазавший его на царствие священным елеем…
– Но я слышал, – Арнульф снова залпом выпил вино, вытер губы рукавом и, пьянея прямо на глазах, прибавил запинающимся языком. – Я с-с-слышал, что папа Римский уже прислал буллу, где нап-писал, что принял графство под сень ц-церкви Святого П-п-петра и возвратил графу в качестве лена за ежегодную подать в тысячу ливров труасского веса серебром!..
– Да, это так… – рыцарь стал хмурым, как предгрозовая туча. – Вы удивительнейшим образом осведомлены, мэтр. Можно подумать, что вы, мэтр, шпион…
– Что вы! – Арнульф даже поперхнулся вином и зашелся кашлем.
Рыцарь похлопал его по спине и прибавил:
– Граф разумно решил, что его величество наиболее подходит на роль верховного сюзерена… – он едва заметно улыбнулся. – Он менее настойчив, чем его барселонский сосед… – Робер взял свои эмоции в руки и, сделавшись серьезным, сказал. – Король был сильно удивлен, приняв послов графа с таким неожиданным желанием изъявить волю…
– Вы тоже осведомлены, словно были там… – заметил Арнульф.
– Все возможно… – туманно ответил рыцарь, поднялся и, расправив складки под своим широким поясом, поклонился, после чего произнес. – Мне пора. Приглашаю вас во дворец его светлости завтра сразу же после утренней молитвы…
– Но, как я туда попаду? Там же охрана и, наверное, нужен пропуск?!..
– Вот, – он вынул из кошеля маленький прямоугольный слиток серебра, на котором была выдавлена печать графа, изображавшая рыцаря, скачущего на коне, – покажите это рыцарю охраны и скажите: мессир Робер-нормандец пригласил меня…
– И только?.. – Арнульф удивленно поднял вверх брови.
– Этого, будьте уверены, вполне достаточно. Слово рыцаря… – его собеседник как-то странно и загадочно усмехнулся, чем поверг Арнульфа в еще более смятение. Блеск его глаз, несмотря на полумрак таврены, показался ему до боли знакомым. Англичанин протянул ему руку. Рыцарь бросил быстрый взгляд на его исковерканные фаланги пальцев, отвел взгляд в сторону и словно кому-то невидимому произнес. – Работа палача…
Арнульф резко отдернул руку и сжал ее в кулак, пряча от него свои пальцы.
– Телега раздробила… – неуклюже попытался соврать он.
– Работа щипцов. Палач, видимо, решил удостовериться в том, что все сказанное вами – правда… – рыцарь поднялся и, кивнув ему на прощание, направился к выходу из переполненной таверны.
Проходя мимо стойки хозяина, он со всей вежливостью положил на тарелку, стоявшую перед стариком-владельцем таверны, несколько мелких золотых монет и что-то тихо сказал ему, бросив едва заметный кивок в сторону Арнульфа. Хозяин со всей вежливостью, могло показаться – с подобострастием, раскланялся перед ним и, подозвав прислугу, стал что-то шептать им, указывая пальцем на столик, за которым в одиночестве сидел англичанин.
Не прошло и пары минут, как стол Арнульфа буквально ломился от свежих овощей, а во главе стола красовалось большое блюдо дымящейся баранины, обильно сдобренной специями и соусами.
– В знак радушия… – хозяин таверны подошел к нему и учтиво поклонился. – Столь знатный и важный гость для нас большая честь… – он перехватил растерянный взгляд Арнульфа, широко осклабился в беззубой улыбке и прибавил. – За угощения платить не надо…
Англичанин почувствовал, что и впрямь голоден, как волк. Он с жадностью набросился на баранину и, обжигаясь, стал рвать большие куски мяса зубами.
Его удивлению не было предела. Все дни пребывания в Таррагоне были одной сплошной вереницей удивлений. Поздно ночью он поднялся к себе в комнату и, не раздеваясь, повалился на смятую кровать. Он еще не знал о том, как очередное удивление приготовило ему утро начинающегося дня.
ГЛАВА IV. Оммаж
.
Таррагон. 28 августа 1129г.
– Господи! – Арнульф вскочил с постели и испуганно вытаращил сонные глаза. – Я чуть не проспал! – Он подбежал к оловянному тазику, возле которого был устроен глиняный рукомойник, стал плескать на лицо прохладную воду. Немного придя в себя и отогнав остатки сна, все еще цепляющегося к его телу, англичанин смочил волосы водой и стал расчесывать их гребешком, пытаясь утихомирить взъерошенные и всклокоченные рыжие вихры. Повозившись пару минут и поняв всю беспочвенность этой затеи, он развернулся и, отбросив гребешок на кровать, стал спешно переодеваться, вытаскивая из походного мешка парадные одежды, но их сильно помятый вид вселил в него только уныние и раздражение. – Надо было вывесить еще с вечера… – проворчал он себе под нос.
Наскоро натянув чистые сапоги и, подскакивая на одной ноге – что-то сбилось внутри и сильно жало пальцы, Арнульф стал спускаться вниз по лестнице, когда внезапно остановился и, хлопнув себя по лбу, выкрикнул:
– Какой же я идиот! Попуск чуть не забыл…
Он снова вернулся в комнату и, порывшись в своих вчерашних вещах, вытащил на свет божий маленький прямоугольный серебряный слиточек с грубо выдавленной печатью нового графа Таррагона, положил его