Читать интересную книгу Трофейная банка, разбитая на дуэли - Владислав Крапивин

О том, как Лёнчик мается, Лодька выяснил случайно. После полдника он отправился в Привоз проявлять пленки, но вспомнил, что оставил в тумбочке отснятый накануне рулон. Пошел обратно. В этот момент подкатила к "штабному" крыльцу пыльная "Победа", из нее выбрались директорша Хайдамаки и женщина в светлой, похожей на панаму шляпе. Худощавая, с озабоченным лицом.

— Товарищ Арцеулова, вы сразу к сыну или зайдем сначала ко мне? — официальным тоном осведомилась Хайдамаки. — (Лодька, сам не зная почему, придержал шаги, прислушался издалека).

— Рената Мефодьевна, я сразу, если мы обо всем договорились...

— Договорились, но... еще кое-какие формальности...

— Тогда зайдем... — женщина согласно качнула шляпой.

Директорша вдруг спросила:

— А с Лёней вы уже договорились?

— Нет, но думаю, что сейчас договоримся...

Женщины поднялись на крыльцо. "Мама Лёнчика, — мелькнуло у  Лодьки. — О чем это они должны договориться?" Впрочем, какое его дело? Он зашагал к обширному  бревенчатому дому, где располагались мальчишечьи палаты. У входа, на завалинке, обняв себя за колени, притулился Лёнчик.

— Пламенный салют! — бодро сказал Лодька.

Лёнчик слабо улыбнулся, кивнул. Будто хотел сказать: "Извини, мне не до веселья..."

— Ты чего кислый?

Лёнчик глянул из-под козырька. Сказал сразу, будто признание могло облегчить печаль:

— Мама не приехала. Обещала обязательно сегодня навестить, а вот... нету...

Первой мыслью было сразу осчастливить Лёнчика. Но Лодьку словно толкнуло:

— Давай поколдуем, чтобы приехала скорее!

Лёнчик мотнул головой (и, кажется, искра сорвалась с ресниц):

— Не поможет. Все сроки уже прошли.

Лодька присел рядом.

— Я знаю колдовство, которое помогает очень часто... — Захотелось ему сотворить сказку. — Оно простое, но сильное...

Лёнчик недоверчиво улыбнулся.

Лодька сорвал два высоких стебля подорожника, и связал их морским "прямым" узлом (папа учил).

— Держи эти два конца. А я эти. Загадай желание. А как загадаешь, дергай. Если узел порвется, оно сбудется...

Лёнчик, все так же улыбаясь (понимаю, мол, что это игра, но пусть...), помолчал секунду и дернул. С той силой, каким было его желание. А Лодьку тут же обожгло страхом: "Может, это и не его мама была! Или вдруг она уедет, не зайдет!.."

Но получилось так, что лучше не придумаешь. Лёнчик посидел, глядя на порванные стебельки, глянул перед собой, приоткрыл рот... просиял и бросился по тропинке...

Следующим утром сразу после линейки Лёнчик подошел к Лодьке. Дергая под красным галстуком галстучек матроски, проговорил тихо и требовательно:

— Лодик, а как это у тебя получилось? Разве бывает настоящее колдовство? — и глянул из-под темной отросшей челки.

Было бы бессовестно морочить Лёнчику голову.

— Наверно, не бывает настоящего колдовства. По крайней мере, я не умею. Я пошутил...

— Но ведь она приехала!

— Ну да, я видел ее перед этим на улице, она заходила к директорше...

— Разве ты знаешь мою маму?

— Я догадался. Рената сказала ей "товарищ Арцеулова". А потом еще спросила: "Вы сейчас к Лёне?"

— Понятно, — выдохнул Лёнчик. И было как раз непонятно: то ли он радуется, то ли обиделся.

Лодька бормотнул, как маленький:

— Не обижайся. Я это... нечаянно...

Глаза Лёнчика просветлели до ясной синевы.

— Лодь, я нисколечко не обижаюсь! Наоборот! Все так здорово получилось!.. Вот если бы ты обещал, а она не пришла...

"Тогда — жуть", — мысленно добавил Лодька. И торопливо сказал:

— Я нечаянно услышал, что у вас какое-то важное дело. Что-то случилось?

Лёнчик кивнул, но без тревоги и даже с удовольствием:

— Да. Меня хотели завтра отправить в гости к нашим знакомым на юг. Приехал папин фронтовой друг и предложил: давайте, я заберу Леонида к себе, пусть покупается до сентября в Азовском море...

— А ты что?

Лёнчик нагнулся, почесал ногу, которую успели куснуть два подлых комара.

— А как отряд-то?.. Лодь, ты же сам говорил...

— Что говорил?

— Ну... про капитана...

"Вот это да!.. — ахнул про себя Лодька. — Я же говорил тогда так, ради красного словца... — И честно сказал себе: — Я в таком случае ни за что не отказался бы. Ведь море..."

"Правда, не отказался бы? — с грустной ехидцей спросил его будто оказавшийся рядом второклассник в синей сатиновой матроске. Тот Севка Глущенко, что ради вопросов чести вызвал на дуэль боевого офицера, майора. — Подумай получше..."

"До чего же ты въедливый тип", — сказал этому Севке Лодька.

"Вот так-то, братцы-матросики", — подвел итог еще один мальчишка в блузе с якорями и широким воротником. Только не в синей и не в черной, а в коричнево-рыжей и сохранившей под воротником ярко-вишневый цвет...

Где-то он сейчас?..

— Лодь... — осторожно позвал Лёнчик.

— Что?

— Ты... пожалуйста, не проговорись кому-нибудь, как я вчера... скучал... И даже слезу пустил...

— Ничего ты не пускал! Я не видел.

— Один раз пустил, — уточнил со вздохом Лёнчик.

— Я ничего не скажу. Только ты зря боишься. Подумаешь, беда! Я прошлый раз в лагере тоже слезы ронял, если мама не приезжала. Никто не смеялся...

— Я не боюсь, что засмеются! Только наши ребята... они ведь тоже ждут родителей. А приезжают не ко всем. Они услышат такие разговоры, опять расстроятся. Девочки могут даже разреветься... А до конца смены еще целая неделя...

"Всего неделя!" — радостно отозвалось в Лодьке. Потому что большой мальчик Лодя Глущенко тоже скучал по маме. А она не приезжала сюда ни разу. Просто не могла. Была на Севере или уже на пароходе, по дороге к дому... Как она там? Виделась ли с отцом?..

Футболисты

Последние дни в лагере были окрашены грустью близкого расставания. Грусть ощущалась не сильно, однако была постоянной — словно в воздухе растворилась прохладная водяная пыльца. Неунывающий Жора теперь все реже вспоминал одесские и хулиганские песни. Вместо этого пел с ребятами что-нибудь такое, "трогающее душу": "О чем ты тоскуешь, товарищ моряк", "Прощайте, Скалистые горы...", "На Смоленской дороге", "Далёко-далёко у моря...". Даже в суетливой подготовке к заключительной линейке и последнему костру как бы звучали печальные струнки, напоминая о скором отъезде (хотя и по дому все соскучились отчаянно).

Однако случилось посреди  этой недели событие, которое своим азартом и неожиданностью слегка нарушило лирическое настроение.

В гости к "Сталинской смене" заявилась "герценская" команда. То есть не специально в гости, а по пути. Ходили вообще-то в Падеринский бор — пособирать чернику и просто погулять среди настоящего, похожего на тайгу леса. Но раз уж оказались рядом с лагерем, почему не зайти? Появилась мысль сговорить "сталинцев" на футбольный матч. А к тому же, были сведения, что здесь обитает Севкин. Удобный случай, чтобы навестить человека...

В ту пору суровая санитарная инспекция еще не царила над лагерями безжалостно и неумолимо, как в более поздние времена. Встречи "лагерных" с деревенскими ребятами и с гостями из города были делом обычным. Поэтому "герценских" приняли довольно радушно, хотя они и "поломали режим", появившись посреди "мёртвого часа". Их покормили остатками обеда, а в Привозе отыскали Лодьку Глущенко: "Там пацаны из города заявились, тебя спрашивают!"

Компания была не в полном составе, старшие не пришли (оно и понятно, готовятся к институтам). Не оказалось и Славика Тминова — не пустили его без Лешки. И Цурюк не появился — он терпеть не мог ходить далеко, говорил "утомляюсь". Зато был среди ребят Витька Каранкевич. Он не таил обиды на "герценских" после весеннего случая у колонки, даже наоборот — все чаще отирался в этом обществе. Наверно, со "смоленскими" у него не ладились отношения. А еще пришла с мальчишками Раиска Каюмова!

Лодька ребятам обрадовался. И они обрадовались Севкину. Хлопали по спине и спрашивали: "А чё ты ничуть не поправился, стал еще тощее, чем раньше? Плохо кормят?" Он отвечал, что кормят как на убой, только толстеть не получается, если целыми днями носишься с аппаратом, как заведенный.

Тут же Лодька несколько раз щелкнул "Комсомольцем", снимая всю компанию. Борька при этом отвернулся и стал смотреть назад, будто увидал за спиной что-то ужасно интересное...

Да, он, Борис Аронский, тоже оказался здесь. И был он единственный, кто не подошел к Лодьке, смотрел на него, как сквозь толстое стекло. И Лодька смотрел на Борьку так же (или не смотрел вовсе).

Толька Синий, который любил прямоту в отношениях, спросил у Лодьки:

— Вы чё, так и не помирились?

— Да мы, вроде бы, и не ссорились, — шевельнул плечом Лодька. — Просто... разошлись по сторонам. А он чего это с вами сюда намылился? Казалось ведь, вовсе забыл про Стрелку, с "дворцовскими" водой не разольешь...

— Не склеилось у него с "дворцовскими", — объяснил Гоголь. — Ему в поликлинике ухогорлоносая врачиха петь запретила, говорит, что голос порваться может. А без песенок своих нафиг он им нужен?..