— Поэтому устраиваешь весь этот цирк?
Я смотрела на наши ладони, чувствуя, как предательское тепло его рук проникает мне под кожу и мчится к измученному сердцу.
— Да, — ответил Кирилл прямо. — Хватит с нас драмы. Клянусь, я больше не причиню тебе боли, родная.
Я подняла на него глаза, которые заволокло пеленой слез. Губы сами спрашивали, вопреки разуму, который велел молчать. Кажется, третью кружку я зря допивала.
— Зачем, Кир? За что ты меня наказывал? Что я сделала? Все эти женщины…
— Я не хотел брать тебя с собой в Штаты, — тут же выпалил он.
— Что? Я и не просилась с тобой.
— Знаю, но предложение от Коноко уже давно висит надо мной, как дамоклов меч. Я понимал, что придется уехать и не хотел…
— …брать меня с собой? — я повысила голос. — Так я и не хочу, Кир! Алло!
— В том и дело. А я хотел, чтобы ты хотела, но знал, что не захочешь.
— Чего? — я запуталась.
— Аленка же не поехала со мной. И ты бы не поехала. Поэтому я сделал так, чтобы ты точно не поехала. Чтобы у меня даже мысли не было просить тебя, умолять… Вот как сейчас. Хочешь, на колени встану?
Кажется, он тоже перебрал. Какая это кружка у него по счету? Пятая?
— Ничего я не хочу от тебя, Кир! Что за идиотский план?
— Видишь? Ты не хочешь, а значит план сработал. Только в одну сторону, я сам себя надурил. Хах…
Он засмеялся, а потом вмиг посерьезнел.
— Аська, а я не спал с ними. Аленке назло трахал все, что движется, а после тебя — отрезало. Только зайцу мою хочу.
Он потянулся рукой к моей щеке, убрал за ухо прядь полос, погладил. Я, как кошка, прижалась к его ладони, потерлась о грубоватую кожу.
— Маленькая, — выдохнул Кир, ловя мои губы своими, даря сладкие, почти невесомые поцелуи.
Я не ответила, но и не отвернулась, лишь тихо захныкала от горького удовольствия.
— Зачем ты сравниваешь меня с ней? — прошептала я ему в губы
— Потому что все повторяется, а я не хочу. Не хочу опять уезжать один. Не хочу терять тебя, Аська. Я был молодой и тупой, обиделся и умчался в Норильск, но в Хьюстон я тебя заберу. Даже не мечтай, что сможешь отделаться от меня. Хоть в мешке, но увезу с собой.
Горячие слезы потекли по лицу. Кир ловил их губами.
— Не плачь, зайчишка. Не плачь, не плачь, не плачь.
Я умирала от его признаний. Просто разваливалась на части. Сил оставаться рядом больше не было. Я выбежала на улицу в одном платье. Воздух. Мне нужен воздух.
Но и вне шумного зала его было недостаточно. Я всхлипывала, обнимая себя руками и дрожа после тёплого помещения. Задрала голову и смотрела в небо. Сверху падали редкие снежинки, тая на моих щеках, перемешиваясь со слезами.
Я почувствовала, как Кир накинул мне на плечи куртку, развернул к себе лицом.
— Приглашала на ужин, а плачу опять я, — попенял он мне с грустной улыбкой.
— Я бы поехала, Кир, — выпалила я, игнорируя его примирительно шутливую реплику, — если бы ты не повел себя, как последняя сволочь, я бы поехала. Помчалась бы за тобой хоть на край света. Хоть на Луну.
— Так поехали, — прошептал он, еле слышно, словно не верил в то, что слышит.
— Не могу, — прохрипела я. — Мне так больно. Ты добился своего. Больше не хочу. Ничего от тебя не хочу.
— Нет, — зарычал Нечаев, схватил меня за плечи.
— Да, — строптиво выпалила я. — Ты все испортил.
- Я все исправлю.
— Поздно, Кир.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Д…
Он не дал мне договорить, закрыв рот поцелуем. Я пихнула его кулаком в грудь, но куда там? Скалу и то проще сдвинуть, чем этого упёртого осла. А губы тем временем снова колдовали, отключая мой разум, заставляя забыть протест и отрицание. Только боль не притуплялась, а нарастала вместе с возбуждением. Я чувствовала себя махровой мазохистской, которой невыносимо хорошо от того, что злобный садист вновь режет ее по живому.
Голова закружилась, все мысли растворились в хмельном угаре и похоти.
