– Нормально так… на бред смахивает. Ну и пусть валит с информацией о нас, делов-то… А воспитание свое пусть засунет себе куда подальше.
– Ему надо доказательства предъявить… ну, что мы существуем. Фото сойдет. До превращения, в процессе и после.
– Ну ладно, только давай сначала с ним поговорим, а потом будем такое палево фотографировать.
Митька положил локти на стол.
– Где там печенье? Доставай. Моему организму срочно требуется порция сладкого.
Карина достала печенье. Песочное, ее любимое. Митькино, кстати, тоже. Правда, она его обычно заедала солеными орехами, а Митька ничем не заедал. Налили еще чаю, а вот от лимона решили отказаться – Ларик забыла половинку на кухонном столе еще пять дней назад. Второй лимон Карина тогда же оставила в своей комнате после лечения Диймара. И из лимонов уже впору было пенициллин производить.
Митька продолжил:
– После взрыва Дирке остался на Земле, и ему надо было куда-то пристроиться. Его подобрал Резанов. Старший, само собой. Они заключили договор – Дирке выполняет беспрекословно все распоряжения Резанова, получает хорошее вознаграждение. И при первой же возможности, то есть когда появляется волчонок, отправляется в Трилунье. Но когда волчонок появился…
– Резанов дал Дирке распоряжение доставить волчонка к нему. А забить на это распоряжение Дирке не мог?
Митька замотал головой:
– Тут все не просто. Думаешь, у знаккеров служат по такому же контракту, как у охранника в магазине? Ни фига. Там такой договор, что если ослушаешься – умрешь, да еще и мучительно.
Карина задумалась. Как сказал бы какой-нибудь умный детектив, что-то тут не сходилось. Какой-то договор получался, будто бы и не договор вовсе.
– Выходит, Дирке должен выполнять свою часть, а Резанов – нет? Если он не отправляет Дирке в Трилунье, да еще, как я понимаю, с волчонком, то он нарушает свой собственный договор? Или там лазейки есть?
Митька сунул в рот печенье целиком и согласно кивнул:
– Угумс, тут дело в формулировке. Дирке должен был привести меня к Резанову, ведь Резанов видел, кого засек октокоптер. Дирке обрадовался, когда почуял, что ты тоже детеныш. Тебя, получается, не надо вести к Резанову. Только Дирке временами – совсем валенок. Прикинь, Резанов ему не обещал никакой помощи с Трилуньем. Он ему при свидетелях обещал, что Дирке будет в Городе луны, когда обнаружатся волчата. Так что технически Резанов весь в белом и договор соблюдает.
Впору бы обозлиться, но почему-то стало немного обидно за Дирке – хоть он и придурок бешеный, но все равно наивный до смешного.
– Я думаю, Дирке просто привык к тому, что он грозный, могущественный оборотень. И его никто раньше не пытался…
– Кинуть? Ну, так-то ты права, конечно. Но они с Кирой давно уже поняли, что к чему, и из шкуры вон лезут, чтобы и приказы выполнять, и о себе как-то позаботиться. Киру вообще жалко, потому что Дирке хоть косвенно, но за свои дела пострадал, а этот-то… уродился четырехмерником, да под пулю влетел.
Карина завозилась на стуле, устраиваясь поудобнее.
– Мить, с этими двумя приключенцами все понятно. А как быть нам? Мы-то никому ни по какому паршивому договору ничего не должны. Наоборот даже.
– Мы кое-что себе должны. И не по договору, а потому что родились волками. Дирке мне рассказал, что волки и наш обитаемый мир – и Земля, и Трилунье – взаимосвязаны. Не будем бегать по тропам между мирами – миры потихоньку загнутся, а мы спятим. Против своей природы идти нельзя. У Дирке самого крыша на последнем гвозде держится, потому что он почти десять лет чувствует типа зова – инстинкт, но усилием воли не позволяет себе встать на тропу. Поэтому от городов луны держался до сих пор подальше.
Карина осмысливала услышанное. Что ж, логично. Если щедрая природа отвесила волку бесконечную жизнь, то для равновесия прибавила еще и личную заинтересованность в сохранении мира живых и – как это? – неомертвевших. Да и Марк говорил Ларисе что-то вроде: «Ты не защитишь ее от ее же собственной природы».
Увлеченный рассказом Митька не заметил, что она отвлеклась.
– Раньше волков было довольно много. Во всяком случае, достаточно, чтобы детенышей собирать в волчьих школах и учить волчьим наукам. Тут уж и взрослые оборотни, и всякие маги-ученые старались. И этот инстинкт, ну, который требует бегать по тропам, называется вполне определенно – Зов луны. По аналогии со стремлением обычных волков выть на луну. Они ведь так не только стаи свои созывают, но и, ох, как он сказал? Изливают тоску о тропах. Обычные волки по ним ходить не могут, даже не понимают, что это такое. Но воют.
Карина, прищурившись, смотрела на Митьку. Не очень-то на него похоже, обычно всякий намек на приказ вызывал у него прямо-таки аллергию. А тут, поглядите-ка, чуть ли не в восторг пришел от мысли, что он обязан что-то делать, чтобы не было беды.
– Мить, – тихонько сказала она, – а тебе что, теперь нравится, когда тебе приказывают, что делать? Пусть даже это… природа?
Митька слегка покраснел.
– Не нравится, конечно. Просто я уже пару дней с этой мыслью прожил. Ты понимаешь… На это можно смотреть, как на инстинкт животного, да. Или как на зависимость… ну, например, как диабетики от инсулина зависят. Короче, как на оковы. Но, с другой стороны… это как талант. Когда, например, ты от природы музыкальный гений. И не можешь не играть, не сочинять музыку. Хоть в шкафу тебя запри, а найдешь возможность быть собой.
– Умный какой стал…
– Поумнеешь тут… И я тебе еще вот что скажу. – Митькины серые глаза вдруг яростно засверкали, стали почти бирюзовыми. – Я еще понял, что все равно останусь собой. Пусть Зов, или болезнь какая-то, или даже все это дерьмо, которое с домом и родителями случилось. Понимаешь, серый волк? В клетке, в другом мире, в беде… Я никогда не предам ни тебя, ни… Люську, ни все, что от меня самого осталось.
Воздух в кухне, казалось, наэлектризовался, даже озоном запахло. От мальчишки словно силовая волна прокатилась. Карина замерла на стуле, шевельнуться было страшно. Такой Митька был ей практически незнаком, хоть он и говорил, что останется собой. Каким собой? Похоже, она вообще не знала чего-то самого важного о своем друге. Когда он успел стать таким… взрослым? Успокаивало только то, что сила, которая буквально висела в воздухе, была не злая. Неспокойная, бурлящая, мятущаяся, но уж точно не злая.
Не очень-то соображая, что делает, Карина помахала перед собой руками – разогнала наваждение.
– Нам с этим надо жить, – зло сказал Митька, – такая вот у нас реальность. И надо думать, что с ней делать. Мы с тобой пока что вдвоем против всех. Марк и прочие, кто вроде как на нашей стороне, дохлые какие-то.