– О, его речь превосходна, даже без ошибок. И не только слова, но и то, как он их произносит, то есть манера говорить. Он преисполнен благородства. Такому научить невозможно! Я говорю вам, дядя Тедди, он изменился. За одну ночь! Вы знаете, что мне приходит в голову? Я думаю, призрак лорда Гамильтона вселился в него!
– Дорогая, ты преувеличиваешь. Нет-нет, Кэро, призрак не овладел Лукасом. Скажи, ты, случайно, не видела, он когда-нибудь пил из серебряной фляжки, на которой изображен слон?
Она беспомощно заморгала.
– Да. После этого ужасного происшествия с портретом я заставила его выпить из фляжки. Я думала, немного бренди сможет привести его в сознание.
Теодор скрестил руки и надул губы.
– Я понимаю. Это, наверное, и произвело такой эффект, а вовсе не портрет.
– Он, кажется, тоже так думает. Но что это значит… вы хотите сказать, что он склонен к выпивке? Я лишь однажды видела его пьяным…
– Нет-нет, дорогая. Пусть пьет из фляжки, когда захочет. Я объясню, что я думаю, в другой раз. Прямо сейчас мы должны быстро подготовить его к приезду твоего братца. Кэрол, милая, ты дрожишь. – Он обнял ее за плечи. – Ничего, ничего, в конце концов все уладится.
– Я так надеюсь! – Она прислонилась к своему спасителю. – Я просто никогда не думала, что пожалею о том дне, когда мы окончательно приручим неуправляемого Лукаса Дэвина.
Они провели день в приготовлениях к приезду четы Уэйнрайт, и, честно говоря, все, кроме их настроения, было в порядке. Лукас встретился с мистером Доррисом и внезапно проявил великолепные познания в управлении поместьем. Он совершенно естественно вошел в роль владельца. Кэролайн была потрясена. Что-то в нем решительно изменилось, нечто большее, чем его внешний вид.
В этот вечер, готовясь ко сну, она пребывала в некотором замешательстве, не зная, что надеть, так как не понимала, чего ждать. Как странно! Только двадцать четыре часа назад она была уверена, что больше никогда не увидит Лукаса. А сейчас она почти не сомневалась, что он придет к ней и будет спать в ее постели. Каждый раз, думая об этом, она дрожала от желания, хотя чувствовала некоторый страх. Кроме того, если им действительно завладел призрак, то ей предстоит заниматься любовью с незнакомцем.
– Кэролайн! – послышался из-за двери спальни голос Лукаса.
Она присела на подоконник, глядя на полную луну и туман, плывущий за окном, этот вид всегда очаровывал ее. Дождь перестал, и только ветер хозяйничал в саду, да ветви деревьев гнулись и поскрипывали.
– Кэролайн! Я могу войти?
Она была готова к этому вопросу. Поднявшись, она повернулась к двери.
– Конечно, прошу…
Он открыл дверь и долго смотрел на нее, одетую в длинную белую рубашку, отороченную кружевом и украшенную атласной лентой. Волосы спускались по спине, Кэролайн вся светилась, радуясь его приходу.
– Боже правый, миссис Дэвин, вы блистательны как никогда.
Уголки ее рта приподнялись в робкой улыбке.
– Благодарю.
Усаживаясь у камина, он сбросил пальто и сунул руку в задний карман коротких бриджей. Поверх тонкой рубашки на нем был надет рыже-коричневый жилет, темное сукно обтягивало узкие бедра, провокационно подчеркивая их изгибы. Он вытянул длинные ноги, и она подумала, не старается ли он соблазнить ее, или это просто естественный жест?
– «Блистательны» – чудесное слово, – сказала она, машинально открывая шкатулку с драгоценностями. Расстегнув замок ожерелья, Кэролайн опустила его в коробку. – И где только вы научились так изысканно выражаться?
– Просто пришло на ум. Мне кажется, я научился этому еще в детстве.
Она подняла на него глаза, напряженно хмурясь. Он уже снял повязку и теперь выглядел как всегда, но что-то новое появилось в выражении его лица.
– Вряд ли таким словам обучают молодых парней, когда их учат срезать чужие кошельки…
Он вытащил фляжку из заднего кармана и, отклонив голову, сделал несколько глотков.
– Тогда, возможно, я научился этому у миссис Пламшоу? Вы снова чем-то встревожены, Кэро. И напрасно. Мы женаты. И только это имеет теперь значение.
Снова спрятав фляжку в карман, он отошел от камина. Обняв ее за талию, Лукас привлек Кэролайн к себе так близко, что она могла чувствовать, как поднимается его грудь, и каждый вздох согревал ее щеки. Он нагнулся и коснулся губами ее шеи, пробуждая желание короткими чувственными поцелуями.
Она застонала и прижалась к нему всем телом.
– Кэро, – пробормотал он, ища ее губы. – Кэро, ты такая красивая! Совершенно очаровательная!
Слова прозвучали как колокольчик тревоги, на какой-то момент отрезвив ее. Она напряглась, затем оттолкнула его обеими руками, шепча в ответ на его удивленный взгляд:
– Не говори то, во что сам не веришь. Он покачал головой:
– Но я прекрасно знаю, о чем говорю.
– Как? Как ты можешь знать? Я вовсе не красива. В тот первый раз, когда мы занимались любовью, ты признался, что именно красота влечет к себе, хотя и не удерживает надолго.
Он снова покачал головой:
– Ты не понимаешь меня. Ты красавица в моих глазах, потому что ты – это ты. Кэро, тело всего лишь отражение души. Я занимаюсь любовью с твоим телом, но твоя душа дарит мне радость. Тело имеет предел, тогда как душа бесконечна.
Она отвернулась, оставляя некоторое расстояние между ними. Разговор о душе заставил ее вспомнить о лорде Гамильтоне. Она оглянулась на портрет, но тут же сообразила, что просила Генри повесить его в библиотеке.
– Ты нервничаешь из-за приезда брата? – с сочувствием спросил он. – Я могу помочь тебе расслабиться.
Взяв с камина бутылку вина, он наполнил бокал и протянул его Кэролайн.
– Возможно, ты прав, я нервничаю. Все кажется… другим. И я не понимаю почему.
– Да, Кэролайн, все изменилось. Я неожиданно так много вспомнил. – Лукас потер переносицу и поморщился.
Она заметила его нерешительность и шагнула к нему.
– Ты болен? Наверное, тебе лучше присесть?
– Нет. Эта проклятая головная боль приходит и уходит. Воспоминания продолжают возникать в моем сознании до тех пор, пока боль не становится невыносимой.
Она взглянула на него с любопытством:
– Что за воспоминания?
– Только что я вспомнил, как был ребенком. – От далекого видения его лицо словно озарилось изнутри, и он вдруг показался ей моложе. Он подошел к окну и, глядя на луну, продолжил: – Сам не знаю почему, но мне вдруг вспомнилось, как отец поправлял меня, то есть мою речь. Мужчину судят не потому, что он говорит, не раз указывал он, а потому, как он говорит.
– Твой отец? – нахмурилась она. – Ты имеешь в виду Робина Роджера?
Лукас повернулся к ней, и она увидела, как вспыхнули его глаза, когда нахлынула очередная волна воспоминаний.