Придержав обе створки, сноровистый взломщик составил их у стены и вошёл в дохнувший на него плесенью дом. Спустя пять минут вышел, взял отпиленные края досок, узел с коротко звякнувшим железом, прихватил и тяжёлую скамью. Ушёл в дом, и вскоре над каминной трубой, совершенно невидимый в тумане, потёк дым.
Разведя огонь, деловитый гость снова на час покинул дом и двор, и вернулся с новым узлом. В комнате, плотно закрыв дверь, поместил узел на стол, положил на угли в камине оставшиеся три ножки скамьи, подержал над разгорающимся огнём озябшие руки. Потом шагнул к столу и развязал и разбросал в стороны концы ткани. Открылась горка из завёрнутого в вощёную бумагу брикета кналлеров, большого куска отварного пресного мяса, горсти мелких луковиц, пакетика со смесью молотого перца и соли, горшочка домашних солений и бутылки заморского дорогого вина. Непритязательный гурман с треском надорвал вощёную бумагу, взял сухарик и принялся с хрустом жевать. Согнув руку, рукавом куртки нарочито медленно, как бы забавляясь, сдвинул пыль со стола и на «очищенное» таким образом место переложил мясо. Серый влажный холодный ком липко лёг на некрашеные, щелеватые доски. Достал и раскрыл складной нож (отличный, редкостно дорогой ножик с клиночком из булатной стали, с булатным же коробком рукояти), и, взмахивая клиночком, как перышком, в один миг перебросал половину мясного куска в горку безупречно одинаковых кубиков. Затем этот тренированный фехтовальщик вытянул из каминной стойки сильно запущенный вертел, о куртку же, поместив вертел в сгиб локтя, театрально-медленным движением, словно ведя смычком по скрипке, стёр копоть и пыль. И на очищенный таким образом вертел проворно нанизал кубики, перемежая их облупленными наскоро луковичками. Пристроил вертел возле огня. Привстав на носки и поводя бледным хрящеватым носиком, осмотрел полку камина. Довольно кивнул, двумя пальцами поставил на ребро и, несильно стукнув, оббил пыль с успевшего с момента последнего употребления подржаветь штопора. Острым, как бритва, булатом срезал смолу с пробки. Ввинтил в пробку штопор, наклонился, поставил бутылку на пол между ступнями, и, прижав её вниз левой рукой, правой медленно, изобразив на лице гротескную торжественность, вытянул пробку. Сочный округлый выстрел влетел в комнату. Сам себе лицедей выпрямился и, наскоро прошептав коротенькую молитву, запрокинул голову и мелкими говорливыми бульканьями набрал хороший глоток. Отвёл от губ горлышко. Постоял миг, блаженно прижмурившись, и в три коротких толчка проглотил. Сладко, словно ребёнок, почмокав, величественно произнёс:
– Благодарю вас, испанцы!
Бережно поставил бутылку на стол. Свинтил со штопора пробку, перевернул вниз сухим, узким краем и чуть вдавил её в кромку горлышка.
Снял со стены массивную, кажется, книжную, но без книг, полку с пузатыми, точёными из бука балясинками. Ломиком, не сделав ни одного лишнего взмаха, повыбивал эти балясинки и половину их отправил в огонь. Снял влажную куртку, повесил на спинку стула и придвинул к камину. Повернул другим бочком вертел. С почти уже неслышным теперь хлопком снова вынул пробку, снова отпил. Нагреваемый камином воздух двинулся в своё закономерное вращение, и из дальнего угла комнаты принёс острый запашок притаившейся там плесени. Мастер действа аристократически-недовольно поморщился на этот запашок, повернулся к нему спиной, снял сапоги, взял стоящее у стены низкое, мягко-бугристое, с потёртой кожей кресло, поставил возле огня, сел и блаженно вытянул ноги. Словом, позволил себе всё то, что ни в коей мере не позволили те шесть теней, что тихо беседовали в этой самой комнате только что истёкшей ночью.
– Вайер был лучшим из нас, – свистящим шёпотом говорила одна тень. – Теперь его нет. Ну а мы, кто уцелел после той странной погони, по силе и ловкости все примерно равны.
– Что предлагаешь? – таким же шёпотом спросила другая тень.
– Три месяца мы не можем договориться, что делать. Сменить город? Сменить ремесло? Уехать в колонии и там делать золото? Разбежаться? Мы бы подчинились решению предводителя, но среди нас его нет. Вайер был дворянин, к тому же он был талантлив в ремесле тайных действий. Мы же – бывшие цирковые гимнасты. Тренированные, опытные, но и только.
– Что предлагаешь? – спросила ещё одна тень.
– Позвать на помощь Фортуну. Следующей ночью на скалах за Плимутом разложим шесть костров. На расстоянии друг от друга и на равном удалении от города. Места распределим по жребию. Ровно в полночь каждый свой костёр гасит и мчится сюда. Это сигнал: все костры погасли – все бегут. Если твой огонь вдруг снова вспыхнул – возвращайся и затуши. Кто первым вбежит в дом, тот становится наследником имущества Вайера и предводителем для остальных. Он тогда и решит, что делать. И мы сейчас дадим слово – во всём, как Вайеру, ему подчиняться. Ну не возвращаться же в цирк, в самом деле?
– Это… азартно! – сказала тень из угла. – Я буду пробовать.
– И я тоже.
– И я…
– Тогда что же? Идём выбирать шесть мест и готовить костры? Несогласные есть?
И, после непродолжительного молчания, все вышли.
Ничего этого не знал Прилипала Джек, благодушно взирающий на пар, поднимающийся от просыхающей куртки. Он медленно стягивал с вертела горячие, подрумяненные куски отварного мяса, посыпал их солью с перцем и, не торопясь, смакуя, жевал. И печёный огненный лук жевал, и солёные грибы, с солёными, из того же горшочка, зубчиками чеснока. Ел ржаные вкуснейшие кналлеры. Запивал испанским, с нежным вкусом, вином. Он справедливо считал, что так удачно подслушанный им разговор предоставил ему великолепный гостиничный номер – огромный, бесплатный. Как же сладко вот так вот, после морского путешествия, с удовольствием отдохнуть! А завтра, подвязав якобы болящую щёку платком, набросив капюшон, он, господин Сиденгам, старый одинокий чудак, выйдет к уличному собранию, с ворчливой бранью протянет деньги за такое, оказывается, важное в жизни «Золотого льва» фонарное масло и, заимев великолепнейший форт, займётся поиском так здорово наследившего здесь Бэна Бэнсона.
Не знал.
И спать лёг, сытый, довольный, в тихой, нагретой комнате. Умиротворённый. Беспечный. Со снятой напрочь входной дверью.
Предводитель теней
Они примчались первыми, двое. Вернее, всё-таки был самый первый, на пару шагов опередивший соперника. Этой пары шагов вполне хватило бы, чтобы вбежать в дом и объявить себя предводителем. Но эту пару шагов он не сделал. Только присел, коснувшись земли рукой и одним коленом (лучшая поза для попавшего в смертельно опасную ситуацию человека!), и замер. Точно так присел рядом с ним и соперник. И долгих две или три минуты просидели, закаменев, всматриваясь, вслушиваясь. Прибежавшие третий, а немедленно следом за ним и четвёртый, словно гигантские жуки, впавшие в оцепенение, также пометили двор чёрными неподвижными сгустками своих тел. Добрались последние двое (один из них сильно хромал). И ещё минуту немо, заполняя квадрат двора немыслимым напряжением, смотрели на вертикально зияющий перед ними провал: голый дверной проём.