Читать интересную книгу Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов

Во время Великой Отечественной заключенные ГУЛАГа трудоспособного возраста составляли примерно 7 % от общей численности рабочих в Советском Союзе. Вклад их в производство обмундирования для фронта составил 12 % от общей валовки.

Рост военного производства стал возможен за счет резкого сокращения изготовления товаров для населения. Следствием этого стало сокращение товарных фондов для розничной торговли. Так, в 1942 году сократились в сравнении с довоенным временем фонды по тканям в 11–12 раз, по кожаной обуви — в 11, мылу — 4,4, керосину — 6,5, спичкам — в 8 раз. Самые необходимые предметы стали распределяться не через торговлю, а по карточкам. Предельная годовая норма на одного человека предусматривала не более 6 м хлопчатобумажных (льняных) тканей, 3 м шерстяных тканей и 1 пары обуви. Но даже по этим нормам в 1942 году потребности были обеспечены не более чем на 25 %.

Москвичка Нина Брюсова была эвакуирована в город Сарапул на Каме, где таких же «выковырянных», как она, из Белоруссии, Украины, Киева, Ленинграда было более чем достаточно. Многие, особенно из тех, кто встретил войну неподалеку от границы, прибыли в Сарапул практически полураздетыми. Им нужно было помочь, и сделал это местный военком Иван Морозов, в введении которого находились склады, где хранилась оставляемая призывниками гражданская одежда. (Та самая, что должна была поступать в фонд обороны. — Авт.)

«Мы не думали поначалу, что майор решится на свой страх и риск отдать эти вещи эвакуированным. Он решился, — пишет в своих воспоминаниях о войне Нина Брюсова. — Все было взято на учет, а непосредственное распределение поручено женсовету. Хорошо зная нужды каждого из приехавших, мы приглашали их в военкомат и под расписку вручали главным образом поношенную мужскую одежду. Всего тогда раздали 2800 вещей. Их получили 873 семьи. Там были пальто, пиджаки, брюки, рубашки, валенки, ботинки, шапки, полотенца, а также чемоданы, баулы, подушки и даже перина. Многих спасли тогда от холода, а главное — многим согрели душу неказистые эти вещички.

Одежды и обуви в тылу катастрофически не хватало как далеко от фронта в Сибири, так и в прифронтовой полосе и в освобожденных от гитлеровцев краях и областях. То же самое было и по другую сторону фронта. Вот несколько воспоминаний детей войны, чьи юные лета пришлись на годину испытаний.

Барнаулец Степан Даричев, в годы войны житель одного из сел в Нечернозомье:

«В зимнее время ходить было не в чем, поэтому я практически не выходил из дома. Как-то мать принесла мне резиновые галоши — по тем временам невиданная роскошь! Где уж она их достала, не знаю, но теперь, надев их со сшитыми мамой ватными носками, я мог играть на улице с друзьями. В школу я пошел уже в ботинках. Они были огромного размера, ноги в них мерзли. Бывало, остановишься, вынешь ноги, поставишь их в снятую с головы шапку, немного отогреешь, бежишь дальше. И так каждый день по два километра до школы и обратно».

Василий Меньков (Шипуново):

«В третий класс идти уже не было приличной одежонки. Надо было видеть мою радость, когда после новогодних каникул у меня появились новые штаны и такая же холщовая рубаха. Штаны были окрашены луковой шелухой в коричневый цвет бурого оттенка, а рубаха переливалась полосами непонятного цвета после окраски соком ягоды крушины. Но после второго урока вместо прежнего восторга от обновы были невыносимые мученья! От малейшего движения словно тысячи иголок впивались в мое тело. Наскоро обработанная холстина, одетая на голое тело, жгла все сильнее. Придя домой, я сбросил злополучные штаны, схватил ведро с водой, выскочил на мороз, бросил свою обнову на колоду и стал бить по ней валиком, поливая водой, пока штанишки не стали как «шелковые»».

Яровчанин Василий Свиридов в войну жил на хуторе Опушино недалеко от Курска:

«В феврале 1943 года рядом с нашим хутором шли сильные бои. Потом фронт ушел дальше на Запад, а на полях остались сотни обледенелых трупов. Наши, немцы, венгры вперемешку. За время оккупации обносились и оголодали мы страшно. Потому лазили среди этих трупов в поисках обмундирования и продуктов. Наших не трогали никогда. Искали убитого в голову немца или венгра, снимали с него шинель, мундир, сапоги. Особенно ценилось немецкое офицерское белье. Оно было шелковое, и вошь на нем не держалась, соскальзывала».

