И я представил деланно, напоказ смутившегося Джорджа Лэнгли.
Устроив это малоприятное дело, охваченный азартом более приятной авантюры, я зашагал в порт. Войдя в ювелирную лавку, спросил у конторщика:
– Есть в продаже золотые часы? Самые хорошие, дорогие.
Он быстро выбежал из-за конторки и спустя пять минут привёл раскрасневшегося от быстрой ходьбы владельца лавки.
– Часов у нас много на сегодняшний день, – почтительно сказал тот, выкладывая передо мной ряд массивных лепёшек, с цепочками и без них. – Почти полтора десятка!
– Мне нужен брегет, с боем.
– О, музыкальные часы сегодня в единственном экземпляре!
И, выбрав из ряда золотой диск, он, отщёлкнув крышку, поднёс к моему уху мелодичнейший звон.
– Беру, – сказал я и, отсчитав деньги, поспешил в адмиралтейство.
Луис был в Лондоне, добывал у алчных чиновничьих крыс назначение на место сэра Коривля. В приёмной, соответственно, не было секретаря, и купцы и просители держали самостоятельно утверждённую очередь.
– Доброго здоровья всем, братцы! – доброжелательно произнёс я, делая шаг от входной двери к двери кабинета.
– Будешь здоров и ты, если не сунешься поперёд очереди, – не очень вежливо ответили мне, и двое крепкого сложенья купцов загородили от меня кабинет.
В эту минуту дверь слегка отворилась и из неё выдавился побагровевший и мокрый от пота, словно в бане распаренный человек.
– Ох и лют сегодня! – шумным шёпотом сообщил он вмиг притихшей приёмной. – Выжал из меня всё до последнего пенса!
И, наскоро глянув в подписанную бумагу, криво ухмыльнулся и поспешил выйти.
– Джентльмены! – добавив в голос заговорщицкую нотку, заявил я собранию. – Сдаётся мне, что сейчас вы будете умолять меня пройти без очереди.
– Ну да, ну да. На колени вот ещё встанем.
– Какая мне от этого польза! – махнул я рукой. – А то б встали. Вы вот сюда – гляньте…
И я, не выпуская из рук, как несравненную драгоценность, показал им свою бумагу.
– Купчая… – прочитал для всех один из купцов, наклонившись. -… Имения… О, мой Бог, как дорого!… На имя… сэра Коривля!
– Вы представляете, в каком блаженном настроении он сейчас будет?
И мимо стремительно посторонившихся блюстителей очереди я вошёл в кабинет.
– Высокое Солнце заглянуло в тёмную хижину моей незавидной судьбы! – запричитал я, отправляясь в путешествие по громадному кабинету. – Великий властелин морских перевозок сегодня передо мною, и его блистанием озарилась моя унылая жизнь, ой, ой! Добрейший и могущественнейший…
– Хватит болтать! – долетел до меня грубый окрик. – Я никому скидок не делаю!
Полусогнувшись, на робко семенящих ногах я совершал своё гаерное[6] путешествие и сдавленно хрюкал, чтобы не расхохотаться.
– О что вы, о что вы! Какие скидки можно вымаливать у этого всесильнейшего и всеумнейшего господина, когда он так нуждается в деньгах!
– Ты что плетёшь, крыса портовая! – взревел сэр Коривль и стал приподниматься из кресла.
– Да, да, да, да! – плёл-таки я, продолжая семенить, и вот встал перед бескрайним зелёным столом. – Да! Как не нуждаться в деньгах, когда шестикратно преумноженная взятка залепила доброму господину его всеумнейшие глазки, и, поддавшись скромненькой такой, и, между нами говоря, глупенькой такой жадности, потерял всё накопленное за много лет Коривль, наш господин, благородный наш, умнейший, славный наш командор, заботливый наш, ишак надутый!
Коривль, раскрыв рот, замер.
– Увёз, увёз проклятый «Хаузен» его драгоценные денежки, собранные и со скидками, и без скидок!
– Ва… Ваша светлость… нижайше прошу простить! Не узнал… Без мундира!
– Ну да, ну да, – равнодушно проговорил я своим обычным голосом, выпрямился и пошёл вокруг стола к его креслу. – Непременно звезду тебе подавай.
– Ва… Ваша светлость! – растерянно восклицал он, поспешно освобождая мне кресло. – Как здоровье? Семья, детки?
– Ну да. Как будто ты знаешь, есть ли семья у лорда тайной полиции, сколько детей у него, где живут – когда это государственная тайна.
Подойдя, но не садясь в кресло, я положил на стол ровненько перед этим креслом бумагу.
– Пенсионная премия, – сказал я, равнодушно кивая на купчую, – от моего ведомства. А это – от меня лично.
И, вынув из кармана, положил на купчую брегет.
Потом, двинувшись обратно из-за стола, сказал:
– Только не умри от счастья. Обидно будет, ведь я старался.
И, шагая гулким шагом уже к двери, бросил, не оборачиваясь:
– Всем, кто сегодня к тебе войдёт, подпишешь бумаги без всяких взяток. Ни единого пенни чтобы не взял! Это приказ.
И вышел.
Вышел, и уже ни в этот день, ни в последовавший за ним не смог вернуться в свой «Шервуд». Бурный вихрь забот и событий подхватил меня и понёс, как весенний талый поток мчит куда-то в неведомое слетевший с дерева лист.
С Давидом мы выправили необходимые бумаги на передачу в собственность миссис Алис Бэнсон здания старого таможенного склада. Пригласили проверенного, с именем, архитектора и заплатили за изготовленный им проект будущей таверны. Наняли команду каменщиков и закупили для их работы материал. Наняли команду плотников и передали им с условием круглосуточной охраны комплект мачтового леса – для стропил и для балок. Дважды нанимали фуражный воз и отправляли в замок провиант, и с возницей я неизменно передавал письмо Эвелин с описанием всего, что предпринял. Мы встретили вернувшегося из Лондона Луиса и, замкнувшись на часок в бывшем кабинете сэра Коривля, втроём (верней – вчетвером – с анкерком рома) укромно отметили вхождение в должность нового командора Бристольского адмиралтейства. Мы навестили объявившегося в своей квартирке учителя, Гювайзена Штокса, очень, очень приятного в обращении джентльмена, английского немца, и наняли его с полным пансионом в замок «Шервуд». Мы закупили свинец и небольшую мануфактуру для изготовленья стекла. Я навестил старого друга, кузнеца Дамира, и пригласил его жить в форте «Шервуд» и работать в его кузне (и Дамир мне решительно отказал). Мы наняли нового управляющего доходным домом, владельца которого я столь безжалостно отправил познавать матросское ремесло.
Ночевать я оставался в своём доме в Бристоле, к радости Биглей, и каждый вечер, а точнее, поздней ночью, сидя возле огня старинного, с округлой пастью камина, мучительно размышлял, кого послать в Плимут разыскивать Бэнсона, если Готлиба решил закрепить на земле. Ничего достойного не удавалось придумать, и я с отчаянной доверчивостью ребёнка последовал совету Алис. «Боже! – мысленно говорил я, складывая друг к дружке ладонями руки. – Помоги мне хоть что-то сделать для Бэнсона!»