Читать интересную книгу Женщина и мужчины - Мануэла Гретковская

– Я не знаю, насколько правильно то, что я от вас требую, я не знаю, во что это выльется в будущем, но пока что я этого требую, и вы обязаны меня слушаться!..

…Она возвращалась из магазина и все не могла остыть. Что более унизительно: быть пойманной на горячем в вонючей кабинке или быть оставленной женой?… Продавец лишь делает вид, что хочет женщину, он стопроцентный фетишист, не женщину он хочет, а белье понюхать. Марек в последние годы тоже не занимался с ней любовью по-настоящему. Под видом ласк он засовывал руку ей между ног, нетерпеливо проверяя, мокрая она уже или еще нет. Мокрая, мокрая, она постоянно мокрая – слишком много усилий, пота, слишком много слез, которые приходится глотать молча.

Стоял теплый июньский вечер, и праздник в «Сладких словечках» перенесли во дворик, окруженный белой стеной. Иоанна загодя украсила его деревцами в горшках и китайскими фонариками. Она подумала, что, если декорировать стену тканью и украсить ее венками из золоченых колосьев и цветов, это, пожалуй, будет слишком, ведь, в конце концов, в сфере бизнеса она начинающая. Но ее «Сладкие словечки» процветают, ей – лично ей! – дали кредит, и вскоре она откроет еще одни «Словечки», уже в Варшаве. Это ли не повод устроить вечеринку для друзей и знакомых?

Иоанна осторожно, чтобы не закоптилось стекло, зажигает свечки в миниатюрных фонариках. У нее дрожит веко. Нервный тик случается у нее в моменты расслабленности – такие как сейчас, когда все дела улажены наилучшим образом, а ее гости – кто с бокалами, кто с одноразовыми стаканчиками – прогуливаются среди искусственных деревьев. Вот статная Моника Зелинска, вокруг нее вьется длинноволосый художник. Вот дамы, озабоченные идеями феминизма, – их кружок собирается у нее по субботам. Вот сбились в группу шахматисты – они проводят здесь свои турниры каждый вторник. А те, что в шляпах и в галстуках, – ее клиенты из дома престарелых, и обычно появляются здесь в дни скидок.

Приехали и ближайшие соседи Иоанны по поселку. Для них распад ее брака послужил тревожным сигналом – будто сработала установленная на здании администрации сирена, предупреждая обитателей об опасности. Разумеется, тогда все они, возмущенные уходом Марека, моментально примчались к ней, наперебой предлагая свою помощь и поддержку, хотя впоследствии признали, что их реакция была чересчур поспешной. Не следует осуждать ближних своих: этого не советовал Иисус, этого не рекомендует семейная психология. «Скорее всего, мы переносили на Марека наши собственные фантазии о супружеской измене», – признавались мужья на сеансах брачной терапии под покровительством костела и просили отпущения грехов, связанных с их мужской природой. А жены… те давно знали, кто виноват, считая, что семья и женские амбиции – вещи несовместимые, и кто-то непременно будет страдать. К счастью, в данном случае страдает она. Вот найдет себе мужика, согрешит и не сможет принимать причастия… Соседки уже поджаривали Иоанну на вертеле осуждения, прежде щедро сдобрив ее пикантной приправой своего сочувствия. При этом они попивали кофе из ее фарфоровых чашек, оценивая каждый глоток и каждый кирпичик в здании ее кондитерской.

Иоанна, затянутая в талии широким поясом, выпрямилась, переводя дух. Ей нравится ощущать натиск, преодолевать сопротивление – это заставляет ее совершенствоваться, быть лучше других. И завистливым соседкам, и их очарованным мужьям она посылает ослепительную улыбку от Эльжбеты. Сперва Иоанну угнетала мысль о том, что страдает и плачет она из-за Эльжбеты и что, когда наконец перестанет плакать, то ее белозубая улыбка тоже будет свидетельством мастерства этой блядской дантистки. Подумав, Иоанна решила извлечь из своего положения максимум пользы. «Все то, из-за чего я страдаю, все то, чего не могу из себя вырвать, станет моим достоинством, – пообещала она себе. – Одиночество? Пожалуйста! Я работаю за двоих».

С верхушки фруктовой пирамиды она взяла яблоко и, пока разносила пирожные, усердно его грызла. Время от времени ее посещала мысль, что если бы тогда, на Пасху, она так самоотверженно не готовилась к празднику, не испекла бы тех чертовых пирожных с орехами, Марек не повредил бы зуб, не познакомился с Эльжбетой и сегодня был бы с ними… Ведь у них там на телевидении столько молодых привлекательных девушек… так почему же Эльжбета?… Быть может, Иоанне не следовало быть такой идеальной, такой совершенной домохозяйкой и вполне достаточно было бы выглядеть обыденно, готовить средненько, а все свое совершенство оставить для работы?… Ну что ж, теперь она создает гениальные рецепты пирожных, помогает своим поварам расставлять на них последние акценты – где засахаренную вишенку, где орешек, как будто все эти вишенки и орешки повлияют не только на чей-то аппетит, но и на чью-то судьбу.

