Результат его мытарств в Англии оказался тем же. Он — персона нон грата. Господи! Будто он явился с другой планеты!
Прошло сорок два часа с тех пор, как он покинул Америку. Наконец Джино получил временную гостевую визу в Израиль. Он остановился на верхнем этаже отеля «Дан», а через три месяца поселился на вилле у моря с двумя телохранителями, экономкой, двумя эльзасскими догами и случайной подружкой. И стал ждать, когда можно будет вернуться домой.
Переговоры обещали быть нелегкими.
* * *
Сразу после отъезда Джино Лаки вернулась на Багамы, благополучно завершила каникулы с Крейвеном, а затем возвратилась в Вашингтон, где ее ждала обычная рутина. Она все еще кипела от ярости, вспоминая, как с ней обошелся отец, и была полна решимости что-нибудь придумать и доказать ему, как сильно он ошибается. Как он смел обращаться с ней, точно с несмышленышем? Женщины слишком эмоциональны для бизнеса, да? Ничего! Она ему покажет!
Ричмонды были шокированы скандалом с Джино. Лаки стала для них бревном в глазу. Поэтому, когда через несколько недель Коста прислал ей на подпись какие-то бумаги, она решила лично отвезти их обратно.
В самолете она их внимательно прочла и с изумлением узнала о том, что назначена директором множества компаний, принадлежащих Джино. Она перечитала приписку Косты: «Тебе не обязательно читать… просто поставь свою подпись там, где карандашная птичка… чистая формальность…»
Ничего себе «не обязательно читать»! Ну нет — если я подписываю, я прежде всего читаю!
Она заранее забронировала номер в «Шерри» и, как только прошла регистрацию, позвонила Косте.
— Угадай, что случилось? Я в городе. Как насчет того, чтобы сводить голодную девочку поужинать?
— Зачем ты приехала? — изумился он. — Где Крейвен?
— Крейвен со своей семьей в Вашингтоне, где ему и надлежит быть, — сладким голосом ответила она. — Я приехала сделать кое-какие покупки.
Коста заколебался.
— Это хорошо…
— Есть какие-нибудь новости о папе?
— Тихо! — предостерег он. — Больше ни слова по телефону.
— Ясно. Увидимся. — Интуиция подсказывала Лаки, что с Костой нужно быть очень осторожной. Хлопать ресницами, изображать наивность…
На протяжении всего ужина в ресторане «Двадцать одно» она усиленно хлопала ресницами и прикидывалась пай-девочкой. Последовав совету Косты, заказала утку. Восхищалась темными деревянными панелями и свисавшими с потолка игрушками. С оглядкой потягивала вино.
— Я никогда здесь не была! — восторгалась она. — Это просто потрясающе!
Коста был доволен, что она оценила его выбор ресторана.
— Как ты думаешь, — как бы между прочим поинтересовалась она за коктейлем, — Джино скоро вернется?
Он печально покачал головой.
— На это нужно время. Больше, чем мы предполагали.
— Сколько времени?
— Сейчас трудно сказать.
— Недели? Месяцы? Годы?
Коста пожал плечами.
— Это долгая песня. Никто ничего не знает.
Показалось ему или он в самом деле подметил улыбку у нее на губах? Лаки стала эффектной молодой женщиной. Странно и приятно — сидеть рядом с ней в этом ресторане. Сначала он чувствовал себя не в своей тарелке, но постепенно Лаки удалось расшевелить его, заставить вспомнить о прошлом.
Оказалось, она умеет слушать. Время от времени вставляет короткие наводящие реплики — как раз в нужных местах. Вскоре Лаки узнала о жизни Джино больше, чем за все предшествующие годы. Она знала его богатым — и завороженно внимала рассказу Косты о начале его жизненного пути, когда он был беден и ютился в конуре.
— Как же вы познакомились? — спросила Лаки.
Коста тотчас спрятался в свою раковину. Она почувствовала неладное и оставила эту тему.
Дядя Коста. Она знала его всю жизнь, но впервые вот так сидела с ним и вела умный разговор. Интересно, как он теперь устраивается в смысле секса? Может, он слишком стар и этой проблемы больше не существует? Легко ли мужчине поддерживать эрекцию много лет подряд? А он неплохо смотрится. Ну, правда, невысокого роста, худой и шевелюра стала совсем белой.
Доброе красное вино развязало Косте язык. Он рассказал Лаки о бабушке Леоноре — на протяжении многих лет это была запретная тема. Тетя Джен неизменно бледнела при упоминании ее имени.
— Джино очень любил ее, — продолжал Коста. И вдруг, поняв, что сказал лишнее, прикусил язык.
— Дядя Коста, — с невинным видом произнесла Лаки. — Помнишь наш разговор перед отъездом Джино?
Он кивнул.
— Ты сказал, что мне придется только подписывать бумаги — и никаких хлопот. Мол, это очень сложно, целую неделю объяснять.
Он снова кивнул.
— У меня как раз свободная неделя, и я буду безмерно признательна, если ты дашь мне кое-какие объяснения.
Разве он мог отказать? Это уже не прежняя дикарка Лаки — она превратилась в красивую, приятную даму, интересующуюся всем на свете.
День за днем она приходила в его офис, и он — сначала неохотно, потому что не верил в устойчивый интерес с ее стороны — объяснял ей, как действуют те или иные компании.
— Конечно, ты — лишь подставное лицо, — сказал Коста. — Тебе не придется ни за что отвечать.
Вот как? Ну, дядя Коста, это твое личное мнение!
— Я буду присылать тебе документы на подпись. Можешь быть уверена, что все они тщательно проверены и одобрены мною.
Лаки кивнула в знак согласия. Она, как губка, впитывала каждый бит полученной от него информации.
Крейвен достал ее по телефону.
— Когда ты вернешься?
— Я не вернусь, — хладнокровно заявила она. — Нашему браку пришел конец. Позаботься о том, чтобы мне переслали мои вещи.
Крейвена больше заботило, что скажет отец, нежели сам факт развода.
На другой день позвонил Питер Ричмонд. Обычные интонации опытного политика.
— Лаки! О чем ты думаешь? Возвращайся, и мы спокойно обо всем поговорим.
— Не о чем говорить.
— Если ты не приедешь, придется мне самому лететь в Нью-Йорк.
— Ради Бога.
Она ни с кем не делилась своими планами. Ее развод — ее личное дело. Коста не уставал напоминать: «Разве тебе не пора домой?» — но она только отмахивалась: «Не горит».
Когда позвонил Питер Ричмонд, она согласилась с ним поужинать. Вообще-то она каждый вечер ужинала с Костой — слушала и училась, — и тот не смог скрыть разочарования.
— А я-то собирался повести тебя в совсем особое местечко.
— Завтра, дядя Коста. Обещаю.
— Мы договорились на сегодня.
— А куда?
— Это секрет.
— Значит, до завтра?