Я расчленил его. Сперва руки. Потом одну ногу. Он повалился, и я методично порезал его на кусочки, словно рака переростка, каким он в моих глазах и был. Это заняло несколько минут.
Когда я с этим покончил, я посмотрел в зал и увидел, что он весь полон дыма. Дальняя сторона зала вся была охвачена пламенем, и дымящаяся жидкость покрывала пол.
Я посмотрел на дверь. Твврррлл шел ко мне, зажав в руке нож. Я рванул в облако дыма и пара, зажав нос и рот и размахивая зажженной горелкой. Я слепо кружил, пока не наткнулся на дверь и не выбежал наружу.
13
Прошло не так много времени, прежде чем мне попались и другие души в этом технологическом аду. Пожарная бригада промчалась мимо меня, таща снаряжение, одетая в огнезащитные костюмы. Они с удивлением посмотрели на меня, но не остановились.
Я улыбнулся и помахал им рукой, хромая к той лестничной клетке, откуда они высыпались. Мне было очень больно, я был ранен, но не смертельно. Задние мышцы моей левой ноги немного пострадали, но не совсем были перерезаны. На правом бедре была колотая рана, и она действительно болела. Я добрался до лестницы и стал карабкаться по ней, но ногоны в ярких мундирах – как потом оказалось, служба безопасности – встретили меня, прежде чем я оказался намного выше подвала. Они взяли меня под арест.
За тот час, который последовал за этим, произошло много событий, но я их почти не помню. Меня снова провели через подвал и подняли наверх на скоростном лифте. Как мне казалось, мы поднимались целый час. Меня заковали в колючие наручники из чего-то вроде кожи и плюхнули в кресло в каком-то кабинете. Мне жестами дали понять, что мне лучше не пытаться уйти. Двоих охранников поставили возле двери, остальные вылетели из кабинета, закрыв и запоров дверь. Я сидел там как в тумане минут десять. Потом пришли еще какие-то люди из службы безопасности, перевели меня в другой кабинет и посадили там под замок. Потом они выбежали. Такое повторилось еще два раза.
Мне кажется, что меня перевели во что-то вроде лазарета, но сделали со мной немного. Доктора осмотрели меня и решили, что со мной не стоит возиться. Со мной в принципе все было в порядке. Мне просто хотелось превратить свой мозг в белое пятно и все забыть. Но от меня никак не уходили образы дрожащих передо мной жвал и щупалец, а я сам был весь перемазан липучкой от сети. И еще мне трудно было прогнать образ внутренностей, которые, словно детали детского конструктора, сыпались из тела существа, один взгляд которого мог бы заставить сердце ребенка остановиться. И еще вонь скипидара и миндаля.
В какой-то момент появилась Сьюзен.
Она нежно провела рукой по моему лбу. Она плакала.
– Ох, Джейк, – сказала она.
– С тобой все в порядке? – спросил я спокойно. Потом я очнулся. – Сьюзен, – сказал я, и все показалось сном. – Сьюзи. Господи, Сьюзи.
Я встал, Сьюзен зарылась лицом в мою грязную куртку и зарыдала.
Ее голос был приглушен курткой, а она что-то жалобно причитала.
– …Я виновата… это все я виновата… – это все, что я мог расслышать.
– Да нет же, нет, – сказал я.
Она поплакала еще, потом подняла голову. Она выглядела гак, словно плакала много часов. Неужели прошли часы с тех пор, как я поднялся из этих глубин под фальном?
– Бедная Тиви, – сказала она, и губы задрожали. – Как я могу теперь…
Она снова зарылась в меня лицом и вся дрожала.
– Ну-ну…
Честное слово, я так и сказал, как ребенку: ну-ну…
Кругом кто-то суетился. Рагна вышел из какого-то помещения, которое, наверное, служило кабинетом какому-то чиновнику, а мы сидели в его приемной.
– Достойная личность, к которой я сейчас обратился, – сказал он нам торжественно, – мечтает воззриться на вас лично, поскольку мы как раз обсуждаем ваш вопрос.
Мы вошли в пышный кабинет, который больше напоминал спальню. Ногой, который занимал этот кабинет, был одет в вишневые пышные одеяния и развалился на диване, как немыслимый восточный сатрап. Манеры его были небрежны, не сказать – оскорбительны. Он и Рагна обменялись несколькими словами. Мы стояли рядом.
Примерно минут пять они разговаривали, потом чиновник выплюнул какое-то слово, очевидно, оскорбление, встал и вышел через противоположную дверь.
– Почему вас обвиняют? – спросил я Рагну. – И что он тебе сказал?
– Он назвал меня так, как зовут нашу расу остальные ногоны, иными словами, что мы существа, которые вступают в неестественную половую связь с безглазыми животными то есть, пещерными животными. И нас не обвиняют, собственно говоря, не так уж и обвиняют. Им наплевать на Тиви. Вот пожар для них – дело страшное, это понятно. Можно сказать, что так им и надо, за то, что они живут на таких свалках, господи, крысы.
Если говорить точно, все это коровьего дерьма не стоит.
Я все-таки не мог понять до конца, но не стал расспрашивать, уверенный в том, что объяснение будет длинным и запутанным.
Мы отправились домой.
Медики ахгирров привели меня в полный порядок, и, пока я выздоравливал, техники починили нам трейлер. Никто ни слова не сказал о смерти Тиви. У ахгирров, как нам показалось, похорон не было. Что они делали с останками, нам тоже не сказали.
С нами ни в коем случае не говорили и не поступали так, чтобы мы почувствовали, что в чем-то виноваты. Муж Тиви Угар пришел к нам и сказал, что Тиви погибла, выполняя свой долг ученого. Это было все, что он сказал.
Однако состоялась церемония, в которой приняли участие и мы, люди. Вся коммуна собралась в огромной центральной пещере и сидела на прохладном каменном полу в полном молчании час или два. Потом они все встали и пошли по своим текущим делам.
Я провел два дня, вылеживаясь в роскошных апартаментах Рагны и его жены, уставясь на полированный гранит стены в спальне. Я видел, как странные образы роятся в зернистой поверхности. Лица Тиви, Сьюзен, Дарлы, моего отца. Сцены из моей собственной жизни тоже темные: смутные, словно я смотрел в зеркало, запачканное множеством рук, рук забвения.
Постепенно я стал выходить из такого состояния и через неделю более или менее вернулся в норму.
Прошли три очень занятых и напряженных дня, прежде чем мы попрощались с ахгиррами. Я наблюдал за последними стадиями ремонта. Ариадна тоже получила косметический ремонт и многочисленные внутренние переделки, но в конце концов и ее признали годной для путешествия. Она все еще была пурпурной, и цвет ей шел.
Посреди всего этого я отвел Шона в сторону. Я не делал этого до тех пор, пока мог. Я спросил его насчет того, что видел в пещерах.
– Ах, да, – сказал он, гладя свою буйную рыжую растительность. – Ну, а как именно выглядит этот твой снарк?
– Что ты хочешь этим сказать – «мой снарк»? Есть что, разные виды?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});