громилу, преграждающего проход, а затем бежать отсюда. Изваяния хором глаз смотрели, не моргая, и в их взгляде было нечто маниакальное, необъяснимый и жуткий голод. Поэтому при любом зрительном контакте с ними лишь нарастала уверенность, что лучше не стоит пытаться бежать.
Эрик вместе с Халексионом подошли к столу, принявшись осматривать его содержимое: огромные и маленькие серпы, блестящие и ржавые, на выкидных цепях или же с длинными рукоятями; мрачные молоты в форме черепов, чешуйчатых кулаков, исписанных узорами кубов, а то и вовсе в форме рогатых младенцев, застывших в плаче; зубчатые мечи, либо переливающиеся глянцем, а иногда полностью тёмные, настолько, что будто пропадали из виду, сливаясь с пространством.
Времени на выбор оставалось мало. На это намекнул стражник, грубо велящий поскорее выбрать оружие, иначе будет хуже. Эрик тщательно осматривал имеющийся арсенал, но даже представить не мог, что из этого изобилия ему взять, ведь он всё равно не умеет даже драться на кулаках, не говоря уже об умении пользоваться холодным оружием. Но чудо. Среди кучи клинков и молотов лежал продолговатый футляр – тот самый, который Эрику выдали в самом начале, и с которым он прошёл этот путь.
Другие алебарды, булавы, молоты и прочее на его фоне смотрелись величественно и пугающе, всяко превосходя своим внешним видом. Но коробочка, похожая на рукоять, всё же отличалась от остальных, излучая какую-то мрачную ауру, чего раньше не наблюдалось.
Видимо, когда Эрика нашли те серые существа, то отобрали у него этот футляр и принесли сюда – в арсенал для рабов, что будут биться на арене.
Эрик потянулся к рукоятке-футляру, взял в руки, чувствуя, как на гладком ребре выступает лезвие, которого раньше не было. Халексион же выбрал здоровенный молот с двумя головами в форме черепов без нижней челюсти, и каждый из них прилегал друг к другу так, словно создавался эффект отзеркаливания. Размер каждой черепа сопоставим с человеческим, и хоть молот с его длиннющей рукоятью казался тяжёлым, Халексион поднял его без труда, но держал, видно, с определённым усилием.
Эрик не сразу заметил, как стражник пропал, оставив узников в компании зловещих статуй. Парню сразу стало не по себе. Руки непроизвольно крепче сжали рукоять. И вдруг оружие Халексиона рассыпалось пеплом, но рукоять Эрика осталась невредимой.
Вдруг скрежет, раздавшийся впереди, сменился на громкий механический звук, и стена, сбрасывая с себя пыль, принялась уходить в потолок, тяжело поднимаясь и открывая взору широкий проход. В лицо каждого моментально ударил ослепительный свет, вынудив зажмуриться. До ушей доносился хаотичный сонм тысяч, если не больше, голосов, шумно завывающих где-то там, снаружи, откуда били яркие лучи света.
Открытие дверей являлось приглашением на ту самую арену, ведь одноглазые статуи устремили свой взор в появившийся проход.
– Ну… вперёд, – тихо произнёс Халексион и направился на выход.
Парень последовал за ним, сильно щурясь от нарастающей яркости света. И когда Эрик услышал, как позади, со свистом упав и вбившись в землю, захлопнулась массивная решётка, а в спину ударил поток ветра и полетели песчинки, то на него накатил жар.
Открылся вид на невообразимых масштабов круглый амфитеатр, затмевающий своими громадами любой стадион. Трибуны, идущие по периметру стен, возвышались на десять метров над ареной, чья поверхность покрыта золотистым песком, в котором слегка утопали стопы. Легионы публики сотрясали воздух громогласным рёвом тысяч голосов. Величественные каменные исполины, выстроившиеся в ряд вдоль трибун, подпирали титаническими руками полузакрытый навес, самую малость пропускающий ослепительный свет, падающий с небес – они же потолок поезда, кажущийся отсюда космической пустотой с присутствием многокилометровых балок, укутанных слабым туманом, похожим на облака.
По обе стороны от Эрика в ряд стояло множество пар существ: где-то жутких и странных, а иногда и вовсе ужасающих строением своего тела. Таких пар насчитывалось с дюжину, и они тоже были узниками. Взгляды тех, кто более-менее имел гуманоидный облик, оказались растерянными, испуганными, подавленными, смирёнными, порой обезображенными ярко выраженным желанием закричать и исчезнуть. Все узники неподвижно стояли, лишь осматриваясь и осознавая, что их ждёт.
Где-то вдалеке арены, метров в ста пятидесяти отсюда расположилось возвышение – трибуна для особых зрителей, откуда и раздался оглушительный голос, раскатистым громом заглушая многотысячную публику:
– Приветствую вас, жители Церебраума, дети Церебрума!!
В ответ с трибун завопил хор воплей. Довольный оратор продолжил:
– Сегодня вы собрались здесь для лицезрения правосудия над сумасшедшими, посмевшими осквернить сам здравый смысл! Преступление присутствующих на арене столь ужасно, что они не были казнены обычным способом, удостоившись иного наказания. И я уверен, что всем вам будет невероятно интересно наблюдать за исполнением приговора этих безумцев, достойных только подобной участи…
Толпа вновь взревела в паузе между речью.
– …но милость наша не знает границ, и мы даём им великий дар – выжившие имеют право стать свободными. Но выживет ли кто-нибудь? Им предстоит пройти через многое. Узники разделены на пары. Они уже выбрали оружие, которым будут сражаться. Но постойте, где же оно? – секунда молчания и вновь оглушительное эхо. – А, вот же оно!
В центре арены задрожал песок, принявшись сыпаться в щели раздвигающейся части пола, откуда поднялась круглая платформа, на которой в лежачем положении расположилась размером со слона статуя фантастического зверя, чья каменная шкура сплошь усеяна воткнутыми в неё мечами, копьями, секирами и прочим. И каждое оружие уникально своим внешним видом.
– И это первое задание – забрать своё оружие. И только своё, ибо чужое в ваших руках убьёт вас! Легко, кажется, но не всё так просто, ведь с момента, когда завоет горн, все пары становятся друг для друга врагами. Убить своего соратника или нет – решать только вам. И не забывайте, – обратился он ко всем узникам, – легче вам сейчас перебить друг друга, чем живой оравой перейти на следующий этап.
Эрик отказывался верить в происходящее, наблюдая непоколебимый страх и отчаяние в лицах пленников, но всё же сдерживал нарастающий страх. Столько смятения и немого плача он не видел никогда. Они, эти другие существа, всего лишь заложники этих полоумных судей, и точно не совершили ничего плохого, но будут вынуждены, поставленные в безвыходную и ужасную ситуацию, отчаянно кромсать друг друга, проливать кровь таких же невиновных.
Пока оратор продолжал свою речь, Эрик обратился к Халексиону:
– Неужели они и вправду сейчас набросятся друг на друга? Они же сами осознают, что все присутствующие здесь такие же, как и они.
– Я понимаю твою боль, Эрик, но в жизни бывают моменты, когда безумие струится фонтаном, и оно не спросит твоего мнения. Никто здесь не хочет умирать,