Читать интересную книгу Обретение крыльев - Сью Кидд

– Не смей так говорить! У твоей сестры ум Денмарка. – Она покачала головой. – Он ее отец, и полагаю, ты это сообразила.

– Угу, сообразила. – Мне показалось, настал подходящий момент, чтобы сказать ей. – Денмарк, он…

– Нет ни одного раба, который не знал бы, что с ним случилось. Мы услышали об этом по пути в Бофорт.

Я промолчала о том, что видела, как его повесили на дереве, но рассказала все остальное. Начала с церкви, где мы пели «Иерихон». Поведала матушке о работном доме, о моем падении с колеса и об искалеченной ноге. А также о том, что Денмарк опекал меня и называл дочерью.

– Я выкрала для этого человека форму для отливки пуль, – завершила я свой рассказ.

Матушка крепко прижала пальцы к векам, чтобы остановить слезы. Когда открыла глаза, я увидела, что они покрыты сеточкой красных линий.

– Один раз Скай спросила меня, кто ее папа, – призналась матушка. – Я сказала, что он был свободным чернокожим из Чарльстона, но уже умер. Это все, что она знает.

– Почему же не сказала правду?

– У Скай детская привычка все выбалтывать. Стоит поведать ей про Денмарка, и она расскажет о нем всему свету. И это вряд ли пойдет ей на пользу.

– Ей необходимо узнать.

– Ей необходимо, чтобы ее не продали. Лучше всего она разбирается в рисовых полях. Пусть ее определят на работу во дворе.

* * *

Скай взялась за декоративный сад и привела его в порядок. Она будто с самого начала знала, на какую глубину сажать луковицы нарциссов и когда обрезать розы, а как подстригать изгороди, выяснила по рисункам из книги, которую показала ей Нина. Сажая овощи, Скай приносила из конюшни конский навоз и смешивала его с землей. Она намечала ровные борозды для семян и потом притаптывала их босыми ногами, как делала это с рисом. Окучивая растения, пела им песни на языке галла. Когда появлялись жуки, собирала их.

Можете себе представить: тыквы выросли размером с поросячью голову. А розовые головки пионов – с суповую тарелку. Госпожа даже пришла специально взглянуть на них. Когда распустились нарциссы, наполнив воздух благоуханием, она устроила для знакомых чаепитие в саду, и те позеленели от зависти.

Наступило лето, и Скай была по-прежнему с нами.

* * *

– Где ты хранишь лоскутки? – спросила матушка.

Она рылась в полированном столе для шитья в углу подвальной комнаты. На полу у ее ног стояла корзинка с мотками ниток, иголками, булавками, ножницами и измерительной лентой.

– Лоскутки? Там, где и всегда. В мешке.

Она потянулась за мешком:

– Есть красные и коричневые из хлопка?

– Конечно.

Я пошла вслед за ней к дереву душ, в ветвях которого прятались вороны. Матушка уселась на старый табурет спиной к стволу и принялась за работу. Она вырезала красный квадрат, затем прошлась ножницами по коричневой ткани, сделав повозку.

– Это повозка, в которую тебя бросили стражники в день, когда ты пропала? – спросила я.

Матушка улыбнулась.

Она принялась за продолжение своей истории. И собиралась рассказывать ее не словами, а с помощью лоскутов.

Сара

В начале осени мы с Лукрецией начали посещать собрания женщин на Арч-стрит. Однажды в людном вестибюле я заметила, что Джейн Бетлман пристально рассматривает пуговицу с ирисом на вороте моего серого платья. И неудивительно – богато украшенная дорогая пуговица была размером с брошь. Недавно я отполировала серебро, и в ярко освещенном вестибюле она сияла, как маленькое солнце.

Я прикоснулась к выгравированному ирису и прошептала Лукреции:

– Моя пуговица оскорбила миссис Бетлман.

– Ты почти постоянно шокируешь мистера Бетлмана, неудивительно, что и на его жену действуешь так же.

Я удержалась от улыбки.

Будучи, возможно, самой заметной фигурой на Арч-стрит, Сэмюэл Бетлман каждую неделю критиковал нас с Лукрецией. Последние несколько месяцев мы с ней часто выступали на собраниях за отмену рабства, и он каждый раз напускался на нас, говоря, что подобные высказывания сеют рознь. Разумеется, никто из нашей секты не одобрял рабства, но многие держались в стороне от открытой борьбы. Кроме того, разнились мнения по поводу того, насколько быстро следует освобождать рабов. Даже Израэль был градуалистом, считая, что рабство нужно отменять постепенно. Но больше всего мистера Бетлмана и других участников собраний раздражало то, что об этом говорили женщины.

