— Я слышал про что-то такое… — вмешался док, — магнитные аномалии…
— Ничего себе аномалия!
Индеец, который за это время успел уйти далеко вперед, обернулся и отчаянно замахал копьем.
— Зачем стоять! Уходить отсюда! Плохое место!
Хенрик пожал плечами, свернул карту и подтолкнул Рамиреса в спину.
— Ладно, пошли!
…Внезапно я понял, что вокруг стало гораздо темнее, чем раньше. Это была странная тьма — словно сам воздух вдруг перестал пропускать свет. По левую руку открылось еще одно болото — черная маслянистая грязь, из которой точно пальцы мертвецов торчали голые стволы деревьев с черными пучками листьев на верхушках. Между этими стволами вдруг вспучились и поползли бледные языки тумана, который испускал слабый свет.
— Не стоять, — вопил Чоро, размахивая копьем, — идти быстро! Очень плохо!
— А знаете, — вдруг сказал Хенрик, — тут по-своему даже красиво.
— Нырни туда, — посоветовал я, — оттуда, снизу, вид еще лучше.
— Иди ты к черту!
Не успел я сделать шаг, как Рамирес, который со связанными руками безразлично стоял рядом с доком, вдруг сделал резкий прыжок, метнувшись в сторону, точно заяц. Он перескочил через вывороченный корень огромного дерева, нависающего над маслянистой жижей, и ринулся вниз.
— О Господи! — Я в ужасе смотрел на фигуру, исчезающую в полосе тумана. — За ним!
— Куда за ним, — крикнул Хенрик, — там наверняка трясина!
Но я уже скатился с обрыва и перепрыгнул на островок, торчащий из черной воды. Потом еще на один. Спина Рамиреса маячила передо мной, то отдаляясь, то приближаясь.
— Рамирес! — позвал я.
Сзади донесся крик Карса:
— Олаф, осторожней!
Рамирес несся по болоту, каким-то шестым чувством угадывая места, где почва была относительно твердой. Мне не оставалось ничего, как следовать за ним. Пустое дело! Остановить его я не мог. Черт, не стрелять же ему в спину!
Стянутые веревкой руки мешали Рамиресу сохранять равновесие, и оттого он двигался рывками и неровными скачками. Несколько раз мне казалось, что он вот-вот упадет, но он каждый раз ухитрялся вновь выровняться и бежать дальше.
Я потерял из виду своих спутников — у меня просто не было времени оборачиваться, но хлюпанье у меня за спиной подсказывало, что сзади тоже кто-то бежит. Я прибавил темп, след в след повторяя путь Рамиреса. Туман светился, и казалось, что его фигура, попадая в очередную полосу тумана, то сжимается, то разбухает до невероятных размеров. Даже со связанными руками он бежал так быстро, что мне едва-едва удавалось поспевать за ним.
Наконец мне почти удалось нагнать его — он стоял на крохотной кочке, примеряясь для очередного прыжка. Мне там места не хватало. Я остановился и крикнул через разделяющую нас черную полосу воды:
— Рамирес!
Он даже не обернулся.
— Рамирес, вернись!
Видимо, следующий твердый участок был где-то далеко; он колебался. Казалось, он не знает, что делать.
Наконец он обернулся. Лицо его поразило меня; оно оставалось лицом Рамиреса, все черты были его, но по нему словно прошлась чья-то неуловимая рука, стерев всякое выражение. Он нерешительно топтался на месте, не говоря ни слова.
— Рамирес! — вновь сказал я как можно мягче. — Все в порядке. Иди сюда.
Он молча смотрел на меня. Сначала мне показалось, что он меня не узнает, но потом он с видимым трудом разжал челюсти и выговорил:
— Я не могу…
— Глупости. Ты можешь. Давай. Я освобожу тебе место. Возвращайся назад.
— Мне нельзя!
— Не говори ерунды!
— Ты не понимаешь, — сказал он, — вы все не понимаете.
И вдруг, оттолкнувшись от своей кочки, прыгнул вперед. На какой-то миг мне показалось, что он завис в воздухе — наверное, тому виной был туман, ползущий по зеркальной черной поверхности. Но он тут же рухнул, стремительно погружаясь в черную грязь — сначала по пояс, потом по плечи…
Я перескочил на то место, где прежде стоял Рамирес, и протянул руку, пытаясь ухватить его, но он был слишком далеко. Связанные руки мешали ему — если бы ему удалось скинуть веревки, он сумел бы дотянуться до моей руки, но он лишь отчаянно извивался, безуспешно пытаясь сбросить путы. Еще немного — и на поверхности осталась лишь его голова с вытаращенными от ужаса глазами.
