это можно и по одной.
…Из зала слева вылетел мужчина спортивного телосложения, в сером поношенном пиджаке и с небольшим портфелем, и со всего маху впечатал кулак в стену напротив. Марина отшатнулась.
– Я вам еще докажу, кто здесь прав! – рявкнул мужчина в сторону зала. – Я не для того, вашу мать, в горячих точках служил, чтобы меня так унижали!
Дальше следовала пересыпанная ругательствами тирада о том, как несправедливо обижать ветеранов внутренних дел, которые столько сделали для своей страны. Ну, или как-то так – слова мужчины распознать было трудно. Вслед за ним из зала выскочил молодой адвокат с бородой а-ля Маркс и стал делать над раскрасневшимся подзащитным пассы руками, будто хотел заколдовать.
– Антон Дмитриевич, успокойтесь, пожалуйста, нам кассация еще предстоит, надзор, мы добьемся, мы сделаем…
Мужчина отшвырнул руку адвоката так, что тот едва не полетел в стену. Вышедшие следом за ними из зала два пристава одновременно положили руки на резиновые дубинки. Мужчина заулыбался и крикнул:
– А вы чё, думаете, что они вас защищать будут, когда припрет? Нихрена они вас защищать не будут: я… Я в горячих точках служил! Я на Сахарова был, на Болотной был, я товарища контуженного из-под камней выводил! Квартиры нам дали за службу! А потом – хер! Хер! Знаете, что за квартиры были? Ну? Знаете? – Приставы явно не проявляли никакого интереса к проблемам бывшего омоновца, так что он продолжал восклицать: – Они нам нежилые помещения выдали, понимаете? Не-жи-лы-е! Договор заключали, как на квартиры, а жить там по документам – нельзя! Куда я пацана своего дену? Куда баб дену? Они совсем там охамели! Охуели в судах ваших! Я их…
– Антон Дмитриевич, давайте уйдем отсюда, а то на вас оскорбление представителей власти повесят… – хрипел адвокат.
Марина взяла Сашу за руку и направилась вслед за старшим приставом. Крики бывшего омоновца было слышно еще очень долго даже в самых дальних коридорах этажа.
– Мам, а почему этот чувак ругался? – спросил Саша.
– Государство пообещало ему квартиру за службу, – сказала Марина. – Но чиновники… что-то напутали. И поселили его с семьей не туда. Теперь он судится.
Саша молчал некоторое время. Видимо, переваривал информацию.
– Мам?
– Да?
– А нас тоже выселят? Ну, из-за папы…
Тут Марина должна было, наверно, обернуться к Саше, как в кино, обнять и заверить, что всё будет хорошо. Может, она и правда хотела так сделать. Но она продолжала идти вперед, как по рельсам, словно ничего не замечающая вокруг себя машина. Только крепче сжала Сашину руку: тоже безотчетно; он же большой уже мальчик, в конце концов. Но, может, это ей нужно было держать чью-то руку, а не ему.
– Не выселят. Не посмеют. Рука не поднимется. Не волнуйся, – она улыбнулась ему. – Если даже попробуют, мама задаст им жару.
Они так говорят? Подростки? «Задать им жару»? Звучит как фраза из дешевого голливудского боевика. Но вроде бы сработало: Саша кивнул и стал разглядывать развешенные перед залами судов дисплеи.
– Скоро зампред вернется с совещания, подождите его тут, – сказал пристав, когда они остановились у кабинета Константиныча, после чего ретировался.
Константиныч появился спустя пятнадцать минут. Костюм «Hugo Boss», дорогие наручные часы (которые зампред называл почему-то армбандурой), короткий слой седых волос, зачесанных так, чтобы скрыть лысину. Лицо какое-то очень загруженное, словно Константинычу пришлось на совещании выслушивать самые неприятные телеги в свой адрес. Хозяйка Мосгорсуда любила костерить подчиненных – то ли из садистского удовольствия, то ли для острастки. Константиныч, кажется, до такой степени потерялся где-то в чертогах своего перегруженного связями и интригами разума, что Марину с Сашей не заметил вообще.
– Константиныч, мы тут, – позвала Марина.
Константиныч повернулся, прищурил глаза, и просиял:
– О, а я тебя уже заждался! Заходи, Мариш, заходи, – и не забыл дежурно протянуть Саше ладонь: – Здарова, пацан! Хочешь быть судьей, как твоя мама?
Саша, только что взорвавший цистерну с бензином на экране смартфона и прикончивший таким образом пару солдат в балаклавах, поднял на него глаза и грустно пожал плечами, ничего не сказав.
– Э-э-э… М-да, – хмыкнул Константиныч, жестом приглашая Марину к себе в кабинет. – Хороший парень, Марина! Боевитый!
Марина повернулась к Саше:
– Подождешь меня здесь? Я постараюсь недолго.
«Боевитый» Саша отрешенно кивнул, не взглянув на нее. Он, как всегда, всё пребывал где-то в своих мыслях, как в облаках. Марина только надеялась, что после сегодняшнего судилища над Егором его не придется опять вести к психологу.
Миновав осиротелый предбанник, Марина приблизилась ко второй двери и толчком открыла ее. Из соседнего маленького кабинетика, больше напоминавшего подсобку, возникла секретарша в ярком желтом платье и прощебетала:
– Виталий Константиныч, у вас надолго гости?
Константиныч на ходу застегнул пиджак и, осклабившись, крякнул:
– Мариночка, будет еще один! – И, обернувшись к Марине, спросил: – А ты будешь кофе?
Марина, растерявшаяся не то из-за того, что еще до начала встречи с ней Константиныч уже ждет следующего визитера, не то потому, что он даже в секретарши нанял девушку по имени Марина, не нашлась, что ответить, так что ментор ответил за нее:
– Два кофе, Мариночка, будьте добры. И без сахара! Без сахара и никаких сливок. Я со своей обычной добавкой.
Константиныч подмигнул, а Марина-секретарша захихикала в отрепетированной тональности смеха подчиненного. Марину-судью пробрал холодок: Марина-секретарша была блондинкой и носила сережки с бабочкой (такие же были у нее самой когда-то), – и сходство двух Марин становилось совсем зловещим.
Дверь кабинета Константиныча осталась приоткрытой. Марина походя оценила, насколько комната изменилась со времени ее последнего посещения. Завезли новую мебель – из темного дуба, под цвет мрачных новостроек за окном, видимо; вместо зеленых обоев наклеили бежевые. На столе стоял новенький монитор.
Зато Чебурашка в футболке «RUSSIA» был на своем месте, и даже сжимал в пушистой лапе российский флаг, а на стене всё так же висели карта Европы с врезавшимися в нее дротиками (особенно досталось почему-то Страсбургу – целых три) и картина с изображением торчащей из воды колокольни.
Не поменялся и сам Константиныч – заметно полысевший с годами, он успел обзавестись небольшим хозяйским брюшком. Но лицо оставалось таким же сухим, выразительным, даже каким-то благородным – несмотря на небольшую полноту, выглядел Константиныч гораздо моложе своих лет. На столе перед ним выстроилась батарея пустых и полупустых чашек, в которых еще оставался кофе. Так должен был бы выглядеть стол готовящегося к экзамену студиозуса, а никак не зама Хозяйки. И еще: Марина не сразу заметила, но в комнате висел резкий запах спиртного – как если бы кто-то пролил бокал