– Я, Андреич, думаю, что пить надо бросать, – неожиданно трезвым голосом начал тот. – Причем давно уже следовало бы. Что я кроме пойла в жизни-то видел? Матушка мне вот вспомнилась. Как она меня умоляла, чтобы завязывал с гулянками, женился, детишек наделал, чтобы ей внучат понянчить. Так и померла, бедная, не дождавшись. Вот вы сказали, этот ваш ученый утверждал, что не становятся дети тварями. А значит, должны они где-то остаться, обязательно должны. И еще я думаю, что, если спасу хоть одного ребенка, глядишь, и матушке на том свете легче станет, да и мне, возможно, кой-какие грехи скостятся. Об этом обо всем я и думаю, Андреич.
Прокоп, слушая его, смотрел куда-то вдаль невидящим взором. Вероятно, он вспомнил о погибшем сыне, погибшем по его вине, ведь, как ни крути, получается именно так.
– Ты прав, Алексей, – внезапно севшим голосом произнес он. – По кругу прав. Что будем делать, Глеб?
И с самим Чужиновым после слов Варнакова творилось что-то непонятное. Не то чтобы стыдно ему стало, но и невесело.
Готовили его родину защищать. На совесть готовили, потратив на каждого, как выразился один из инструкторов, едва ли не столько же, сколько уходит на подготовку космонавта. И случись что, он бы за нее умер, тут никаких сомнений нет. Но произошло совсем другое, то, чего никто не ждал. Но ведь родина – это как раз те самые дети, старики, другие обычные граждане, и все они попали в беду. Конечно, за исключением тех, кто стал тварями. Эти-то как раз и непонятно, куда попали. И уж не сам ли он экспедицию организовал в надежде обнаружить уцелевших. И что?
– Вверх по течению нам пути точно нет – эти гадины нас увидят. На веслах против течения сильно не разгонишься, а моста нам не миновать. Выходит, одна у нас дорога – вниз по реке. Так что судьба нам в Озерске побывать.
– Хорошо, не правая, – пробормотал Прокоп, глядя на перебинтованную кисть руки.
Глава 22
Курс валюты Зимбабве
– Они по берегу за нами бегут, – час спустя сообщил Гуров, ворочая веслами.
– Вижу, причем по обоим берегам сразу. Держись строго посередине, река сужается. Прокоп, в Озерске никакой плотины нет? Или шлюзов? Иначе упремся куда-нибудь, вот тогда точно влипнем.
– Нет, Глеб. Зато мостов целых два. Один для проезда закрыли не так давно, когда новый построили, но, думаю, твари на запреты плевать хотели.
Киреев старался держать пораненную ладонь кверху.
– Я не голосую все время за то, чтобы немедленно в усадьбу вернуться, – дергает, – ухмыльнувшись, объяснил он. И внезапно поинтересовался: – Алексей, а как тебя по батюшке?
Варнаков ответил не сразу.
– А зачем тебе?
– Да так. Годки мы с тобой. Сколько себя помню, тебя знаю. И отца твоего тоже. Но как звать его, убей – забыл.
– Его тоже Алексеем звали.
– Стало быть, Алексей Алексеевич.
С крыши стоявшей наособицу недостроенной многоэтажки Озерск был виден как на ладони. И представлял он собой печальное зрелище. Казалось бы, ну сколько времени прошло с того момента, когда все началось. Город же выглядел запущенным и нежилым, как будто люди покинули его год назад. Заваленные мусором улицы, перевернутые автомобили, черные провалы окон, разбитые витрины магазинов… А в иных местах и вовсе таким, словно по нему прошла война: следы пожарищ и даже несколько развороченных взрывами бытового газа домов.
– Что-то много окон без стекла, – поделился впечатлением Гуров. – Как будто специально их кто-то выбивал. Интересно почему?
– Олег, представь такую ситуацию: стал ты вдруг тварью…
Прокоп говорил как будто бы серьезно, но глаза его выдавали. Чужинов взглянул на Гурова: как он? Киреев, сам того не желая, угодил ему в больное место. Но Олег только кивнул: мол, представил, что дальше.
– И сидишь ты себе в квартире, ну, пусть на третьем этаже. Жрать хочется невмоготу. Глеб, кстати, а твари кроме мяса едят еще что-нибудь?