Я сделал шаг по направлению к нему, и тут же по горло провалился в липкую трясину. Тем не менее я почти сумел коснуться Рамиреса — еще немного, и я схватил бы его, но почва уходила у меня из-под ног. Я погружался все глубже.
Тем временем черная жижа уже заливала Рамиресу рот; над мрачной гладью светились лишь его глаза. Омут, в который он стремительно погружался, затягивало фосфорической полосой тумана.
Я еще раз попытался дотянуться до него, но болото, мягко ухнув, сомкнулось над его головой. На поверхность вырвался огромный радужный пузырь, беззвучно лопнул. И все…
Тут только я понял, что под ногами у меня больше нет опоры — я стремительно погружался в ту же черную жижу, которая только что поглотила Рамиреса. Отчаянным усилием я извернулся, пытаясь нащупать твердую почву островка, но ее не было. Перед глазами поплыли багровые круги.
— Руку, — услышал я чей-то голос, перекрывающий гул крови, пульсирующей у меня в ушах, — давай руку!
С трудом мне удалось высвободить из липкой грязи одну руку — от этого усилия я тут же погрузился еще глубже, — и тут почувствовал, как чьи-то пальцы ухватили меня за запястье.
Резкий рывок — и под ногами у меня оказалась твердая опора. Я изо всех сил уперся в пружинящую почву, оттолкнулся от нее, и, точно пробка из бутылки, вылетел наверх.
Я стоял на четвереньках на крохотном островке твердой земли, по горло облепленный грязью, и пытался отдышаться.
— Какой ужас! — сказал Хенрик. Впервые я услышал в его голосе неподдельную скорбь. — Какая страшная смерть!
Я обернулся.
Там, где только что был Рамирес, лаково блестела черная гладь болота, и к этому месту со всех сторон, точно змеи, сползались полосы тумана.
— Олаф! — сказал Карс, который стоял рядом с Хенриком, чудом умещаясь на краю островка. — Ты и сам чуть не булькнулся внутрь!
— Я заметил, — устало ответил я, оттирая с лица липкую грязь.
Меня начало трясти. По телу пополз холод, точно болото все еще хватало меня своими мертвыми пальцами.
— Пойдем, — сказал Хенрик, — тут больше нечего ловить. Ему уже не поможешь.
— Такая нелепость…
Я вновь взглянул на черную гладь, которая чуть заметно подрагивала, и с трудом заставил себя отвернуться.
— Пошли, — повторил Хенрик. — Что поделаешь!
Мы побрели обратно. Идти оказалось гораздо труднее — преследуя Рамиреса, я и не заметил, что так далеко углубился в топи.
Наконец мы оказались у знакомого обрыва. Док с берега сбросил нам веревку, и мы вскарабкались наверх.
— Я все видел, — мрачно сказал док. — Как вы себя чувствуете, Матиссен?
— Никак, — устало ответил я.
— Вам нужно обогреться. Развести костер…
— Нет, — сказал я. Видеть эти полосы тумана, ползущие над водой, было невыносимо. — Нужно поскорей убираться отсюда. Чоро был прав — это плохое место. Обсохну на ходу.
— Это все ты, — вдруг сказал Хенрик доку, — это из-за тебя. Если бы ты с самого начала сообразил, что с ним было такое…
— Ну и что бы я мог сделать? — сухо спросил док. — Тем более я и по сию пору не понимаю, что это с ним произошло.
— Мы могли остановиться, выждать какое-то время.
— Здесь нигде нельзя останавливаться надолго, — устало сказал док, — неужели вы не понимаете?
— Чего не понимаю?
— С кем-нибудь еще стряслось бы что-то в этом роде.
Чоро с невозмутимым лицом наблюдал за перепалкой.
— Долго оставаться на одно место опасно, — сказал наконец он.
Я вздохнул.
— Что теперь говорить. Рамиреса не вернешь.
— Он не умереть, — возразил индеец, — он уходить.
— Глупости, — устало сказал Хенрик. — Ладно, пошли отсюда.
Мы продвигались дальше, оставив за спиной бездонную могилу Рамиреса и ползущий над ней туман. Постепенно пейзаж вокруг нас изменился, и вновь километр за километром потянулись заросли: спутанные лианы, которые приходилось разрубать на месте; огромные ягоды, свисающие с искривленных веток. Из-за того, что приходилось продираться сквозь эту густую поросль, прошли мы не очень много.
Наконец Хенрик сказал:
— Ладно, отдохнем.
И устало сбросил на землю рюкзак.
— Давайте я вас осмотрю, Матиссен, — предложил док.
— Может, хватит? — отрезал Хенрик. — Рамиреса вы уже осматривали.
— Я, что ли, его в болото погнал? — пожал плечами доктор.
— Достаточно, — вмешался я, — так мы далеко не уйдем. Никто не виноват в том, что случилось с Рамиресом, Хенрик.