Павел привязал Пати к прилавку, а щенка оставил при себе. Героический пафос Иоанны, угождающей гостям, раздражал его: он понимал, что под всем этим глянцем кроется болезненное беспокойство, желание преподать черни урок хорошего вкуса и безупречных манер. Проходя между столиками, Иоанна собирала сливки восхищения: мужественная одинокая мать, настоящая полька, сколько дел переделали эти руки… Павел знал, что вся ее самоотверженность и забота о детях – невидимая броня на обнаженной груди Свободы, сражающейся на баррикадах бытия.

Она подошла к нему.

– Музыка не слишком громкая?

– Нет, они, – он подтянул поводок, указывая на собак, – не боятся шума.

– Я, наверное, куплю детям голдена. У нас когда-то была дворняжка… После ухода Марека собака нас… подбодрит.

– Золотистые ретриверы ласковые, но глупые.

– Да что ты болтаешь, они любят людей, детей обожают.

– Ну вот сама и увидишь, – немного погасил ее энтузиазм Павел. – А у тебя куча знакомых, – с уважением признал он. – Это Габрыся? – помахал он рукой девушке в черном, которая выбирала диски. – Повзрослела.

– Клевая тусовка! – кивнула Габрыся матери на все прибывающих гостей.

– Она обрезала косу?! – подсела рядом Клара. Ее сильно подведенные глаза и губы лишь подчеркивали грусть и печальную гармонию черт, незаметную в повседневности.

– Габрыся? Сама обрезала и даже не пошла к парикмахеру подровнять, – понизила Иоанна голос. – Схватила ножницы – и чик-чик. Отец должен был за ней приехать, но отменил встречу. Она навила косу на палочку, воткнула в цветочный горшок и отнесла ему в офис. Его не было на работе, так она оставила ему записку:

«Лучше цветы в горшках, чем срезанные», и увидела, что Марек убрал их фото со своего стола. Фотографии своей подстилки, правда, не поставил, но детей убрал. Тогда Габрыся сняла блузку и в лифчике пошла на конференцию директоров, продемонстрировав свой вколотый в тело корсет. С Мареком чуть инфаркт не случился – как же, его доченька, голая, с пирсингом, на людях!

– Разумная барышня, можешь за нее не бояться, – убежденно заявил Павел.

– Отплатила ему за все. – Иоанна постоянно следила взглядом за тем, довольны ли ее гости.

Павел отвязал Пати.

– Я пойду собирать ветки.

Он намеревался развести костер в старом песчаном карьере. С ним пошла Клара, ведя на поводке своего Нехочуйского. За кондитерской тянулся реденький лесок. На слабых ветках трепались одноразовые пакетики и ленточки, словно остатки декораций после карнавала покупок в пригородных торговых центрах.

Павел и Клара дошли до впадины, в глубине которой виднелся заржавевший ковш экскаватора. Сойдя вниз, они выбрали место подальше от деревьев; с одной стороны был пологий спуск, с другой – песчаный обрыв. Павел притащил пару заранее припасенных досок, на которых можно было сидеть, и обрубки пней; пригодились и ветки, которые они собрали по дороге.

– Апорт! – бросила Клара палку Пати, чтобы та не растаскивала сложенный хворост.

Павел уже не уговаривал Клару взять Нехочуйского. Со своим психотерапевтом он проанализировал, откуда у него потребность подарить Кларе щенка: это он сам, Павел, нуждался в нежности и, отождествляя себя с собакой, стремился отдать Кларе самую хрупкую часть своего существа. Клара, будучи беременной, искала у него поддержки: правильно ли она поступает, уходя от Яцека и порывая с Юлеком? Тогда, шутя, Павел сказал ей, что самое лучшее воспитание заключается в том, чтобы оградить детей от влияния мужчин. К такому выводу он пришел, выслушивая жалобы своих заплаканных пациенток. Он едва сдерживался, чтобы не сказать им правду: брак – это мезальянс, это союз особей, изначально принадлежащих к разным биологическим видам. Мозг женщины и мозг мужчины различаются между собой. Скрещивание родственных видов, к примеру осла и коня, – возможно, но это вредит потомству, поскольку рождаются бесплодные мулы. «Ваш, пани, брак, ваша любовная связь вредит развитию ваших детей – они вырастут мулами в эмоциональном плане!» Разумеется, он не мог так сказать, это было бы нарушением профессиональных принципов. Но когда он слушал все те ужасы, о которых рассказывали ему заплаканные женщины, его мозг реагировал не по-мужски, проникаясь всей полнотой сочувствия к ним.