– Куда вы увозите его? – Подобная деловитость показалась Наташе кощунством.
– В морг, – кашлянув, пояснил медбрат. – Вам не следует туда ходить, – прибавил он, увидев, что Наташа подхватилась с места.
– Я буду там, где мой муж! – сама не понимая, что говорит, заявила Наташа.
– Вы присядьте пока, а я позову доктора, он сделает вам успокаивающий укол. – Медбрату было искренне жаль эту юную женщину, прекрасную в своем горе.
– Я совершенно спокойна.
– Да, да, конечно. Где вы живете? Мы попросим кого-нибудь отвезти вас домой.
Не отвечая, Наташа побрела за каталкой. Вокруг все время были какие-то люди, они ходили по коридорам, выглядывали из палат, стояли у лифта... Они не желали причинять Наташе боль, они просто занимались своими делами, и она понимала это: жизнь вокруг продолжалась. Наташу беспокоило только одно. «Почему их так много разгуливает по больнице? Ночь ведь», – думала она, не замечая, что уже давно наступило утро. Первое утро без Сереженьки.
Лишь в кафельном зале морга, показавшемся измученной Наташе странной пародией на бассейн, в котором они с Сережей вновь обрели друг друга, она смогла ненадолго остаться наедине с любимым. Хмурый патологоанатом деликатно притворил за собой дверь, и Наташа в последний раз кинулась к Сереженьке на грудь, покрыла поцелуями его умиротворенное лицо, оросила слезами сомкнутые веки... Если бы слезы могли воскрешать! Если бы Наташа могла отдать всю кровь до последней капли, чтобы вернуть своего рыцаря!
Вернуть? О нет! Сергей не подарил ей те драгоценные подарки, которые мечтал сделать, но вручил Наташе иной, несравнимо более ценный дар: частицу своей благородной души. И пока бьется Наташино сердце, Сергей будет жить в нем. Наташиными глазами он увидит, как растет его сын. Наташиными губами поцелует дочь в день ее свадьбы. Наташиными руками возьмет аккорд на испанской гитаре. Готовая расстаться с жизнью, чтобы не испытывать нестерпимую душевную муку, Наташа словно услышала голос Сергея, приказывающего ей жить. Жить так же ярко и не напрасно, как жил он, и научить этому их детей.
Патологоанатом нервно кусал губы, расхаживая по маленькому кабинету. На столе исходил паром электрический чайник, рядом с чашкой сохли заботливо приготовленные женой бутерброды, но он даже не глядел в ту сторону, хотя не ел почти сутки. Его молчаливые подопечные давно уже воспринимались им как материал для работы, но не оттого, что патологоанатом был жесток: он не мог позволить себе чувствительность, она лишила бы его возможности как следует делать свое дело. Однако сегодняшний случай выбивался из общей колеи. Патологоанатом сумел приучить себя не нервничать, когда потерявшие близких люди рыдали и выли, молили и угрожали ему, будто он и был тем самым Хароном, во власти которого отправлять дорогих им людей в страну смерти либо отпустить их восвояси. Родственников не полагалось пускать в помещение морга, и обычно это правило жестко выполнялось. Патологоанатом не соблазнялся никакими посулами, не пугался угроз. Но сегодня он увидел женщину, с королевским достоинством пришедшую проститься с любимым человеком, и не сумел выговорить «нет» – столько величия было в ее горе. Патологоанатом поймал себя на том, что почти завидует покойному. Его беспокоило, что прощание так затянулось. «Не упала ли она в обморок? А вдруг сердечный приступ?» – запоздало обеспокоился патологоанатом и, ругая себя на все корки за неуместную сентиментальность, бросился было в зал. Но тут дверь отворилась. Наташа была бледна, но весь ее вид выражал решительность и собранность. «Вот это женщина! Такую не сломить никакому горю!»
Упрямо сжав губы, Наташа направилась к стоянке автомашин.
Глава 22
Слава и Женя помогли Наташе уладить дела с похоронным агентством, Алена и Лиза – с организацией поминок. Таня сидела с детьми, а Игорь взял на себя заботы об Атоске.
– Что бы мы делали без Сережиных друзей, – благодарно сказала Наташе Анна Александровна.
«Да, верные друзья... Они появились у нас благодаря Сереженьке», – подумала Наташа, но вслух ничего не сказала. После похорон силы отказали ей, и она заболела. Анна Александровна нежно и жалостливо глядела на дочь. «Мыслимое ли дело, столько вынести! Железо, и то сломалось бы. Я бы не поверила, если бы мне рассказали, что женщина может перенести такое... Бедная моя девочка».
Все старались помочь Наташе, чем могли. Больше всего ее и маму потряс поступок Ивана Дмитриевича: его дочь была завучем в престижной гимназии, и он устроил так, чтобы Анечку приняли в нулевой класс бесплатно. Все, все спешили утешить и хоть чем-то порадовать Наташу и ее близких. Не могли они лишь одного: вернуть им Сергея.
На сороковой день, после панихиды, отец Александр долго и ласково беседовал с Наташей. Он утешал ее: не беда, что из-за болезни они с Сергеем так и не успели обвенчаться. Она не должна корить себя за это! Наташа грустно улыбалась: они не прожили вместе и трех лет, но эти годы вместили, казалось, долгую счастливую жизнь. И все же они с Сереженькой столько не успели!
Первое горе прошло, острота страдания несколько притупилась, и вот пришел день, когда Алена решила попробовать немного расшевелить Наташу. Как медика, ее тревожило состояние нервной системы подруги: прожить несколько лет в сильнейшем напряжении, испытать весь кошмар поездки на Украину, а потом – горе утраты... Алену тревожило и то, что Наташа на глазах похудела, и то, что она стала сонливой, часто раздражалась. Все вокруг напоминало ей о Сергее: то передадут по радио песню, которую он любил насвистывать, то поздоровается на улице знакомый собачник...
«Надо вытаскивать Наташку из этого состояния, так и до невроза недалеко», – рассудила Алена и однажды почти насильно привела Наташу в бассейн.
В первые мгновения знакомый гул голосов, отдающихся от кафельных стен, плеск воды, свистки тренеров обрадовали Наташу, она встрепенулась, как спущенный с руки сокол, и на лице Алены появилась довольная улыбка. Однако вскоре подруга с тревогой заметила, что радость Наташи куда-то подевалась; двигаясь, точно автомат, Наташа поплыла вдоль стенки бассейна, но быстро вылезла и направилась в душ. Расстроенная неудачей, Алена догнала подругу на улице.
– Ален, спасибо тебе за все, – со вздохом проговорила Наташа. – Но я не могу больше сюда приходить! Не могу.
Алена огорчилась бы меньше, знай она, что ее усилия не пропали даром: в Наташиной душе ожили ростки прежнего жизнелюбия. Пока еще неосознанно, но Наташа возвращалась к себе прежней. Анна Александровна первая заметила добрые признаки: дочь стала меньше задумываться, а однажды мама с радостью увидела, что Наташа перечитывает «Унесенных ветром». Одеваясь, Наташа перестала останавливать свой выбор на одежде черного цвета, предпочитая палевый и даже розовый.