Читать интересную книгу Имя дома твоего (с иллюстрациями) - Лев Успенский

Уже старые былины рассказали нам про прелестную речку Смородинку — название и поэтическое и точное; вспомните Сестру-реку под Ленинградом; ее финское имя тоже было «Смородинная река»... Красивая Меча, Золотая Липа (река в Западной Украине), Сердце-Камень (мыс на Чукотке), Серебряный Бор под Москвой — разве перечислишь их все?

А топонимы и гидронимы народов СССР? Сколько среди них ничуть не менее очаровательных, грозных, торжественных — прекрасных имен!

Оно конечно: красота — понятие очень сложное. Когда речь заходит о красоте, так легко, гоняясь за ней, перейти ту границу, которая отделяет прекрасное от миловидного и милозвучного, изящество от вычурности, настоящее чувство от мармеладной сладости. А. Доза гневно говорит о множестве претенциозных, ложно красивых имен, которые владельцы земель дают теперь во Франции береговым утесам возле модных пляжей, рощам около водолечебных заведений да и просто дачным участкам — ради рекламы, стремясь пленить людей {267} с тугим карманом и плохим вкусом. Нейл-Плэзáнс (Нейл-развлечение), Фоли-Реньо (сумасбродства господина Реньо), Монплезир (мое наслаждение) — что может быть противнее?!

Как ни огорчительно, такие же марципанные названия пробивают себе дорогу и у нас. На Карельском перешейке появилось несколько озер, названных одинаково Красавицами (они ничуть не красивее соседних, тоже очаровательных водоемов).

На любом курортном берегу вы найдете Золотой пляж — точно такой же, как рядом лежащие обыкновенные пляжи; обнаружите поселки Солнечные, где солнечных дней ровно столько же, сколько справа и слева от них...

На днях руководители одного советского учреждения любезно познакомили меня со множеством писем, авторы которых рекомендуют названия для новых улиц замечательного городского района, сооружаемого в нашем городе, — того района, которым Ленинград будет обращен к морю, к заливу, района его Морских Ворот.

Составители этих писем от всей души старались. Они выбирали самые, с их точки зрения, красивые понятия и представления. Но не всегда эти понятия хорошо укладываются на план великого города на Неве, не всегда гармонируют с его строгим, четким, торжественным и пышным обликом...

Предлагается две площади, выходящие к морю, назвать площадьми Белых Ночей и Алых Парусов... Ну что же, может быть, это и не плохо, хотя чуть-чуть слишком красиво.

А рядом целому строю не длинных улиц советуют дать «цветочные» имена: улица Роз, улица Сирени, улица Нарциссов, улица Жасмина...

Казалось бы, очень даже хорошо. А в то же время не слишком ли много благоухания? В романе Ф. Достоевского «Село Степанчиково» фигурирует некий крепостной человек Видоплясов, самоучкой выучившийся писать стихи. Он стесняется своей фамилии: «Поэт — и вдруг Видоплясов», и придумал заменить ее на другую — Эс-Букетов... Были тогда такие духи... Так вот, не станет ли городской район, район того города, в котором еще Пушкин любил его «стройный, строгий вид», города, рассеченного на части «державным» (именно — {268} державным! Слово-то какое!) теченьем Невы, не станет ли этот парфюмерно-оранжерейный район с такими улицами чем-то прямо противоположным и этой строгости и этой державности? Не повеет ли от него этаким «Эс-Букетом»? Я не спорил бы, если бы подобные названия зазвучали где-либо в новом дачном городке, если бы их роздали аллеям или дорожкам Парка Отдыха... Но тут, в Ленинграде? Как вам самим кажется, дорогие мои читатели? Бантики и кружева, даже самые лучшие, уместны на бальном платье. Но подойдут ли они к шинели воина, к бушлату матроса, к сюртуку академика, к рабочей блузе мастера в цеху? А ведь это и есть истинные ленинградцы!

***

Есть и еще одна опасность. Она встает на пути тех, кто любит давать географическим местам чрезмерно сложные, многословные или связанные со слишком возвышенным содержанием и смыслом имена.

Русской топонимике многословные названия мало свойственны. Мы не знаем имен, напоминающих по строению французское Экут с’иль Пле, имен-предложений. Названия, состоящие из нескольких слов, у нас либо просто исчезают (как исчезли в Ленинграде улица Третьего Июля, проспект Двадцать Пятого Октября, площадь Жертв Революции), либо же язык народа обкатывает и оглаживает их при бесчисленных повторениях, как морской прибой обкатывает остроугольные камешки, превращая их в круглую, гладкую гальку. Да так случается и не только у нас.