– Пока мы рассуждаем, как стать добрыми спутницами жизни для наших мужей, все прекрасно, – как-то сказала мне Лукреция, – но стоит влезть в социальные проблемы или, упаси Господь, в политику, и они шикают на нас, как на детей!

Лукреция, безусловно, придавала мне уверенности.

– Мисс Гримке, миссис Мотт, как поживаете? – Рядом с нами возникла миссис Бетлман, скосив глаза на мою экстравагантную пуговицу.

Ответить на ее приветствие мы не успели.

– Какое необычайно вычурное украшение на вашем воротнике.

– Вам нравится?

Думаю, она ждала оправданий, не дождавшись, поджала бледные губы, которые стали похожи на изогнутые края лилии.

– Что ж, оно определенно подходит к вашему новому имиджу. В последнее время ваши выступления на собраниях отличались откровенностью.

– Я лишь пытаюсь высказать то, что внушает мне Бог, – не без лукавства ответила я.

– Немного странно, правда, что Бог так часто внушает вам высказывания против рабства. Надеюсь, вы правильно поймете мою озабоченность, но многим из нас кажется, что вы чрезмерно поглощены этой идеей. – Не убоявшись даже Лукреции, придвинувшейся ко мне, миссис Бетлман продолжила: – Некоторые считают, что время действий еще не наступило.

Я задохнулась от гнева:

– Вы, ничего не зная о рабстве… совсем ничего, осмеливаетесь говорить, что время действий еще не наступило? – Мой голос звенел на весь вестибюль, женщины прервали разговоры и повернулись в нашу сторону. У миссис Бетлман перехватило дыхание, но я продолжала: – Если бы вы, как рабыня, гнули спину на плантациях Каролины… полагаю, тогда вы считали бы, что время давно пришло.

Повернувшись на каблуках, она удалилась. На нас с Лукрецией обратились возмущенные немые взоры.

– Мне нужно на свежий воздух, – спокойно произнесла я.

Мы вышли из молитвенного дома и пошли мимо скромных кирпичных строений, продавцов угля и разносчиков фруктов до самого спуска к паромной переправе Камден. Миновав павильон, мы очутились на пристани, кишевшей пассажирами, которые прибывали из Нью-Джерси. В дальнем конце пристани на истертых досках, повернувшись к ветру, застыли белые чайки. Мы остановились неподалеку от них и, придерживая капоры, стали смотреть на реку Делавэр.

У меня дрожали руки, это не укрылось от Лукреции.

– Ты не собираешься сворачивать с пути, правда? – спросила она.

Она имела в виду происшедшую стычку и обычное желание женщины сдать назад в целях безопасности.

– Нет, – ответила я. – Ни в коем случае.

* * *

16 февраля 1828 года

Дорогая и любимая сестра!

Ты узнаешь об этом первая и единственная – мое сердце отдано его преподобию Уильяму Макдауэллу из Третьей пресвитерианской церкви. В Чарльстоне его называют «молодым красивым священником из Нью-Джерси». Ему тридцать с небольшим, и лицом он очень похож на Аполлона с маленькой картины, висевшей в твоей комнате. Он приехал из Морристауна в поисках более мягкого климата для здоровья. Ах, сестра, у него самые решительные представления по поводу рабства!

Прошедшим летом он привлек меня к обучению детей в воскресной школе, чем я с радостью занимаюсь каждую неделю. Однажды на занятии я вскользь упомянула о пагубности рабства, после чего на моем уроке побывал директор доктор Макинтайер. Ты бы видела, как Уильям защищал меня. После посоветовал ждать и молиться. Мне не удается ни то ни другое.

Он навещает меня каждую неделю, и мы обсуждаем вопросы теологии, Церкви и положения в мире. Перед тем как уйти, он всегда берет меня за руку и молится. Я открываю глаза и смотрю, как он морщит брови и возносит выразительные мольбы. Если Бог имеет хотя бы малейшее представление о том, что значит быть влюбленным, Он простит меня.

Пока я не знаю намерений Уильяма в отношении меня, но надеюсь, он разделяет мои чувства. Пожелай мне счастья.

Твоя Нина.

Я прошла с письмом Нины к скамейке под поздним ильмом, растущим на крошечном заднем дворе Моттов. День для марта выдался теплым. Сквозь промерзшую землю пробивались крокусы, кузнечики и птицы начали веселую весеннюю суету.

Закрыв колени пледом, я водрузила на кончик носа очки. В последнее время при чтении слова превращались в расплывающиеся закорючки. Я думала, что испортила зрение частым чтением – в прошедшем году я упорно готовилась к должности священнослужителя, – однако врач приписал эту проблему среднему возрасту. Разрезая конверт, я думала: «Нина, если бы ты сейчас увидела меня с этим старушечьим пледом и очками, подумала бы, что мне семьдесят, а не вдвое меньше».