Стало тепло. Кажется, мы ехали в такси. Его губы не отпускали меня, руки держали крепко. Я чувствовала себя тряпичной куклой, безвольной марионеткой. Я так устала отрицать, убегать, грубить и врать Кириллу. Да и себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Снова ничего не вижу, не понимаю, что вокруг. Только губы, руки, шепот, дыхание. Кажется, мы уже в отеле, около моего номера. Или его? Какая разница?
— Поехали со мной, Аська. Не могу без тебя. Поехали, пожалуйста.
Хочется кричать, но слова застревают в горле, и я хриплю:
— Нет. Поздно, Кир. Поздно.
Но целую, впиваюсь в его губы, стаскиваю шарф с шеи, дергаю за рукава пальто. Моя куртка валяется на полу, и я наступаю на нее, не глядя под ноги. Мы идем приставными шагами до кровати, избавляясь по пути от одежды. Кажется, все-таки это мой номер.
— Что мне сделать, Ась? Скажи. Просто скажи. Я хоть солнце тебе с неба достану, чтобы ты меня простила.
— Не надо. Ничего не надо, — шепчу ему в губы, утягивая за собой на постель, радуясь, что мы уже раздели друг друга и можно чувствовать его кожу на моей. — Люблю тебя. Я просто хотела, чтобы ты тоже меня любил.
Снова всхлипываю, потому что эти слова звучат так жалко. Я словно клянчу у него это признание. Выпрашиваю слова, которые по-настоящему для меня важны, которые он так ни разу и не сказал.
Кир зависает надо мной, смотрит в глаза так долго и нежно.
— Я люблю тебя, — произносит он уверенно и спокойно, словно каждый день это мне говорил, каждый час.
Я начинаю рыдать. Громко. Со всхлипами и слезами, которые не могу сдержать. Он перекатывается на бок, прижимает меня к себе, снова целует, гладит, успокаивает.
— Люблю тебя, зайчишка. Я люблю тебя, милая. Конечно, я тебя люблю.
— Врешь, — выкрикиваю я, — Все ты врешь, Нечаев.
Вместо новых признаний и оправданий он раздвигает языком мои губы, а ноги коленом. Я понимаю, что мне все равно, лишь бы почувствовать его снова, отдаться, раствориться, принадлежать этому потрясающему мужчине.
— Черт с тобой. Ври. Хотя бы разок…
Он не дает мне договорить, ошеломляет напором, наполняет и крепко стискивает. Мы больше не разговариваем. Все уже сказано. Слова излишни. Наши тела общаются без глупых правил, без обид. Желание не знает преград и ограничений. Страсть не нуждается в рамках и законах. Любовь нельзя урезонить, подчинить.
Я путаю сон и реальность, позволяя себе и ему все. И даже больше.
Глава 20. Это ничего не меняет
Я проснулась, потому что жарко. Горячие руки Кирилла обнимали крепко даже во сне. Аккуратно отстранившись, я села на кровати, зачесала волосы рукой. Голова гудела, а глаза с трудом моргали. Веки словно свинцом налились. Похоже, это расплата не только за несдержанность в напитках, но и за мою слабость на передок. Я с трудом вспоминала все, что произошло после ресторана. Память, хитрая стерва, стерла слова и поступки, оставив только ощущения, эмоции. Лишь признание Кирилла стучит набатом по воспаленному мозгу: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».
Услышала, как Нечаев завозился, видимо, не найдя меня во сне.
— Иди ко мне, зай, — пробормотал Кир.
— Вставать пора, — ответила я и поднялась с кровати.
— Зачем?
Он повернулся на бок глядя, как я надеваю вытянутую майку, которую использую вместо пижамы.
— Почти полдень.
— И что? Полдень отличное время, чтобы…
Кир поймал меня за руку, затащил обратно в кровать. Я захныкала от спазма в висках из-за резких движений.
— Тебе нужно еще поспать, — заявил он, укладывая меня в кровать, придавливая собой сверху, видимо, чтобы не удрала.
— А тебе нужно пойти к себе, — парировала я.
Нечаев нахмурился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Зачем?
— Затем.
— Ась…
Я упиралась руками ему в грудь, безмолвно прося отпустить и уйти. Кир, как всегда, не мог взять и согласиться.
— Я думал… — начал он.
— Ты ошибся, — перебила я тут же.
— Ась то, что было ночью…
Я снова влезла, продолжая его мысль в своем ключе: