Читать интересную книгу Бойцовые псы - Сергей Волошин

— Сейчас все только о ней и говорят, — сказал Каморин. — К месту и не к месту. Но я никогда не уговариваю. — Он встал с кресла. — Просто запоминаю. Такие вещи я никому не прощаю. И достану тебя, где б ты ни прятался. Это уже ты запомни.

— Нет, нет, сядьте… — замахал руками Эдик. — Настя! — закричал он так, будто его уже убивали. — Павел Романович хочет уйти! Где твой обещанный джин с тоником?

Каморин сел. Сощурившись, смотрел с минуту на хозяина.

— Ну? Будешь и дальше мне мозги полоскать? Сколько?

— Но как вы можете верить на слово! — всплеснул руками Эдик. — А если вас обманут?

Настя вкатила в комнату сервировочный столик, на котором плескались два фужера и стояла хрустальная ваза с фруктами и печеньем. Оба, не сговариваясь, замолчали, ожидая, пока она выйдет.

— Я потом перепроверяю по своим каналам, — спокойно продолжал Каморин. — И рано или поздно узнаю все как есть. И не приведи Господь, если вы меня обманули…

Глаза Эдика теперь были полны суеверного ужаса. Похоже, уже сам был не рад, что связался. И просто не знал, как выпутаться.

— Я слушаю, слушаю… — кивнул Каморин и взял в руки фужер.

— Но и пятьдесят процентов — перебор… — тихо, но проникновенно произнес Эдик. — Согласитесь, так не бывает.

Каморин с некоторым удивлением взглянул на него. Что значит искусство перевоплощения, свойственное хорошим артистам и удачливым дельцам. Теперь в этом негромком голосе, скорее, слышалась угроза. С моей стороны наличествует перебор, подумал Каморин. С ним так нельзя. За холеными щечками, пожалуй, есть кое-какие челюсти. Ну что ж, отрабатываем маленько назад.

— Пожалуй, — кивнул Павел Романович. — Тут я перегнул. Испытал вас на прочность. Теперь вижу: за своё вы готовы перервать глотку кому угодно. Ладно, пятнадцать процентов — это сколько? Притом учтите, я все перепроверю.

— Двести тысяч… — спокойно сказал Эдик. — Нет, Павел Романович, согласитесь, это неразумно.

— Десять вас устроит? — усмехнулся Каморин. — И я становлюсь вашим другом и другом вашего дома.

— Эдик подозрительно посмотрел, но ничего не сказал.

— Семь процентов, — сказал он минуту спустя. — И я ваш должник.

— О'кей, — согласился Каморин, становясь всё благодушнее.

Было похоже, что хозяин уже пожалел, что не назвал ещё меньшую цифру. Теперь его подозрительность тем больше усиливалась, чем больше ему уступал Каморин.

— Это всё равно почти сто тысяч… — сказал Эдик.

— А можно без почти? Не жадничайте. Если вы согласны, значит, оно того стоит? — Гость весело сощурился, снова перейдя на «вы». — Вот теперь можно выпить. За здоровье хозяйки.

Часть третья

Глава 1

Лежали вповалку, где кого застал дурной похмельный сон. Седов увидел свою Любу, показавшуюся в этой грязной, полутемной комнате брошенной на пол кучей тряпья. Неестественно неживая поза, неестественно бледное, словно мертвое лицо, наполовину закрытое спутанными волосами…

Лёха зажег свет. Хозяйка притона, прикорнувшая на диване с продавленным сиденьем, подскочила, заорала благим матом, решив, что пришла милиция.

Александр Петрович даже не посмотрел в ее сторону. При включенном свете он увидел, что Люба лежит не одна, в обнимку с другой девицей, еще более грязной и оборванной, с лицом, накрытым какой-то драной хламидой.

— Не ори… — негромко сказал Лёха хозяйке. — Тебя ещё не убивают. Давно она здесь? — Он показал на Седова, присевшего перед Любой на корточки.

Александр Петрович осторожно погладил её по волосам.

— Любаша, — позвал он. — Вставай. Ты меня слышишь? — Он потряс её за плечо.

— Тебя, кажется, спросили, Ангелина! — громче сказал Лёха. — Давно она у тебя? И кто привёл?

— Что я, помню… — хозяйка, сама изможденная до синевы, почесала исколотой рукой в затылке. — Этот твой, Андрюха, вот, полюбовничек её. Чёрненький такой, кареглазенький… В общем, понял, о ком я? Красивый мальчик. Прямо залюбуешься. Сладкая парочка, как теперь говорят. Прятались они тут у меня… Уж не знаю от кого. — Она стрельнула глазами в сторону Седова. — Любочка так и говорила мне: мол, спрячь нас, тетенька Алла. И деньги мне совала, каких у неё отродясь не было…

Лёха искоса смотрел на Александра Петровича, на его согнутую спину. Но хозяйку не прерывал. И та вошла в роль.

