Читать интересную книгу Каратель - Иван Тропов

И где-то на краю сознания, дробным эхом, простучали слова Виктора: «Щенок, щенок, щенок…»

– Тот усатый… – пробормотал я.

– Да, – сказала Диана. – Петр. Он очень долго не хотел принимать этого. Но… – Диана грустно улыбнулась. – Есть вещи, пред которыми любые слова, идеи и отвлеченные идеалы всего лишь прах…

Она замолчала, глядя на меня. Будто ждала ответа.

Я тоже молчал.

Ее слова подталкивали к той дверце памяти, которую я не хотел открывать. Хотел оставить намеки и слова там, внутри, и постепенно забыть о них, будто их и не было…

Диана вздохнула, опустила глаза.

– Необязательно ради своей вечной жизни… – задумчиво проговорила Диана, может быть, больше для себя самой. – Мужчины в чем-то благороднее женщин… Расплачиваться чужой жизнью за свою многие не хотят. Но за жизнь другого… А в особенности – другой… Страх перед своей смертью мужчины способны преодолеть, но не в силах вынести ужаса чужой старости. Не могут перенести мысль, что тот волшебный цветок, что околдовал их любовью, – само совершенство, легкость и квинтэссенция жизни – растрескается морщинками, располнеет, потом ноги одрябнут подкожным жиром, отяжелеет грудь, обвиснет кожа, лапки у глаз расползутся морщинами на виски, на лоб, на шею, все усеют пигментные пятна… Даже самые сильные мужчины не могут перенести мысли, что совершенство, похитившее их сердце, обречено исчезнуть. И исчезнуть так скоро, слишком скоро… обернувшись распадающимся куском плоти, но еще узнаваемым, еще несущим напоминание о совершенстве в прошлом, – и оттого еще страшнее, еще глубже отчаяние потери. Потери безвозвратной. Навсегда…

– Это тоже слабина…

– Что? – Диана пробудилась от грез наяву.

– Это слабина. Такая же, как и страх перед своей смертью.

– О нет. Это вовсе не слабость. Это первый лучик настоящего света, пробившийся за шоры.

Я поморщился. Шоры… Меня волновали не какие-то иллюзорные шоры, а кое-что другое, и, боюсь, куда более реальное. Куда реальнее…

Черт бы ее побрал! Я надеялся, что те обрывки так и канут на дно памяти, затянутся илом других воспоминаний…

Я посмотрел на часы. Еще нет и девяти утра.

Виктор назначил встречу вечером… До вечера еще далеко, но я поднялся, накинул плащ и сбежал к «козленку».

Есть у меня еще одно дело. Еще вчера я не смог бы его решить. Сегодня, пожалуй, можно.

Глава 2

ТЕНИ

Да, теперь за домом никто не следил.

Утром в городе был дождь. Земля раскисла, но вокруг дома ни одного свежего следа, ни одной рифленой полосы от шин. Там, где раньше стояли их машины, пусто.

Конечно, они могли бы бросить машины где-то в другом месте… Но почему-то я был уверен, что их здесь нет. Может быть, предчувствие? Оно убеждало меня в этом?

Я один на всем пустыре, я чувствовал это. Знал.

Тучи уходили белесыми полосами на запад, яркое солнце било в глаза, кажется, со всех сторон – и с неба, и с лиловатых кустов, покрытых сверкающими каплями.

Намокшая, жирная земля – черная-черная. Бугры словно стали больше. А стены дома почти такие же голубые, как небо…

И – предчувствие.

Я как никогда сильно чувствовал, что оно у меня есть. Что ему можно верить больше, чем самому себе, и сейчас оно со мной, окружив меня со всех сторон. Я будто чувствовал этот пустырь, холодный и пустой – ничего, кроме голых прутьев и кустов… И дом глыбой посреди пустыря, но такой же холодный, как и все вокруг. Пустой.

Никого.

Только слепящее солнце и небо синее-синее, по-осеннему глубокое. Такое же глубокое, как тогда, в то утро, такое же яркое и солнечное…

Кажется, зажмурюсь, тряхну головой, открою глаза – и они будут здесь. Борис и Виктор, вылезающие из машины, и Гош рядом, и я – осоловелый после сна, но так хорошо, так спокойно… мы сделали это, мы сделали… и впереди уверенная, уютная громада дома, и призрачный ветерок дьяволицы на висках, и Старик сейчас распахнет дверь…

Я не мог больше глядеть на эту глубокую синеву. Не мог больше стоять под ней. Она обещала мне то, чего я не могу получить…

Уже никогда.

Чавкая по грязи, я зашагал к дому.

Дверь была прикрыта, но не заперта. Я шагнул внутрь и остановился, прислушиваясь.

Странно…

Привычная тишина дома была какой-то другой, незнакомой. Пустая и заброшенная… Может быть, потому, что нет холодного ветерка на висках. Ее робких касаний-улыбок…

Я сглотнул. Я знал, зачем я сюда приехал.

Налево. Я хотел туда пойти. Но я стоял. Стоял и ждал не знаю чего. Я боялся туда идти.

