Перед вагончика дыбился кверху; половицы словно указывали на человека в черном, тоже сидевшего скрестив ноги на куцей подстилке.
Это был он, Эл. Тот самый Нюхач.
Глаза у него были сосредоточенно прикрыты. Наконец он их открыл; взгляд был устремлен на Милену.
— Ну вот, дамы-господа, — проговорил он. — На этом пока хватит. — Вдоль стенки, прижатые специальной планкой, стояли банки с чем-то вроде самогона. — Прошу всех: грейтесь, выпейте чего-нибудь. Гобелен закончим позже. — Одним гибким движением он встал, такой же рослый и поджарый, как и прежде. Не было только шляпы и балахона. На Милену он поглядел с грустью.
— Привет, — поздоровался он.
— Привет, — в тон ему откликнулась Милена.
Нюхач набросил себе на плечи плащ из тюленьей кожи.
— Да нет, настоящих тюленей ради этого истреблять не пришлось, — заметил он вслух, перехватив случайную мысль Милены. И, секунду помолчав, добавил: — Ты безусловно права: я все такой же ершистый.
Послышались добродушные смешки.
«Они все улавливают, — поняла Милена, — слышат все, что я думаю, и все понимают. Я перед ними сейчас как голая. Как же быть?»
В вагончике снова приязненно рассмеялись. Лица присутствующих были простоватыми, грубоватыми, но смотрели на Милену вполне дружелюбно.
— Хочешь тоже стать ниточкой? — спросила ее одна из сидящих. Милена ничего не поняла. Женщина как будто спохватилась. — Не беспокойся, лапонька, мы просто спрашиваем, хочешь ли ты быть частью гобелена. Ты нам всем нравишься. — Она переглянулась со своим соседом. — А вообще, ты должна всем рассказать, иначе они так и не поймут, — сказала она и поглядела на Милену с жалостливой улыбкой. — Так ведь, лапонька?
— Соль и шерсть, — перебила другая Танцовщица, тоже с улыбкой (эта — в форменной куртке Почтальона). По кибитке прошел гомон единодушного согласия. Нюхач Эл в этот момент ловко спустился по откосу пола и изящным движением натянул перчатки. На Милену он взглянул, как будто чего-то от нее ожидая, после чего, улыбчиво прикрыв на секунду глаза, неожиданно произнес, будто в некоторой растерянности:
— Прошу прощения. Я то и дело забываю, что ты меня не слышишь. Ну что, может, немного пройдемся? Заодно и поговорим. — Вблизи его бледное лицо выглядело еще более худым. Но глаза теперь не были такими запавшими и отчужденными, как прежде.
Воздух снаружи был словно пронизан ледяными иглами. Средь голых ветвей угнездилась стайка ворон, хрипловато перекаркиваясь между собой в морозной дымке. Эл помог Милене спуститься с лесенки-приступки.
— Проблема в том, чтобы застать его одного, — сказал он.
— Не поняла? — Милена была совершенно ошарашена.
— Я о Максе. Мне нужно будет оказаться с ним наедине.
— Ты уже знаешь, в чем проблема?
Эл кивнул: дескать, не перебивай.
— Так что поход на концерт или что-нибудь еще в этом роде не годится. Слишком много мыслительного шума. Лучше было бы просто к нему наведаться. И сказать открыто, чем ты занимаешься. Не знаю, почему ты считаешь, что лучше было бы как-то обвести его вокруг пальца.
— Извини, я как-то не привыкла к такой манере общения, — призналась Милена.
— Я знаю, — мрачно кивнул он.
«Тебе, наверное, не терпится поскорее со всем этим разделаться», — догадалась Милена.
— Пожалуй, да, — сказал Эл вслух, глянув на нее с поджатыми губами.
Неожиданно для себя Милена подумала: «Интересно, а какие чувства он сейчас испытывает к Хэзер?» И краем глаза заметила, как он тотчас отвернулся.