— Уж они любили друг дружку! Прямо спать ночами не давали, я их на пол прогнала, чтоб не скрипели… А они поначалу плакали даже, наглядеться никак не могли. И кололись… Ой, как кололись, я первый раз такое видела, прямо боялась — вот-вот помрут… А она мне все доллары эти совала, принеси ей еще да принеси. А после разругались. Уж не знаю из-за чего. Вроде он её чем-то попрекал. Ну, она ему отворот: уходи, мол. А после плакала. Вот привела вчера сюда свою подружку, Светочку… Ну куда я её? Родители-то у неё хоть есть?

— Не знаю, — покачал головой Лёха. — Может, где и есть.

Ангелина склонилась к Лёхе:

— А это кто ей хоть будет? Не отец?

Лёха тихонько цыкнул на неё, прижал палец к губам.

— Любаша, — снова позвал Седов. — Ты сама сможешь подняться? Тебе помочь?

Потом повернулся к Лёхе — казалось, постарел сразу лет на десять.

— Можно что-нибудь сделать? Она ведь меня не слышит.

Лёха помотал головой:

— Предупреждал я тебя… Влип ты, как я посмотрю, Альча. Уж так влип…

Седов будто его не слышал.

— Я хочу отвезти ее к себе, — сказал Седов, ни к кому не обращаясь. — Приведу её в порядок. Сделаю ей ванну. Приглашу врача. Найму сиделку.

Он говорил усталым, будничным голосом. Ангелину по-прежнему не замечал.

— А потом она опять от тебя сбежит… — крякнул Лёха. — Ну ты попал… А ведь какие бабы у него были, — доверительно делился он с хозяйкой. — Королевы. А тут из-за какой-то сикушки…

— А чего, Любочка тоже интересная девушка, — хрипло сказала Ангелина, скаля зубы, что, по-видимому, означало улыбку. Села, закинув одну тощую ногу на другую, и закурила.

— Да ты и сама еще хоть куда… — махнул рукой Лёха и тронул Седова за локоть. — Ну куда теперь её, в машину?

Поддерживая с двух сторон, они вытащили безвольно обвисшую между ними Любу из квартиры.

Соседи смотрели с балконов и скамеек, как Седов бережно укладывает её на сиденье своей роскошной машины.

— Отец приехал, — судачили бабки. — Еле нашёл, говорят. Вишь, как поседел, бедный… А эта сука притон тут развела, а милиция хоть бы разок ее забрала! Хоть бы для виду оштрафовала. Бабок с рынка гоняют, а эту — хоть бы хны! Денег в зубы им сунет, они и пошли себе, с автоматами своими… Хоть бы вот такие отцы разок собрались все и в унитазе утопили её, тварь болотную…

Дома Седов, отпустив домработницу и охранника, уложил девушку в теплую ванну, вымыл ее с головы до ног с душистым шампунем и уложил спать. Потом сделал укол. Она его не узнавала, вяло сопротивлялась, иногда звала Андрея или ругалась матом и даже привычно, заранее застонав, раздвинула ноги, когда он, раздевая ее в ванной, снял с нее грязные, дурно пахнувшие трусики…

Вечером, когда он, вконец утомленный, собрался сам лечь спать в другой комнате, раздался телефонный звонок. Это была Ирина.

— Ты один? — спросила она. — С тобой сейчас можно разговаривать?

— Нет, — сказал Седов. — Я не один.

— Я тоже не одна! — грубо сказала она. — У меня Павел Романович, которому ты меня уступил по сходной цене. Как партию подержанного товара. И хочет с тобой поговорить.

Седов промолчал. Сейчас это не имело ровно никакого значения. Продал или не продал. Даже странным казалось, что он совсем недавно был от нее без ума. Как сейчас, судя по всему, она без него…

— Что молчишь? — спросила Ирина.

— Жду, когда он возьмёт трубку.

— А мне тебе нечего сказать?

— Сейчас — да, нечего… Потом как-нибудь. Ну, где он?

— Здравствуй, Александр Петрович. — Голос Каморина был непривычно благодушным, как если бы он только что хорошо отужинал, принял ванну и сел в халате в глубокое кресло, куда принесли телефон. — Я вот только что из ванны, — подтвердил он возникшее предположение, — а через пару часов улетаю… Мы можем до этого переговорить?

— Смотря о чём, — сказал Седов.

— Не понял! — Голос Каморина снова стал сухим и колючим. — Что ты ему сейчас наговорила? — Теперь его голос стал приглушенным, поскольку он обратился в сторону от микрофона, к Ирине. Она что-то ответила, но что именно, разобрать было невозможно.

— Я хочу, чтобы через двадцать минут ты был здесь. — Куда только подевался его благодушный тон. — Есть срочное дело.

И положил трубку. Седов прошел в спальню, взглянул на спящую Любу. Теперь ее нельзя было назвать неживой. Лицо из землисто-зеленого цвета становилось бледно-розовым, чёрные тени под глазами поблекли.