Сначала повернул направо. Туда, куда ходил обычно. К гостиной, кабинету, кухне… Медленно. Внимательно разглядывая пол, стены…

Не знаю, чего я боялся больше: ожившей памяти, жгучей, как кислота, – это было, но этого больше не будет… никак… никогда! никогда!! – или чужих следов, окурков, испоганивших ее.

В гостиной ничего не изменилось. В кухне тоже. А вот кабинет…

Здесь было почти как прежде. Ни чужих следов, ни беспорядка – только пусто. Огромный стол Старика был непривычно, нестерпимо пуст. И книжный стеллаж. Две полки зияли пустотой, как выбитые зубы. Те, где стояли книги чертовых сук. И подлинный «Malleus Maleficarum», маленький, в немом переплете из грубой кожи с железными набивками на углах…

Впрочем, что-то из этого должно быть у Виктора. Копия Malleus'а-то уж точно.

Я постоял, поводя пальцами по краешку полки. Все еще оттягивая. Но что толку? Что толку…

Я повернулся и зашагал по длинному коридору назад. Перед дверью в другую половину дома постоял, собираясь с духом. Толкнул и решительно вошел.

Темно, в нос ударил тяжелый запах. Я шаркнул рукой по стене, нащупывая выключатель. Вспыхнул яркий свет, я поморгал, привыкая.

Не знаю, чего было больше: облегчения или разочарования. Стол, на котором лежала ручная дьяволица во время тренировок, также стоял в центре комнаты. Пустые клетки для крыс… Тел не было. Ни Старика, ни ее. Была капельница, оторванная от изголовья стола, какие-то шланги, испачканные в зеленой мути и засохшей крови… Кровь, засохшие черные пятна – их здесь было столько, словно человека выжали досуха. Черные-черные. Куда темнее, чем обычные пятна крови. Это была кровь, полная той зеленой дряни.

Я заглянул за стол, но там было только кресло Старика, растерзанное, будто…

Потом! Потом!

Я не мог это все осматривать – не сейчас! Не сейчас! Старик…

Обойдя стол, я толкнул дверь дальше.

Здесь я никогда не был. Коридор убегал вперед, к наполовину зашторенному окну, тускло освещавшему коридор. Длинный, сквозной, как и в той половине дома, только двери по бокам шли наоборот. Те, что были справа, стали слева. Как отраженные в зеркале.

И запах. Ужасный, тяжелый запах гниющих тел… Зажав нос рукой, я быстро пошел по коридору, пиная двери.

Копия гостиной, только совершенно пустая, и на стенах не привычные зеленоватые обои, а вспузырившиеся розочки, местами ободранные, из-под них желтели древние газеты.

Я пнул следующую дверь. Копия столовой, но тоже совершенно пустая.

Дальше, дальше, дальше…

Всюду было пусто, пока я не добрался до последней двери, у самого торцевого окна. Я пнул – здесь было темно, окна зашторены. Но я чувствовал ногами, что здесь не голый, старый линолеум, а что-то мягкое, ковер с высоким, густым ворсом. И свет, сочившийся в приоткрытую дверь, подтверждал, что комната жилая.

Наконец я нащупал выключатель, мягкий красноватый свет залил комнату.

Сколько я там стоял, замерев на пороге? Даже про запах, кажется, забыл – так неожиданно это было. Так непохоже на комнаты в той части дома, где я привык бывать…

Это был кусок другого дома. Роскошного и – чужого. Чужого…

Я стоял на пороге как вор, забравшийся в чужой дом, в чужую память, в чужую жизнь, которой не должен был видеть, знать, догадываться…

Я шел по коридору обратно, снова наваливался тяжелый запах, и я закрывал нос ладонью, и все равно меня мутило. И был стыд, словно я сделал что-то подлое, и как камни бултыхалась в голове мысль: тела, где же тела?..

Я сообразил, что одну дверь, в самом начале, пропустил. Забыл, что она должна быть здесь. В ее копию в жилой половине дома я заходил редко – там у Старика была кладовка. В нашей половине дома.

А здесь…

Запах за дверью был чудовищный, я совсем перестал дышать, но вонь все равно заползала в ноздри, в плотно сжатые губы, я почти чувствовал ее на языке… Я шлепал по стене, но никак не мог найти выключатель, а вонь сочилась в меня, выкручивая наизнанку…

Наконец что-то щелкнуло, тренькнули люминесцентные лампы на потолке, стало светло.

На самодельных стеллажах вдоль стен стояли клетки. Крысы…

Все-таки меня вывернуло.

Не помню, как я вылетел из комнаты, как выбрался из коридора.

Захлопнув дверь, я стоял снова в комнате для тренировок, зажимая рукавом плаща нос, и желчь обжигала горло, а перед глазами прыгало, будто я все еще был там, под неживым светом люминесцентных ламп…

Прутья клеток, слишком частые, чтобы крысы могли пролезть, но они все-таки пролезли. Чудовищная сила заставила их протискивать головы сквозь прутья – ломая кости крошечных голов, сдирая шкуру с морд, выдавливая глаза…