— Никто мне не поверил. Никто.
— Вы хотите сказать…
— Моя семья.
Ну вот, худшее сказано, самая горькая обида вышла наружу. Признавшись во всем, Рэйчел почувствовала неимоверное облегчение. Напряжение разрядилось, оставив после себя неудержимую дрожь.
— Это невозможно, — ласково возразил Себастьян, поглаживая ее по голове и укачивая, как отец своего ребенка. — Я с самого начала не сомневался в вашей невиновности. Не думаю, что вы способны убить… хотя бы букашку. Я никого на свете не знаю добрее вас. И печальнее.
— Перестаньте.
Она никак не могла унять слезы, но Себастьян знал верный способ их остановить: он ее поцеловал. Поцеловал не как отец, а как любовник — медленным, горячим, страстным поцелуем. Ее губы были влажными и солеными от пролитых слез. Рэйчел напряглась, и он сразу же отстранился. Они одновременно откинулись на подушки, не касаясь друг друга.
— Вы устали, — прошептал он. — Вам надо как следует выспаться, Рэйчел.
Она действительно устала. Ей пришлось прикрыть зевок рукой.
— В тюрьме я почти не могла спать.
Через минуту она уже видела сон.
Ей снилось, что она лежит в темноте на жесткой койке в своей тюремной камере. Она все видела, хотя ее глаза были закрыты. Кто-то следил за ней через «глазок». Она притворилась, что спит: лежала, не двигаясь, стараясь не дышать. В замке повернулся ключ. Дверь приотворилась на дюйм, на два дюйма, и леденящий ужас парализовал ее тело. Кто-то продолжал смотреть на нее через «глазок», и она знала, кто следит за ней. Потом ее одеяло вдруг исчезло, ноги оголились. Ей хотелось подтянуть платье книзу, прикрыть наготу, но она знала, что это ловушка. Стоит ей шевельнуться, как он поймет, что она не спит. Дверь широко распахнулась.
Не выдержав, она застонала от страха… и сон ушел, растворился. Чей-то тихий голос шепнул ей, что она в безопасности. Кто-то коснулся ее и окликнул по имени. Она успокоилась, заснула еще крепче, и ей стал сниться новый сон.
Она лежала на траве. Кругом, насколько хватает глаз, простирался цветочный луг. Рядом с ней лежал мужчина, другой мужчина, не тот, что появился в дверях камеры. У этого в руках ничего не было. Она знала, что он никогда не причинит ей боли.
Они лежали рядом, но не касались друг друга. Потом она положила руку ему на плечо. Только теперь она поняла, что это условный знак: он не мог прикоснуться к ней, пока она не сделает первый шаг. «Почему я не сделала этого раньше?» — подумала она, а может быть, и сказала вслух. И тогда мужчина, у которого ничего не было в руках, улыбнулся и поцеловал ее.
Это был чудесный, нежный поцелуй, сладкий, как спелый плод: губы, потом зубы — мягкое и твердое. А потом языки, скользящие и трущиеся друг о друга с такой игривой серьезностью. Она тонула, погружаясь с головой в восхитительные ощущения, рожденные столь безупречной лаской. Все было разрешено, все позволено. «Не заставляй меня ждать», — подумала она, а может быть, и сказала вслух, потому что сон вновь изменился: они обнялись и покатились по траве, переворачиваясь и приминая цветы. Его руки гладили ее по плечам, по груди, по животу. Его тело парило над ней, и ей это особенно нравилось, она хотела именно этого… но нет, этого было мало, она его не чувствовала, не могла дотянуться. Уже полупроснувшись, она поняла, что это лишь сон, мечта, и ей захотелось плакать от жестокого разочарования. Сон оказался таким эфемерным…
Открыв глаза, Рэйчел обнаружила, что Себастьян смотрит на нее. Он успел зажечь свечу; она видела отсветы, пляшущие на стене за его обнаженным плечом. Неужели уже ночь? Он следил за ней, опираясь головой на руку. Его каштановые волосы были взлохмачены. Ей захотелось провести рукой по этим растрепанным вихрам. Только теперь она заметила, что ее рука лежит у него на груди.
Воспоминания о привидевшемся стали возвращаться к ней по кусочкам, переплетая сон с явью. Прикасалась ли она к нему, пока спала? Его ли голос слышала? Неужели это он отгонял от нее кошмары? Она открыла рот, но так и не придумала, что сказать. Потом ее разбегающиеся мысли собрались воедино, и она наконец поняла, кем был мужчина из ее сна. Мужчина, у которого ничего не было в руках. Который не мог причинить ей боль. Все вдруг встало на свои места. И все сразу стало иным. «Почему я не сделала этого раньше?» — вопрошала женщина из сна. Дотронуться до мужчины — в этом был ключ! Но Рэйчел не могла ни говорить, ни двигаться. Некоторые вещи никогда не менялись. Например, ее страх. Она не могла даже шевельнуться.
А что ей ответить, если Себастьян спросит, можно ли до нее дотронуться? Слишком поздно, теперь она никогда не узнает: в эту самую минуту он наклонился и прижался губами к ее губам. Но разочарования Рэйчел не ощутила. Ее охватила радость.
Она лежала неподвижно, не то во сне, не то наяву. Думать ни о чем не хотелось, и она без труда отрешилась ото всех мыслей. Все было, как во сне, и в то же время иначе. Себастьян не колебался ни минуты, все его движения были плавными и слаженными, как у танцора. Он освобождал ее от одежды, снимая покровы слой за слоем, и это тоже напоминало танец, этакий завораживающий балет для голых рук и неловких, стеснительных ног. Рэйчел не терпелось прижаться к нему всем телом, ощутить тепло его кожи, легкое, возбуждающее трение его жестковатых завитков волос и еще более тайное, интимное давление внизу живота, где сосредоточился весь жар ее естества. Она полагала, что сможет довольствоваться этим, но нет, этого оказалось мало, вскоре ее захлестнуло то же чувство разочарования, что и во сне, та же пустота. Она отчаянно обхватила его ногами и закрыла глаза, когда он вошел в нее.
Они занимались любовью долго, неспешно, очень тихо и нежно. Это по-прежнему было похоже на танец, реальный и в то же время призрачный. Музыкой им служили вздохи и звуки поцелуев. «Это ты, — шептала она про себя в такт их движениям. — Это ты!» Что означали эти слова? Почему они были так важны?
Рэйчел никак не могла достигнуть цели, к которой Себастьян столь бережно и упорно ее подводил, не могла раскрепоститься и вырваться на свободу. Ей было не под силу дотянуться до того, что он предлагал. Знал ли он? Мог ли понять, что все его нежные старания ни к чему не приведут? Сама она ни о чем не жалела, все было чудесно: ласки, близость… Она хотела, чтобы это никогда не кончалось. Он шепотом задал ей самый нескромный вопрос, и она ответила честно: «Нет, не могу». Он поцеловал ее с отчаянной нежностью, растрогавшей ее до слез, и прошептал: «Милая моя», — а потом зарылся лицом ей в волосы и дал себе волю, стараясь сдерживаться, чтобы не причинить ей боли. Крепко обнимая его, она позавидовала его выдержке: он мог отдаваться наслаждению, не теряя головы.