— Кто твой хозяин? — Голос у головы оказался низким и властным.
— Ты тупой? Он же не может говорить! — возразила тварь, что выдернула гвозди. Она подошла к Седьмому, присела и принялась гладить ему спину, что-то нашептывая.
— У него должен быть хозяин.
— Думаешь?
— Знаю!
— А если нет?
— Тогда мы можем взять его себе. — Голова из ямы ощерилась. — Он ведь все равно уже не человек. Да он сдох вообще!
— Я не уверен, что человек умер, — сказала тварь и перестала гладить Седьмого.
— А Баораму как тогда пережил?
Седьмой напрягся. Что еще за Баорама? Он попробовал пошевелить пальцами, но не смог. Видимо, сухожилия перебиты. В любом случае без медицинской помощи он покойник. С кровью из ран уйдет тепло, остановится сердце.
— Может, человек все-таки живой? — спросил ребёнок у головы.
— Ты же сам сказал, что он ненастоящий!
— Ну да. Ненастоящий. Но ведь и не мертвый!
— Кидай его в яму!
— Кидай-кидай-кидай-кидай! — затараторили голоса.
— Нет! — возразила тварь. Схватила Седьмого за волосы и приподняла голову. — Посмотри на человека! У него глаза Кумакана! У него есть хозяин!
— Но люди прячутся в норах в Баорам! — возразила голова. — А этот человек не спрятался и оказался здесь! Он мертв.
Седьмой мысленно воскликнул. Удалось собрать кусочки паззла в картину. «В Баорам люди прячутся в норах». Твари говорят о Всплеске. Получается, что Кивир оставил его умирать в доме, а потом шарахнул Всплеск. И вот он неизвестно где. Неизвестно живой ли.
Вдруг глаза обожгло словно огнем. Как-будто бы взорвалась сверхновая. Тьма, окружавшая Седьмого, исчезла под напором огня из глаз. И он увидел. Увидел кресты, что раскидывались на многие-многие километры по серому песку. Увидел людей, чтобы были распяты. Видел каждый их изгиб тела, каждую царапину, каждую каплю пота, что скатывалась по груди. Сотни худеньких детей с глазами на ладонях впивались в кожу распятых, откусывали куски серо-алого мяса. Люди раскрывали рты в крике, но из грудей не вылетало ни звука.
И в тишине мир захлебывался от боли. Изредка появлявшийся из ниоткуда ветер поднимал столбы серого песка. Песчинки забивались в рты, в глаза, в уши распятых. И людям оставалось только надеяться, что страдания не будут долгими.
От волнения у Седьмого перехватило дыхание. Он наблюдал, как луна меняет цвет с пепельно-серого в алый. И готов был поклясться, что она живая. Луна, распухая в небе, ритмично пульсировала.
Седьмой не сразу понял, что кричал. Вопль, вырывавшийся из горла, был низким, но очень громким. И пока весь воздух не вышел из легких, Седьмой продолжал орать. Но образы всё равно не уходили. Мало того — их становилось больше, они давили на мозг. Вот на одном из крестов сломалась горизонтальная перекладина, не выдержав веса пятерых тварей, что пожирали распятого толстяка. Вот в небе словно из ниоткуда появились Крылатые.
— Я же говорил! — расслышал Седьмой голос ребенка, что гладил его. — У него есть хозяин. Он ненастоящий! Нам нельзя его забирать.
Низкий гул прокатился по утыканной крестами равнине. Седьмой повернул голову в сторону звука и разглядел вдали, почти на самой линии горизонта, пирамиду.
— У ненастоящего глаза Кумакана, — продолжал шептать ребёнок. — Он видит Кивира…
Огонь в глазах успокоился, но Седьмой все равно мог видеть на многие километры вперед. Тело била дрожь. Из глаз лились слезы. Зрение Седьмого как бы разделилось. Он видел свой крест, яму, двух тварей и тьму, которую не могла прогнать луна. Но с другой стороны он мог разглядеть песчинку на пирамиде, распятых.
— Бедный… — погладил по спине младенец.
— Отойди от меня! — рявкнул Седьмой. Голос был хриплым и низким.
Ребёнок отскочил от него, вскинул руку, на ладони которой раскрылся глаз, и начал ждать.
Ждать чего?
Голова, торчавшая из ямы, исчезла.
— Где я? — спросил Седьмой.
Младенец молчал.
— Говори! Или я…
Что? Что он мог сделать? Испугать тварь видом крови? Или скорчить страшную рожу?
— Твой хозяин Кивир? — спросил ребёнок.
— У меня нет хозяев.
— Неправда.
— Тогда я не знаю, кто мой хозяин, — честно признался Седьмой.
Ребёнок не успел ответить: из ямы выпрыгнула новая тварь, раззявила пасть, показав маленькие острые зубки, как у пираньи, и похромала к Седьмому. Младенец отличался от остальных тем, что походил на бочку, наполненную жиром. Лицо распухло, отчего носа и глаз не было видно. Второй подбородок при ходьбе противно хлюпал. С губ стекала слюна, блестящая в свете луны.
— Это не твоя еда! — заорал ребёнок, освободивший Седьмого.
Жирная тварь никак не отреагировала. Она лишь облизнулась, показав распухший серый язык, и похромала дальше.
— У него есть хозяин! — продолжал ребёнок.
Сердце у Седьмого тяжело бухало в груди. Хотелось просто отдаться судьбе. Хотелось закрыть глаза и позволить монстрам рвать на себе кожу, позволить сожрать его внутренности. Хуже не станет.
Схватив Седьмого за волосы, толстая тварь потащила его к яме. Кто бы мог подумать, что у такого тщедушного на первый взгляд существа столько сил. Седьмой даже не брыкался. Он выжидал удобный момент, чтобы сделать… сделать что?
Перед тем как бросить человека в яму, младенец позволил увидеть, что творилось в ней. Света луны оказалось недостаточно, чтобы прогнать тьму, но вот второе зрение Седьмого не подвело. Десятки, может, сотни детских тел копошились в яме. Измазанные в слизи, выделявшейся из отростков на головах, и в грязи младенцы беззвучно открывали-закрывали рты и по-рыбьи пялились в небо. Прямо клубок змей.
Жирная тварь схватила Седьмого за руку и, проявив недюжую силу, кинула в яму.
А потом пришла боль.
***Седьмой не умер.
Когда его кожа превратилась в лохмотья, когда губы сожрали твари, когда оголились ребра, вот тогда он понял, что не сможет умереть, если того не захочет Кивир. Боль утихла, сменилась легким покалыванием.
Грызите, твари! Перемалывайте его кости в своих ротиках. Насыщайте жажду его кровью. Вдоволь наиграйтесь с его кожей.
Грызите! Уже всё равно ему не умереть.
В какой-то момент Седьмой почувствовал силу. Она словно взорвалась в груди, разлилась по телу.
Он может встать. Он может снова ходить.
Всё вокруг чавкало и хрустело. Седьмому надоело валяться в этой зловонной яме, кишащей тварями-младенцами. Скидывая с себя монстров, он сел, поднял голову вверх и мысленно улыбнулся. Страх прошел. Все двадцать лет после первого Всплеска он боялся Крылатых, Червивых королей, кукуксов, золотых многоножек… Боялся потерять что? Никчемную полужизнь? Как же он заблуждался, когда думал, что Кивир хочет лишь убить его. Нет, этой твари нужно что-то иное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});