Доверьтесь мне, Амори, не оставляйте меня наедине с собой. Имейте снисхождение к слабому, испуганному, плачущему существу.
Вы знаете, иногда я завидую Мадлен: она умерла, она счастлива на небе, а я похоронена заживо в одиночестве и забвении.
Антуанетта де Вальженсез».
XLII
Амори — Антуанетте
«Кёльн, 10 декабря.
Вы упрекаете меня, Антуанетта, в том, что я мало говорю о себе. Чтобы наказать вас, пишу вам самое эгоцентричное письмо на свете. Две-три страницы хочу посвятить моей персоне и, надеюсь, имею право уделить две-три строчки вашей.
Вам это понравится?
Я в Кёльне, скорее, напротив него — в Деце. Из моего окна (я живу в отеле «Бельвю») мне виден Рейн и город. Зрелище изумительное: солнце садится за старым городом и ясным холодным вечером создает пламенеющий фон, на котором вырисовываются темные массивные купола и черные шпили церквей.
Река с глухим рокотом течет внизу, по воде пробегают красные, багровые всполохи. Удивительная красота!
Целые часы я провожу в экстазе перед этой дивной картиной, обрамленной гигантскими башнями недостроенного (к счастью) собора.
Ибо когда каменщики, полные тщеславия, закончат творение архитекторов, вдохновленных верой, солнце не сможет больше посылать свои лучи через здание и не сможет превращать пропасть между двумя высокими башнями в пылающую заревом печь.
Я рассматриваю эти детали с интересом художника. Мне нравится этот город, старый и молодой, почтенный и кокетливый одновременно; город думает и действует.
Ах, если бы Мадлен была здесь со мной и могла видеть солнце, опускавшееся за Кёльнский собор!
Мой банкир счел своим долгом вручить мне письмо-пропуск в Казино. Разумеется, я не бываю на вечерах, которые там даются, но днем, когда залы безлюдны, я охотно провожу там час или два за чтением газет.
Однако, должен вам признаться, Антуанетта, что мне потребовалось большое усилие, чтобы подавить отвращение, вызванное первыми прочитанными газетами; в этих двенадцати колонках не было для меня ничего интересного: парижский свет продолжает смеяться и веселиться. Вся эта европейская гармония, на глади которой самое глубокое личное горе не вызывает ни малейшей ряби, внушает мне неприязнь, переходящую в гнев. В конце концов, я сказал себе:
— Что такое для равнодушных людей смерть моей обожаемой Мадлен? Одной женщиной стало меньше на земле, одним ангелом больше на небе…
Я, конечно, эгоист, если хочу, чтобы другие люди разделяли со мной мое горе. Разве я разделяю их печали?
И я снова взял с возмущением отброшенные газеты и прочитал их.
Знаете ли вы, что уже три месяца прошло со времени моего отъезда из Франции!.. Иногда я пугаюсь, думая, что дни текут в горе так же быстро, как и в радости.
Кажется, еще вчера Мадлен лежала на своей постели, я держал одну ее руку, отец другую, а вы, Антуанетта, пытались согреть ее уже остывшие ноги.
Только за границей замечаешь эту великую истину: лишь в Париже бьется настоящая жизнь, в остальном мире — только более или менее сильные ростки ее. Только в Париже мы видим движение ума и прогресс мысли. И, тем не менее, Антуанетта, я бы еще долго оставался здесь, если бы рядом был кто-то, с кем я мог бы говорить о ней, например, вы. Мы бы любовались вместе этими прекрасными картинами природы, которые создают на моих глазах Рейн и солнце.
Ах, если бы я мог сжимать чью-то руку в моей, стоя в молчаливом восхищении перед окном… Если бы я мог найти чьи-то взволнованные теми же впечатлениями глаза, чью-то душу, чтобы поделиться!..
Но нет… моя судьба — одиноко жить и умереть!..
Вы спрашиваете, Антуанетта, что происходит со мной: к чему огорчать заботами ваше чуткое сердце, которое наивно сознается в том, что одиночество леденит его и что оно хотело бы биться в унисон с другим сердцем.
Пусть сбудется ваше желание, Антуанетта! Желаю вам найти родственную душу. Пусть Бог даст вам все радости любви и избавит вас от жизненных бурь. Меня, мужчину, эти бури сокрушили!..
Но вы еще не знаете, что такое любовь, Антуанетта!
Любовь — это радость и горе, лед и пламень, эликсир жизни и яд! Она опьяняет и убивает! От балкона Джульетты до могилы — море улыбок и море слез.
Счастлив тот, кто умирает первым!
Когда Ромео находит свою любимую мертвой, что остается ему делать, как не последовать вслед за ней?
Я предоставил жизни эту работу.
Видите ли, Антуанетта, когда любишь, твое сердце бьется не в твоей груди, а в груди другого. Когда любишь, отрекаешься от себя, растворяешься в жизни другого, живешь этой жизнью. Когда любишь, витаешь в облаках до тех пор, пока смерть, унеся половину вашей души, не превратит рай в ад.
Единственное, что можно сделать, это надеяться на смерть, которая соединит после разлуки…
Смерть сестры не должна сокрушать так, как смерть возлюбленной или дочери.
У вас будут другие привязанности… Вы печальны, бедное дитя! Я понимаю зло, подтачивающее ваши силы: любовь вас волнует, активность вашего характера требует движения, величия, страсти! Вам хочется жизни, потому что вы находитесь только в ее преддверии, и таинственная книга судьбы пока закрыта для вашего невинного взгляда. Вы хотели бы использовать богатые возможности, данные вам Богом… Это правильно, Антуанетта.
Не стыдитесь же ваших желаний и вашего характера, Антуанетта, идите в мир, он открыт для вас; под покровительством ваших благородных и почтенных друзей постарайтесь найти в толпе сердце, достойное вас.
Я же, стоя у могилы Мадлен, буду по-братски наблюдать за вами.
Поспешу вам сказать; достойные сердца редки, Антуанетта, ошибка может быть роковой… Вся жизнь разыгрывается, как игра в кости: чем больше выбор, тем больше возможность ошибки. Это ужасно!
Мне выпала удача встретить на моем пути одну любимую, Мадлен. Я знал ее с детства. Поэтому я считаю себя вправе сказать, что опасно отдавать свою судьбу на волю случая, а свою душу незнакомцу!..
Будьте осторожны, Антуанетта… Хотел бы я быть в Париже, чтобы наставлять вас, как бесстрастный свидетель вашей жизни, как преданный брат.
Я был бы строг к вам, Антуанетта, и возможному избраннику пришлось бы иметь множество достоинств, чтобы заслужить мое одобрение.
Но послушайте…
Чего вам не хватает? У вас есть все: изящество, богатство, красота, знатность, природное очарование, тонкое воспитание. Вы сами — живое счастье, следует ли отдавать его кому-то, кто его не стоит и не понимает?
Имейте в виду, Антуанетта, даже здесь, вдали, я готов выслушать ваши признания, даже издалека я постараюсь увидеть и предвидеть.