— Сейчас, мои храбрые солдаты, — пробормотал он. — Хватит есть, нужно идти на Москву. Сегодня или никогда…
* * *
— Государь, государь… Государь, поднимайтесь. Петр Алексееич, да просыпайтесь же вы!
Царь поднял голову, недовольно ей тряхнул и тут же взвыл от резкой боли в висках:
— О Господи! Где я? Сколько сейчас времени?
— За полдень уже, государь, — чуть отодвинулся Сашка Меншиков, наполовину лица которого расползся страшенный сизый синяк. — Поднимайтесь же скорее! Отец письмо прислал: донес кто-то царевне о разговорах ваших вчерашних. Холопов она послала убить вас, скачут ужо. Стрельцов мутит, сама на трон венчаться хочет.
— А я?
Сотник потешных полков молча перекрестился.
— Проклятье! — У Петра мгновенно выветрились остатки хмеля. Он скатился с широкой перины, схватился за штаны, принялся натягивать поверх исподнего. — Дал Господь сестрицу. Теперь чего?
— Кони оседланы. Бежать надобно. Салтыков молвил, в Троице-Сергиев монастырь укрыться можно. Настоятель там митрополитом недавно рукоположен. А митрополит вам благоволит. Опосля того, как земли округ Амура Софья китайцам отдала, он царевну на дух не переносит. Предательницей кличет.
— Ну, так поскакали… — Подпрыгивая, юный царь натянул сапоги и, прихватив с кресла кафтан, ринулся к двери.
До высоких, потемневших от времени стен обители Петр с небольшой свитой домчался всего за два часа, и только когда за ним закрылись две пары дубовых ворот, а пушкари заняли свои места на стенах возле тюфяков, пищалей и бомбард, государь несколько успокоился, однако к настоятелю в келью не пошел — понурив голову и кусая губы, он измерял широкими шагами утоптанный монастырский двор от стены до стены.
— Стрельцы! — закричали монахи с надвратной башни.
Царь остановился, словно налетев на невидимое препятствие, повернул голову к воротам, но пойти туда сам не решился.
— Меньшой, где ты там?! — подозвал он сотника. — Иди, посмотри, что там происходит?
Сын конюха стремглав помчался к лестнице, через несколько минут вернулся:
— Стрельцы московские, государь, — запыхавшись, сообщил он. — Тегиляи синие и красные. Еще полки иноземного покроя[50] подходят. Рать великая собирается. Как бы штурмовать обитель святую не посмели, — торопливо перекрестился он. — Нешто зачем силу такую собирать?
— Понятно, — кивнул царь, ощутив меж лопаток неприятный холодок. — Стало быть, сестрица до конца идтить решила. Понравилось ей на троне русском. Ну ладно, ступай.
— А не пойду, государь! — вскинулся паренек. — С тобой останусь, Петр Алексеич. Ты мой государь.
— Верю тебе, — порывисто обнял мальчишку столь же юный царь. — Верю. Ну, коли так, то и крест нам принимать общий…
— Может, сперва перекусим, Петр Алексеич?
— То правда, — вздохнул царь. — Поесть тоже надобно. Пошли, узнаем, чем братия потчуется.
На монастырь медленно опускалась ночь. Холодная мгла разрывалась тысячами и тысячами костров, раскинувшихся за стенами, и несколькими факелами, пылающими на монастырских башнях. А когда первые утренние лучи разогнали сумрак, к вратам подошел одинокий богатый боярин в соболиной шубе, крытой алым, шитым золотом, сукном; под ней виднелась столь же дорогая ферязь и свисающая с пояса длинная сабля. В руке боярин сжимал посох, коим и постучал в ворота:
— Воевода стрельцов московских, боярин Андрей Шувалов к государю нашему Петру Алексеевичу челом бьет!
Воевода отступил, дожидаясь ответа. Спустя примерно полчаса сухо загремел засов калитки, наружу через приоткрытую створку вышел Петр, в одной шелковой исподней рубахе и коричневых шароварах, заправленных в яловые сапоги. Следом протиснулся Меншиков, с силой сжимая пальцы на рукояти спрятанного пока в ножны палаша.
— Здрав будь, воевода Шувалов, — кивнул юный государь. — Реки, зачем звал?
— И ты здрав будь, государь наш Петр Алексеевич, — низко, почти до земли поклонился ему боярин. — Послала нас на тебя царевна Софья с нехорошим наказом. Однако же помыслили мы, воеводы, сотники стрелецкие да дети боярские, и так разумели. Грех великий кровь царскую проливать. Не станем мы сего позора на душу свою брать. Твою руку принимаем, Петр Алексеевич. Ты — царь наш словом Божиим, тебе и править.
Юный царь улыбнулся. Сперва неуверенно, потом широко, потом еще шире, пока наконец громко не захохотал. А затем решительно приблизился к воеводе и крепко, до хруста в костях, его обнял.
— Любо, любо! — оглушительно заорали столпившиеся в воинском лагере стрельцы и наемники, издалека наблюдавшие за встречей. — Государю Петру Алексеичу… Слава! Слава! Слава!!!
* * * Нарва, русский лагерь вокруг Ивангорода, 19 ноября 1700 года. Три часа пополудни
Дружно грохнули бомбарды, выплеснув клубы густого белого дыма, и пушкари, подступив к ним с банниками, принялись старательно прочищать стволы от недогоревших кусочков пыжей и пороховых комьев. Царь запрыгнул на бруствер, прошел по нему из стороны в сторону, пытаясь хоть что-то разглядеть в плотном дыму, но просветов не было. Попали пушкари в цель, промахнулись — оставалось только гадать.
— Холодно, государь, — поежился Меншиков, который щеголял ныне в суконном мундире, скроенном по немецкому образцу: с большими накладными карманами, шитьем по вороту и узкой донельзя, так что полы кафтана топырились в стороны, талией. — Может, пойдем, вина выпьем?
— Постой…
Порыв ветра разорвал белую пелену. Вдалеке, под стенами крепости, стали видны стрельцы, засевшие за утыканным кольями наружу земляным валом и время от времени стреляющие в сторону врага. Отсюда, с насыпи для пушек, разглядеть, по кому ведется стрельба, было невозможно. Слева жахнули могучие пищали — и новые облака дыма закрыли видимость.
— Пойдем в палатку, государь… — опять запросился сын конюха.
— Не боись, — спрыгнув с насыпи, хлопнул его по плечу Петр. — Северный бастион шведский развалим и через брешь в стене внутрь пойдем. Вишь, они никак его заложить под нашей пальбой не могут? Рождество, мыслю, уж на том берегу, в ратуше Наровской справлять станем. Там и согреешься.
— Буду бояться, государь, — мотнул головой сотник. — Про короля Карла свенского многое сказывали хвалебного. Воюет, дескать, дюже. А рати свенские по всем Европам лучшими в мире обзывали.
— Сам знаю, — поморщился царь. — Да токмо рати эти не здесь, ныне они за морем союзников наших датских воюют, короля Фредерика в Зеландии. А мы тут тем временем ему крепости ощиплем да губу Невскую для себя ими же и огородим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});