– Черт их знает, не видел. – Чужинов с интересом прислушивался к разговору.
– Ладно, пусть едят, – милостиво разрешил Киреев. – Сожрал ты в доме все, что было съестного. Макароны, горох, гречку с мукой. Даже холодильник умудрился открыть и банки консервные клыками вспороть, хоть и морду себе всю изрезал. Но жрать-то хочется по-прежнему. А тут глядь в окно, а там какой-нибудь хавчик бегает. Или такая самка, о которой ты всю свою короткую твариную жизнь мечтал. Двери железные, их не выбьешь. И что бы ты сделал?
– Ну, если самка, в окно бы выпрыгнул.
– Вот ты сам на свой вопрос и ответил.
И оба они рассмеялись.
На крышу многоэтажки они попали легко, без всяких приключений. Преследовавшие их твари внезапно исчезли, как будто испарились, и о причинах сего можно было только догадываться.
– Наверное, на ТЭЦ рванули, – предположил Прокоп. – Она здесь недалеко, километра три, не больше. Если они даже обычную батарейку чувствуют, то уж там электричества навалом.
– А те, что на другом берегу были? – Гуров рассматривал мозоли на ладонях, натертые от долгой гребли.
– А черт их знает, с той стороны как будто бы ничего такого нет. Да и какая разница? Главное, смылись.
– Олег, греби к берегу, – распорядился Глеб. – Высадимся, заберемся во-о-он на ту новостройку, с нее уже и дальнейший маршрут проложим. Кроме того, глядишь, что-нибудь интересное увидим. Кстати, Прокоп, магазинчик твоего знакомого далеко отсюда?
– Видишь старый мост? Так вот, слева от него, почти на самой набережной. Только подходы к нему сложные. Случись что, и забраться будет некуда.
– Вот сверху все и увидим.
Чужинов высадился на берег первым, держа автомат наготове и внимательно оглядываясь по сторонам. Казалось бы, пустынно вокруг, но эти существа обладают уникальной способностью появляться внезапно, как будто из-под земли. К нему присоединился Прокоп, затем и все остальные. Постояли, вслушиваясь и всматриваясь, бросили каждый взгляд на лодку, оставшуюся на воде, – их главный шанс на спасение.
– Ну что, вперед? – спросил Киреев у Чужинова, и тут же, уловив справа какое-то движение, оба они вскинули стволы.
– Откуда он тут взялся? – ошеломленно прошептал Варнаков. – Да худой-то какой, одни ребра!
Щенок. Крупный, лобастый, но исхудавший так, что ребра проступали даже сквозь длинную шерсть, местами свалявшуюся чуть ли не до состояния войлока. Он высовывался из-под бетонной плиты, где, вероятно, нашел себе убежище, готовый в любой момент снова под нее юркнуть. По щенку хорошо было видно, как ему хочется приблизиться к людям, но страх держал его на месте. Вообще за все время, прошедшее с той самой злополучной ночи с пятницы на субботу, Глеб видел только одну собаку – разорванного в клочья пса егеря Филатова Мирона. Они как будто исчезли все, и тут такая встреча.
Чужинов присел на корточки, подзывая к себе щенка:
– Не бойся, иди сюда.
А когда тот сделал в его сторону несколько шагов, рука сама полезла в рюкзак, чтобы извлечь банку говяжьей тушенки. Другой рукой он вынул нож, одним круговым движением ее вскрыл и вывалил содержимое на траву.
Обычный охотничий нож, прихваченный им из флигеля покойного егеря. И он совсем не походил на нож Киреева, висевший у того на левой стороне груди рукояткой вниз. У Прокопа он от известнейшего производителя, изготовлен из порошковой нержавейки и такой заточки, что волосинку на весу строгать можно.
У Глебова ножа сталь на лезвие пошла из обычной автомобильной рессоры. Деревянная рукоять на двух клепках, острие – так называемый «щучий нос», и ярко выраженная гарда. Но надежен: на нем всем весом висеть можно или как ступеньку использовать. Или как любой инструмент, какой только в голову взбредет. Ну а затупится, достаточно несколько раз провести обычным напильником. Относись к нему с уважением, и он никогда тебя не подведет. Как автомат Калашникова. А что от него еще требовать?
Щенок накинулся на угощение так, что Варнаков присвистнул: