– Как это было, Надь, когда ты узнала, что ждешь ребенка?
– В каком смысле как было? – не поняла она вопроса.
– Ты испугалась? – пояснил он с тем же странным выражением лица. – Решала оставить или нет? Боялась? Что вообще думала делать?
А она усмехнулась, вдруг так ярко и детально вспомнив, как это было.
– Но как это могло случиться?! – абсолютно честно недоумевала Надюха.
– Традиционный вопрос для женщин нашей семьи, – усмехнулся Максим Кузьмич. – То же самое спросила твоя бабушка, узнав, что беременна в семнадцать лет, и твоя мама, узнав о том же в девятнадцать. Теперь и ты в восемнадцать. Соблюла традицию, можно сказать.
– Нет, ну как же… – тупила от растерянности девочка Надя.
Она точно помнила, что Казарин всегда пользовался презервативами, кроме только двух раз – там на морозной, залитой солнцем террасе заимки и на столе в кухне у распахнутого холодильника. Ах да! Еще раз в своем кабинете на работе…
Хватило-о-о… по всей видимости. У-пол-не!
– И что теперь? – спросила Надюха у единственного человека в ее жизни, который знал ответы на все ее вопросы.
А он неожиданно строго и недовольно спросил в ответ:
– Ты о чем, Нюша?
– Ну как о чем? – снова не поняла его она и разъяснила: – Как мне с ребенком-то учиться?
– А не про что другое? – уточнил на всякий случай еще раз дед.
– Ты про… – дошло наконец до девочки Нади, и она аж задохнулась от такого предположения, – …да ты что? Да ни за что бы, это же ребеночек мой! – И от испуга, прижала ладошки к губам.
– Ну вот и слава богу, – порадовался Максим Кузьмич, шагнул к ней, спрятал в своих надежных объятиях, прижав к груди. – Вот и хорошо, – поцеловал в макушку и успокоил: – А что учиться? Год учебный закончишь, академку на год возьмем, а там поглядим, как дальше будет.
А дальше все сложилось, как доченька Глашка определила.
Родилась она в октябре, почти год они счастливо и дружно прожили в хозяйстве под присмотром деда, Ривы и Ольги. К сентябрю, когда начинался следующий учебный год, выяснилось, что расставаться с ребенком Надя не может ни физически, поскольку до сих пор кормила девочку грудью, ни морально, потому что даже представлять себе такой вариант не собиралась.
– Нет так нет, – как всегда спокойно и рассудительно решил Максим Кузьмич.
Какое же это великое счастье, что у Нади такой дед! Это же не просто какой-то дед – человечище, настоящий мужчина! Это…
Говорят, и даже уже ученые доказали этот факт, – что, если у вас хорошие дети выросли, значит, вам сильно повезло, и все! Никакое прекрасное воспитание и все ваши старания не могут ничего дать, если не повезет и дети родятся трудными, неуправляемыми с ужасным характером или изначально сволочными. Вот хоть об стенку бейтесь – не повезло, и все! Но знайте, если у вас замечательные родители и прекрасное детство, то это тоже значит, что вам сильно повезло! Как и в ситуации с детьми. Это обоюдно. Надюха это давно поняла, еще в подростковом возрасте, поняла, что ей невероятно, сказочно повезло с дедом.
Почему и за что? Самые непродуктивные вопросы.
Максим Кузьмич снял для них с Глашкой квартиру в Москве, совсем рядом с Вышкой – везде пешком – за десять минут в институт, а в магазин так и вообще в том же доме. Нашел няню для Глашки, сам отбирал кандидаток и проверял их данные. Прямо пошел в тогда еще милицию, познакомился с каким-то капитаном, договорился, преподнес в виде вознаграждения за помощь несколько коробок с продукцией своего хозяйства и конвертиком небольшим, беленьким таким. И всех дамочек, которые приходили для собеседования по поводу найма на работу няни, этот капитан прогнал по милицейской базе данных и выдал сведения. Хороший дядя.
Так Надюха и училась – утром покормила ребенка, сцедила молоко и на занятия, еще и переводами занималась, но это уже дома, когда Глашку спать укладывала.
Потом Глаша подросла, в садик ребенка устроили.
Ничего трагического и тяжелого. Бывало, Надя ночами не спала – занималась и подрабатывала переводами, а позже и балансы бухгалтерские стала делать для небольших частных фирм. Все старалась деду как-то материально помочь, хоть на жизнь себе с Глашкой заработать, а то ему и так достается. Только он из-за этого постоянно ругался с внучкой – мол, на фига такие жертвы! Он и сам справляется и уж на семью-то зарабатывает! Но Надя знала, как ему сейчас трудно, и сельское хозяйство у нас в стране в те годы переживало не лучшие времена…
Ну ничего же, справилась. Да и не упахивалась она так, чтобы героиней себя чувствовать.
Так и жили, росли. А как Вышку окончила, переехали домой к деду с Ривой.
– Ничего трудного или трагичного, – улыбнулась Казарину Надюха. – У нас все дружно, втроем получалось: и Глашку растить, и хозяйство поднимать, и раскручивать бизнес. Семья, родные люди.
Он слушал молча, смотрел на нее таким странным, нечитаемым взглядом, и что-то плескалось в глубине его глаз, такое сильное и пугающее, что Надежда неожиданно затаила дыхание, заглянув в это шоколадное бездонье, уходящее в черную точку зрачка.
– Мне надо кое-что тебе рассказать, объяснить, – вдруг произнес Казарин глухим голосом и посмотрел мимо нее, словно перенесся душой во что-то темное, страшное…
Дружинин позвонил, когда Даниил уже начал посматривать на часы и понемногу напрягаться по поводу его отсутствия – до самолета три часа, а зам еще даже в офисе не объявился, документы по проекту все здесь.
– Дэн! – сразу приступил к делу Мишка. – По ходу, накрылась моя поездка!
– Что случилось? – понял по его тону наличие проблемы Казарин.
– Мать только что на «Скорой» увезли в больницу, – напряженно пояснил Дружинин. – Сердце. Похоже на инфаркт. Пока не знают точно, но говорят, что дело плохо. Придется тебе самому лететь, Дэн.
– Да о чем ты, Мих! – отмахнулся словесно Казарин. – Ты о Вере Семеновне сейчас беспокойся. С делами сам разберусь. Помощь какая нужна?
– Да какая помощь! Ждем, что скажут врачи. Все, что потребуется, сделаем, достанем, – устало вздохнул Дружинин и все же про дела не забыл: – У меня в сейфе папка с подготовленными документами по Сочи и зеленая такая с заметками, деталями по ним, ну и кто там что собой представляет, их характеристики, справки под кем что находится и курируется. Сам разберешься, – и вздохнул еще раз, совсем уж тяжко, как повинился: – Придется тебе, Дэн, все-таки лететь сегодня.
Лететь придется, это Казарин понимал и, пока продолжал разговор, уже прикидывал, как лучше провести встречу.