Ревностные католики, испанцы XVI века, высадясь в устье Рио де ла Платы основали город и назвали его, по их тогдашним понятиям, великолепным, благочестивым именем:

СИУДАТ ДЕ ЛА САНТИССИМА ТРИНИДАТ И ПУЭРТО ДЕ НУЭСТРА СЕНЬОРА ДЕ БУЭНОС АЙРЕС

Это значило дословно: «Город святейшей троицы и гавань нашей владычицы божьей матери попутных ветров»... Такое имя я мог бы с полным правом поставить {269} в один ряд с Лланфайр’ами и Гунгамаугг’ами страниц 199 и 238-й.

Но вот прошло четыреста тридцать лет, и что осталось от этого пышного велеречия? Уже давно непомерное имя превратилось в двухсловное Бунос-Айрес — таким знаем его и мы с вами. Испанцы, возможно опасаясь греха, не пошли бы дальше в сокращении. Но в дело вмешались безбожные янки; в их устах даже это вполне приемлемое словосочетание не умещалось удобно. Они переделали его в совсем краткое, на сто процентов бессмысленное, но удобное в обиходе Байрес.

И сами испанцы приняли новое имя: не для бумаг и письменной речи, но для употребления в быту.

Русский язык особенно рьяно сопротивляется существованию имен составных, образованных из нескольких слов. Он очень быстро превратил грозное Санкт-Питер-Бург в запанибратское Питер. Он упорно старается превратить немецкое сложное Ораниенбаум в матросское лаконичное Рамбов (ни один моряк-балтиец не скажет иначе). Про эту склонность нашего языка никак не следует забывать тому, кто хочет дать месту имя с расчетом на долгую жизнь.

Надо помнить и вот о чем. Слово может иметь самый высокий смысл. Имя человека может принадлежать величайшему герою, гениальному ученому. Они могут вызывать благоговение и трепет. Но как только это слово или это имя превращаются в название места, к ним устанавливается совсем другое отношение...

Так бывало всегда. Благочестивые люди называли свой посад Троице-Сергиевским. Спустя сто лет все уже называли его просто Троица. А затем каждый день на базаре или в трактире можно было услышать совсем не благочестивые слова: «Ну, брат, ваша Троица — такая дыра!» или «Занесла меня нелегкая в эту разнесчастную Троицу...»

И даже сами священники не видели в этом ничего предосудительного: а как же иначе? Ведь теперь «Троица» уже значило: такой-то посад, и только!

В далеком прошлом имена городов, сел, улиц возникали стихийно, и предупредить такие неожиданные повороты в их судьбе было просто немыслимо. Но теперь-то мы можем и должны предусмотреть их. {270}

Мне не слишком приятно слышать, как, доезжая до площади Льва Толстого в Ленинграде, добрая часть пассажиров автобуса, проталкиваясь вперед, ничего плохого не думая, спрашивает, постукивая передних в плечо: «Вы на Льва сходите?» Столь же странно и в Москве, подъезжая к площади Борьбы, публика осведомляется на разные лады: «На Борьбе сойдете?», «На Борьбы — сойдете?», «На Борьбу слезаете?». А ведь ничего с этим не поделаешь, раз уж существует такое имя. И вот то, что должно было бы служить к возвеличению человека, события, подвига, начинает только принижать его. Большая мысль превращается в разменную монетку слова, и она ходит-ходит по рукам, пока не потеряется.

Тот, кому выпало на долю дать хотя бы одно-единственное имя одному-единственному месту, должен твердо помнить: для этого нужны и знания, и вкус, и предусмотрительность, и осторожность, осторожность — прежде всего... {271}

ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ ЭТО?

Как бы точно автор такой книги, как моя, ни планировал свою работу и ее материал, подводя ее к концу, он замечает множество фактов, о которых не успел сказать, уйму мыслей, для которых не нашел места... Что же, так и оставить их за бортом, до следующей книги?

Всего, конечно, не восполнишь и не охватишь. Но мне пришло в голову добавить ко всему, что я рассказал вам, еще одну главку — бесплановую. Не ищите в ней никаких откровений, никаких особо ценных сведений. В ней вы найдете несколько сообщений, которые мне показалось досадным откладывать на будущее. Несколько в меру забавных и в какой-то степени поучительных топонимических анекдотов. Я смело употребил здесь это слово не в его обычном смысле, а в том значении, в котором оно стоит у Пушкина. Помните? Евгений Онегин «Дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней хранил... в памяти своей». Вот о таких именно анекдотах — любопытных историях из прошлого и настоящего географических имен — я и думаю теперь.

А впрочем, сейчас вы сами увидите, что это за истории. Пусть они послужат не продолжением того, о чем вы уже узнали, а как бы некоторыми примерами, иллюстрациями к нему. {272}