Нина Ярошевич (Минск):

«Папа наш помогал партизанам, а когда нас освободили, ушел на фронт. Уже без него мне сшили первое платье за войну. Сшила его мама из портянок, они были белые, их покрасили чернилами. На один рукав чернил не хватило. А мне хотелось показать подружкам новое платье. И я стала в калитке боком, то есть хороший рукав показывала, а плохой прятала к дому. Мне казалось, что я такая нарядная, такая красивая!

В школе впереди меня сидела девочка Аня. У нее погибли отец с матерью, она жила с бабушкой. Они были беженцы, из-под Смоленска. Школа ей купила пальто, валенки и блестящие галоши. Учительница принесла и положила все это ей на парту. А мы сидели притихшие, потому что ни у кого из нас не было ни таких валенок, ни таких галош, ни такого пальто. Мы завидовали. Кто-то из мальчишек толкнул Аню и сказал: «Повезло как!». Она упала на парту и заплакала. Плакала навзрыд все четыре урока»

Другие критерии

«Здесь на все другие критерии, — вспоминал о своем пребывании в лагере для советских военнопленных в Саласпилсе в августе 41-го Борис Соколов. — Шинель отобрали сразу по приходе в лагерь — летом шинелей не полагалось. Сейчас на мне френчик без пуговиц и с оторванными по локоть рукавами; он надет на голое тело. Брюки из мешковины с одной оторванной штаниной и вырванным задом. На голове пилотка, на ногах деревянные туфли-колодки. Больше нет ничего, и никакого неудобства или беспокойства это мне не причиняет. Другие тоже выглядят не лучше. Но зато нет и заботы об одежде. Ведь только подумать: сколько в мирной жизни мы тратим времени и труда на свою одежду. Сколько забот. Сколько терпим огорчений».

В унисон ему звучат слова находившегося осенью того же 1941 года в Рославльском лагере военнопленных Сергея Голубкова:

«Обмундирование почти полностью износилось. У многих не было даже белья. Кожаная обувь обычно отбиралась немцами. Взамен ботинок давали деревянные башмаки — сабо. На голое тело сразу же надевалась грязная шинель, подвязывавшаяся веревочкой, на которой сбоку висела консервная банка для баланды. Брюки, гимнастерка, белье или износились или были выменены на лагерном «базаре» на хлеб. Многие не жалели вещей, рассуждали по-своему правильно: летом в госпитале можно и без одежды лежать, а до осени доживут ли они?»

А вот попавший в плен вместе со своими товарищами боец Николай Путин за время своего пребывания в Западной Европе (после того, как его перевезли из Гатчины на шахту во Франции) обмундирование поносил самое разнообразное:

«В конце 44-го, после высадки во Франции американцев, нас перевезли в Германию, в летний солдатский лагерь на реке Саар. Лагерь был не под током. Отсюда мне удалось бежать: ушли ночью вшестером, никто не заметил. Утром повстречались с полевой полицией, спрашивают: «Кто такие?» Отвечаем: «Итальянцы из разбомбленного лагеря». Надеялись, что наряд наш нас выручит. Одеты мы были, конечно, интересно — в форму капельдинеров. Это во Франции, когда наше обмундирование настолько износилось, что наготу не прикрывало, выдали нам костюмы дирижеров — где-то нахапали. «Хвосты» у фраков пришлось отрезать — работать мешали, и шляпы примять, а так ничего, материя крепкая оказалась. Поверили или нет нам полицаи, но отпустили.

Вскоре мы и сами увидели на дороге колонну американских танков. Выбежали навстречу. К нам подошел офицер, спросил по-немецки, кто мы, и предложил:

— Оставайтесь в роте добивать общего врага!

Мы, конечно, согласились. Выдали нам обмундирование: рубаху с нагрудником, ботинки с пряжками, две каски, пластмассовую и стальную. И стали мы солдатами 45-го танкового батальона «Ди-компани». Впереди было еще много тяжелых боев».

В мундире вермахта

1 сентября 1939 года немецкая армия вторглась в Польшу, началась Вторая мировая война, а уже через три месяца в декабре того же года в Германии были введены талоны на одежду по 100 пунктам. Победоносно шагающий по Европе вермахт в то время еще никаких ограничений не имел, они ждали его впереди. Когда через полтора года гитлеровцы вошли в Россию, вид этих бравых парней в отличной форме с засученными рукавами («Вопреки уставам мирного времени нам разрешили расстегнуть верхнюю пуговицу на серо-зеленых мундирах и закатать рукава, чтобы мы могли почувствовать небольшое облегчение в условиях палящего зноя», — Готтлиб Бидерман) и тяжелых, уверенно ступающих по чужой земле сапогах, производил более чем внушительное впечатление на многих наших соотечественников.