— Я однажды заставил тебя хлебнуть. Поэтому чувствую, что в долгу перед тобой, — сказал он. — Так что денег с тебя не возьму.
— Спасибо, — пробормотала Милена. А сама подумала: «Странно, я о деньгах не заговаривала. У меня о них и мысли не было».
Эл говорил быстро и строго, по существу дела:
— Надо сказать Максу начистоту, чего мы от него хотим. Наш подход такой: я просто помогаю ему вспомнить. Устрой нам что-нибудь вроде встречи, желательно непринужденной. Всегда легче, когда люди настроены на сотрудничество.
Милену по-прежнему задевало его упоминание о деньгах.
— Ты мне ничего не должен, — настойчиво сказала она.
Эл стукнул одетой в перчатку ладонью о ладонь.
— Эх, люди, если бы вы могли слышать! — воскликнул он. Как будто изъясняться словами было чем-то недостойно примитивным. — Послушай. Ты и есть Хэзер. По крайней мере, она была половиной тебя. А то и больше.
«Он все еще ее любит. Эх, бедняга».
Эл со вздохом потер лоб.
— Сейчас она, наверно, запрятана глубоко, да?
И посмотрел на лоб Милены, будто ожидая увидеть там свою Хэзер.
— Ты же сам знаешь, — сказала она. — Зачем спрашивать?
Эл пожал плечами.
— Ты больше не чувствуешь ко мне ненависти. А это уже нечто.
— Нечто — это то, что в конечном счете сотворила я с Ролфой. А это гораздо хуже того, что тогда устроил мне ты.
— Чш-ш, — перебил он, поднося палец к губам. — Я знаю. Знаю. — И в глазах у него отразилось нечто большее, чем жалость: понимание. — Ох уж эти мерзавцы, с их чертовым Считыванием. Им необходимо все контролировать, держать в узде. И им совершенно наплевать, что может погибнуть во время самого процесса. Извини.
Однако встречного понимания Милена в себе по-прежнему не ощущала.
— Скажи мне, — обратилась она. — Боюсь, тебе все равно придется мне это сказать. Как все складывается у тебя? Чем ты все это время жил?
В глазах у Эла мелькнула совершенно неожиданная, какая-то мальчишеская радость оттого, что ей не все равно, что с ним происходит, что ее это интересует. Он неловким жестом указал на свою хижину-кибитку.
— Я делаю гобелены, как я уже говорил. Свиваю узоры из всех людей, которых встречаю. Характеры подобны цветам. Я тку из них гобелены и вывешиваю в воздухе, для других Нюхачей. Нас теперь достаточно много. Все в основном заняты обычной работой, так что у них на творчество в основном не хватает времени. Поэтому гобелены делаю я, а они их у меня покупают.
— Разносят по домам и вешают на стену?
— Нет. Запоминают, — поправил он робко.
«Что, опять эта вирусная память?»
— Но ведь ты ненавидишь вирусы.
— Я ненавижу их вирусы. Но люблю те, что люди делают для себя сами. — Эл пытливо вгляделся ей в лицо. — Если б ты только умела читать, — вздохнул он, — ты бы безусловно поняла, о чем я.
Они не спеша шли по пустоши.
— Если только ты не Нюхач, тебе и представить невозможно, насколько сложно, многослойно устроен человек. Просто вселенная в миниатюре. И в голове у всех — сплошной щебет. Мы его называем «туман», как начинка у облаков. Он все собою затягивает, и люди из-за него перестают видеть. Большинство попросту живет на автопилоте, отрубает почти все свои функции. А уровнем ниже находится Паутина. Это память. Именно здесь все и хранится, и она действительно напоминает тенета. Здесь запросто можно заблудиться. По-настоящему сложная личность бывает настолько запутана, что из нее и выход-то не сразу найдешь; бывает, просто ужас охватывает. А еще ниже, подо всем этим, — Огонь. Там просто жжет. Здесь расположено сердце.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});