не прельщала, так что я разрешила ему прокатиться со мной до Парк-авеню. Пока мы ехали, я вяло прислонилась к окну, по моему лицу один за другим пробегали ночные огни.
– Так кто же ты? – наконец спросил он.
– Джордан Бейкер, – отрезала я. – Я уже сказала Бай.
– И ты вьетнамка, да?
– Я из Луисвилла, – я фыркнула. – Но… да. До того – из Тонкина. Я приехала вместе с миссионером Элайзой Бейкер.
– Она тебя похитила?
– Она меня спасла. Из деревни, где миссионерствовала. Китайцы были уже за рекой, когда она схватила меня и бросилась бежать туда, где ждала повозка. На корабле по пути в Нью-Йорк мне служил колыбелью ящик из-под апельсинов.
Это семейное предание всплывало каждое Рождество, проведенное мной в Луисвилле. Благодаря судье и миссис Бейкер я стала воспринимать его с полным равнодушием, поскольку в нем говорилось скорее об Элайзе, чем обо мне. Но когда я пересказывала его Кхаю, меня вдруг поразило, как странно и немного постыдно оно звучит, хотя, возможно, виновато скверное спиртное.
– Твои родители умерли?
– Наверное. Иначе почему она меня забрала?
Мне ответил нежный голос Элайзы, со временем слегка стершийся из моей памяти:
«Ты была моей главной любимицей. Просто самой лучшей малышкой. Я не могла тебя оставить, не могла этого вынести».
– Она просто не смогла бы оставить меня, – сказала я Кхаю, намеренно оставляя без внимания выводы, к которым мы оба пришли.
И уставилась в окно.
– Она была добра к тебе? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.
– Она умерла, когда я была еще маленькой, – рассеянно отозвалась я. – Здоровьем она была слабой, подверженной всевозможным болезням. Меня вырастили ее родители.
Но большей частью я росла сама. Я почувствовала, что Кхаю этого недостаточно, поэтому порылась в темном ящике с самыми ранними из моих воспоминаний.
– Она… она говорила, что я родилась в год Свиньи.
– Ты сказала Бай, что тебе двадцать один.
– И что?
– В год Свиньи родился я, а мне двадцать три.
У меня закружилась голова, я вспомнила, как Элайза пела мне глупенькую детскую песенку, приставляя руки к голове наподобие поросячьих ушей. Вспомнила, как она объясняла, что я родилась в год Свиньи и что это часть тонкинской религии, как золотые статуи, которым поклоняются местные жители, или еда, которую они приносят предкам. Если она говорила правду и Кхай тоже, значит, я на два года старше, чем думала, то есть ровесница Дэйзи.
– Боже мой! – я невольно хихикнула. – Какая же я старая.
Кхай молчал, словно не знал, как к этому отнестись.
– Мы пробудем в городе еще месяц, – наконец сообщил он. – Если захочешь попробовать еще раз…
– Вообще-то нет.
– …я живу в гостинице «Сент-Кертис». Может, захочешь, если на этот раз спиртного не будет.
– Нет, – тверже ответила я. – Только оно и скрасило впечатление.
– Ты чуть было не сотворила человечка из мусора, – сказал он. – Байцзю такое не красит.
Мы выехали на Парк-авеню. Озираясь широко раскрытыми глазами, Кхай помог мне выйти из машины.
– Я живу здесь со своей тетей, – сказала я, пока он не спросил вновь, не одна ли я из девчонок миссис Чау. В последнее время о них писали во всех газетах, потому что одну из них застукали с женатым судьей. Ее нашли мертвой, с проросшими изо рта лозами, а остальные куда-то попрятались.
– Ясно, – отозвался он, будто сомневаясь в моих словах, и я выпрямилась.
– Спасибо, что проводил до дома, – сказала я. – Полу незачем видеть тебя за дверью.
– Полу?..
– Швейцару.
Я вынула из сумочки три хрустящие долларовые купюры и ловко вложила в его руку.
– Вот, возьми. Вернись в Чайнатаун и заплати за спиртное, которого я так много выпила.
Он гневно уставился на меня.
– Знаешь, это уж слишком.
– Тебе незачем их возвращать, я буду так…
– Ты будешь – что? Само собой, возвращать их я и не собирался.
Он сунул деньги в карман, качая головой.
– Я пробуду здесь еще месяц, – повторил он. – Если захочешь приехать, приезжай.
– Ты такой гостеприимный, – ледяным тоном отозвалась я.
Он позволил мне оставить последнее слово за собой, и это было к лучшему, потому что сдаваться я не собиралась. С еще одним мрачным взглядом, брошенным на меня, он вернулся в такси, на этот раз усевшись впереди. Я отвернулась еще до того, как услышала шум отъезжающей машины.
В ту ночь мне снилось, что я сижу на липком кафельном полу, смеюсь, как сумасшедшая, собираю какие-то меню и чеки, режу их, сминаю в руках и мастерю из обрезков солдата с оружием в руках и убийственным взглядом.
Глава 17
А потом все будто остановилось.
Был вязкий, тошнотворный август, худшее время для любых дел. Тетушка Джастина велела мне держать все окна в квартире распахнутыми, что бы ни говорила сиделка, и я садилась на подоконник, болтая голыми ногами и наклоняясь, чтобы посмотреть, что творится внизу на улице.
Ник не показывался, что немного меня удивляло. Вечеринки у Гэтсби резко прекратились – по словам Маргарет Дэнси, которая ездила туда с Уэллхерстами. Приехав, они увидели, что ворота заперты на цепь, в окнах темно, и, сколько ни трясли железные прутья, им никто не открыл. Они уже собрались обратно, рассказывала Маргарет, когда подкатил рослый мужчина весь в черном. У них на виду он несколько долгих минут простоял у ворот, а потом так же бесстрастно сел в свою машину и уехал.
Однажды ленивым днем у «Рипли» Маргарет предположила, что сам хозяин отбыл за границу.
– Жара доконала даже его, – добавила она, бросив многозначительный взгляд вниз.
Я в этом сомневалась. Насколько мне было известно, Дэйзи по-прежнему находилась в Уэст-Эгге, хотя Том, появление которого на людях с таинственной рыжей подружкой вызвало небольшую шумиху на страницах светских сплетен, стал реже бывать дома. А я представить себе не могла, чтобы Гэтсби по своей воле оставил Дэйзи теперь, встретив после долгих лет разлуки. В это мне просто не верилось.
Самих демонов в последнее время редко видели на Манхэттене. Манчестерскому закону дали ход. Демократы добивались, чтобы к концу августа провели голосование, и, хотя мне до этого не было дела, о нем говорили повсюду. Я жалела, что Ника нет рядом, особенно когда нападало желание обняться, отвлечься или потанцевать, но он казался неуловимым. И я твердила, что мне все равно.
Наконец в четверг позвонила Дэйзи и позвала меня в Уэст-Эгг. Мы с ней исчезали из жизни друг друга довольно часто, так что в этом не было ничего подозрительного, но согласиться я не спешила.
– Сейчас в городе столько дел…
В сущности, я сказала правду. Дел было