розовая была, вся лоснилась и платочком обмахивалась сложенным, вместо веера. 
Бичи мне замахали, и я уже было двинулся к ним, когда вдруг увидел «деда»[18].
 «Дед» сидел один за столиком – и, верно, давно уже сидел, китель был расстёгнут на три пуговки. Рядом ещё стоял стул, но прислоненный, – «дед» кого-то ждал или просто не хотел, чтоб подсаживались. Заметно он сдал за то время, что мы не виделись, морщины прорезались глубже, и мешочки обозначились под глазами. Но плечи ещё были прежние, в порядке плечики, только обвисли немного.
 «Дед» меня тоже увидел и не сказал мне ни «здравствуй», ни «салют», а выволок второй стул и улыбнулся.
 – Присаживайся, Алексеич. Откуда такой красивый?
 Так он меня звал – Алексеичем, как будто я был старпом или хотя бы третий штурман. Тут же и официантка подскочила, как по вызову для начальства.
 – Маленькая, – сказал ей «дед», – нам повторить бы. Граммчиков триста. А чтоб совсем хорошо – четыреста. И один прибор Алексеичу. А заказывать он ещё не научился, я сам закажу, мне же и запишешь.
 Меню он поднёс почти к глазам и стал шарить пальцем.
 – «Дед»… Понимаешь, я тут с компанией.
 Я ему показал на бичей, «дед» на них поглядел сурово и покривился.
 – Это они тебе компания?
 Официантка тоже покривилась. Я засмеялся – отчего-то всегда бичей узнают, хотя и прикостюмленных.
 – Затралил нечаянно, пришлось пригласить.
 – Выхода, значит, нет никакого? Ну, закажи им там, только не очень, не очень шикуй, и приходи сюда. Мы ведь с тобой полгода не виделись.
 – Больше, «дед». Восемь месяцев.
 Я сходил к бичам – сказать, чтоб заказывали себе чего хотят, а счёт бы прислали. И чтоб держали два места, как договаривались. Клавке это не понравилось, но плевать мне было, она с Аскольдом пришла, вот пусть и будет весь вечер Аскольдова.
 Когда я вернулся к «деду», официантка ему принесла коньяк в графинчике, и «дед» его сразу весь разлил по фужерам.
 – Начнём – за твой приход, Алексеич. Когда пришёл?
 – Восьмого дня.
 Я тут же язык прикусил: как же так вышло, что я с ним не повидался?
 – А я вот завтра отчаливаю. Ну, ты не красней, меня обнаружить трудненько было. Полмесяца, с утра до ночи, на Абрам-мысу пропадал. В плавдоке стояли.
 – Почему в доке, «дед»?
 – Заплату пришивали на корпусе. Вот за неё тоже.
 Он первый отпил, понюхал ладонь и зарычал. А мне протянул на вилке лимончик.
 – Ты на каком теперь, «дед»?
 – Восемьсот пятнадцатый, «Скакун».
 Раньше мы вместе плавали на «Орфее», потом «дед» прихворнул, а я с кепом поругался, – не помню уже, на какую тему, – и разошлись мы на разные пароходы[19].
 – Что ж это делается? – сказал я «деду». – Нам же твой «Скакун» сети передавал в Северном, когда вы с промысла уходили. А я и не знал, что ты на нём.
 – Помнится, передавали кому-то сети… Ну, где ж знать? Я даже на палубу не вышел. Так бы хоть перекрикнулись.
 – А заплата – какая? Есть о чём говорить?
 – Да повыше ватерлинии. Но длинная, на две шпации. Всё ржавчина съела.
 – Но хоть заварили как следует? Принял Регистр[20]?
 «Дед» усмехнулся.
 – Тебя что больше интересует – как заварили или как приняли? Свидетельство – имеем. Прикроемся им, когда потечёт, больше-то на что надеяться? Там уж – ни ангел не явится, ни чайка не прилетит.
 Мне неприятно было, что он так шутит. Знал я, как это делается. Являются три субъекта на судно, щупают заплату пальчиками и морщатся, и все их стараются побыстрее в каюту проводить, выставить им спирту или трёхзвёздного. Но только у «деда» это не в обычае было. Всё-таки здорово он сдал, наверно. Раньше он капитанам головы отвинчивал, а судно у него из порта выходило, как со стапеля.
 – Давай, «дед», ещё за твою заплату…
 – Давай, – он потрепал меня по волосам и успокоил: – Да там хоть всю обшивку меняй, один чёрт…
 Нет, он ещё в силе был. Ведь хорошо уже нагрузился – и ни в одном глазу, другой бы уже под столиком Васю вспоминал. Я смотрел на «деда» – он оживился, вроде бы помолодел, оттого что встретил меня; я ведь знал, что он меня любит, и я его тоже любил, – и вот я думал: как же я скажу ему про своё решение? А «деду» я должен был сказать.
 – Ну, а ты как, Алексеич? Месячишко погуляешь?
 – Может, и больше.
 – Больше-то смысла нет. Если бы летом…
 – Нет уж, до лета я не дотяну.
 «Дед» поглядел подозрительно.
 – Ты что-то виляешь. Раньше ты со мной не вилял.
 – И теперь нет. Просто я на берег списываюсь.
 – Надолго?
 – Не знаю. Покамест – насовсем.
 «Дед» ничего не сказал, разглядывал свой фужер.
 – Сказать по совести, хватит мне. Я в армии наплавался[21], три года протрубил, и тут столько же. Посуху и ходить разучусь, всё палуба да палуба. А жизнь – она тоже проходит.
 – Н-да, – «дед» вздохнул. Потом улыбнулся, как будто чего-то вспомнил. – А что, Алексеич, может, вместе ещё поплаваем?
 – С тобой-то – я б не отказался.
 – А вот завтра и поплывём.
 Я замотал