Правда, поплескаться от души ей не удалось – Митька бесцеремонно замолотил кулаком в дверь:
– Вылезай давай, русалочка. Или думаешь, что у нас времени бесконечный запас?
– Это как посмотреть. – Карина обмоталась всеми полотенцами, какие только нашлись в ванной. – Очень может быть, что бесконечный. Мить, уйди на кухню куда-нибудь, я оденусь по-нормальному и к тебе приду.
– Ох ты, какая скромная стала, – по привычке поддел Митька, но от двери отошел.
Наверное, так и понимаешь, что взрослеешь, – когда не хочешь, чтобы лучший друг детства видел тебя красной, распаренной и в старом, линялом полотенце… Карина покопалась в вещах, натянула свежую футболку и чистый после недавней стирки спортивный костюм, а потом отправилась на кухню. Мокрые волосы противно шлепали по спине и гораздо ниже. Она безжалостно скрутила их в узел, заколола первым попавшимся на полке карандашом.
Митька сварил сосиски и открыл банку томатов. Сейчас пельменей бы… Вот только Ларик, как обычно, ничегошеньки не припасла в морозилке. Вот пусть и не вопит – держишь такое классное место пустым, не удивляйся, если однажды племянница его приспособит к делу. Лапу оторванную положит или еще чего…
– В шкафу печенье есть, – сообщила Карина, – и еще орехи соленые.
Митька обернулся.
– Во, теперь совсем от человека не отличишь, – одобрил он посвежевшую и переодетую в чистую одежду девчонку, – пока лопай, что есть, потом придумаем ужин получше. И это… свой пожар на голове распусти. А то не высохнешь, выйдешь на улицу – и привет, менингит.
Наконец-то у них появилась возможность обсудить события последних дней – предыдущая попытка Карины за попытку не считалась, уж слишком скомканным получился рассказ. Зато теперь она расстаралась вовсю – выложила в деталях и про Трилунье, и про Диймара, и про Киру-ликантропа. И про взрыв.
– Ой, Мить… – До нее вдруг дошло, что она, как распоследняя идиотка, треплется о себе, а ведь ее друзья остались совсем без родителей и даже без дома. – Мить, я дебилка и урод, прости, пожалуйста. Твои мама с папой… – И замолчала, чтобы не реветь. Тетя Регина и дядя Артур были замечательными людьми, что редкость, особенно среди взрослых.
– Я… – Митька немного помялся, оперся локтями о стол. – Карин, ты это… Я уже в себя пришел, как-то… ну… знаешь, будто внутри что-то щелкнуло и требует держаться, несмотря на всю пакость. Только грустно бывает. Ну и… снится все время, как грохнуло, а потом болото… – Его словно передернуло, никогда раньше за спокойным, уверенным Митькой такого не водилось. – Короче, чего я тебе вру? Фигово совсем…
И шмыгнул носом.
Всхлипывающий Митька – это так ужасно, жутко неправильно, с этим надо что-то сделать. Потому что Митька – он как скала и каменная стена, которые не плачут. И еще – Митьке не должно быть плохо, потому что когда другу больно, то и у тебя самой внутри все рвется. Слова замерли на губах, так и не произнеслись вслух. Карина на секунду будто оцепенела. Так бывает, когда хочешь сказать что-то очень важное, найти те самые, необходимые сию минуту слова поддержки, но знаешь, что вот сейчас раскроешь рот и разве что пробулькаешь нечто нечленораздельное. Тогда Карина сделала то единственное, что получалось молча, – встала с табуретки, подошла к Митьке со спины и обняла так, что у него шея едва не хрустнула.
Так и простояли с минуту – Митька уткнулся мокрыми глазами в ее рукав, а Карина – носом в его затылок. О чем Митька думал, было непонятно. Сама же Карина внутренне содрогнулась – ощущение было такое, что они остались одни на всем белом свете. Хотя один и один – это уже не один. Вот так.
– «In joy and sorrow», – пробормотала Карина в Митькину макушку.
Это еще откуда? В ее плей-листах группы «HIM» отродясь не водилось. В «Доме Марко» нацепляла, у них этот эмо-рок из каждого утюга несется.
– Ну ладно, – решительно произнес наконец Митька, отдирая от себя Карину, – похныкали и хватит. Давай, серый волк, думать, что теперь делать.
– А что тут думать? – спросила Карина, возвращаясь на свою табуретку и, кстати, к сосискам. – Надо как-то разобраться, каким боком мы к этому Трилунью прилепились, как это исправить или хотя бы как этим пользоваться. Просто спокойно жить нам ведь не дадут.
– Ну, дадут не дадут, их спросить забыли, – буркнул Митька. – Ты сама-то сможешь жить, как будто ничего не было? В школу ходить, от Ермолаихи огребать, в какой-нибудь занюханный институт поступать? Жить, как все люди, короче. Вот после того, как через четвертое измерение в другой мир сгоняла?
Карина помотала головой. Тут уж без вариантов.
– Слушай, я не очень поняла, чего там Кира болтал – им с Дирке нужна наша помощь, без нас в Трилунье нельзя… Похоже, надо искать этого Дирке, ну или ждать, пока он нас найдет. Может, объяснит как-то подоходчивее.
Митька, как всегда в моменты задумчивости, теребил нижнюю губу.
– Интересно получается, – сказал он наконец, – в самом деле, Кира тебе пургу какую-то нес… Не врал, просто рассказчик из него никакой. Лучше бы тебе Дирке встретился. Дело в том, что, Карин, я почти всю эту историю уже знаю. Пока я по лесу носился, Дирке меня нашел.
У Карины так челюсть и отвисла. А Митька продолжал:
– Когда дом и родители… ну, ты поняла… Я тогда психанул и сам не помню, как оказался в лесу. В виде волка, само собой. Носился там несколько дней, на луну выл. А Дирке меня выследил и ходил по пятам, смотрел, чтобы я не убился где-нибудь. И я теперь думаю, у него же была куча возможностей меня вырубить, утащить к Резанову, в Трилунье, да куда угодно. Но он ждал, когда я в себя приду, а потом попросил помощи.
Карина молча переваривала услышанное. Митька продолжил:
– Он мне рассказал, что лет десять назад произошло кое-что ужасное. То есть это он сказал «кое-что», но мы-то с тобой знаем, что это был взрыв в лаборатории Резанова и этого… Радова.
– Понятно, но Дирке при чем?
– Для правительства – как его там? Совета? – в Трилунье все выглядит так, будто во взрыве виноват Дирке. Но на самом деле он не виноват, более того, знает, кто этот взрыв устроил. Но в Трилунье ему просто так соваться нельзя, он там вне закона. И в случае чего его убьют раньше, чем он пасть раскроет. Не Совет, конечно, Совет бережет волков. Настоящие виновные подсуетятся. Им совсем не выгодно, чтобы он их секреты разболтал. Но если он туда явится с информацией о волчатах – то есть о нас, – его, во-первых, выслушают, во-вторых, поймут, что он не виноват. И в-третьих, позволят нас воспитывать. Он же последний взрослый волк на оба наших мира.
– Нормально так… на бред смахивает. Ну и пусть валит с информацией о нас, делов-то… А воспитание свое пусть засунет себе куда подальше.