не могло рано или поздно не вызвать оппозиции со стороны самой опоры этой власти – российского служилого дворянства. Ведь именно в петровское царствование эти самые дворяне (и прежде всего наиболее знатные) по воле царя-реформатора познакомились с европейскими нравами и порядками.
Побывавший послом во Франции Людовика xiv Андрей Матвеев был в восхищении от «Версальской слободы» и увидел «на обеде у короля чин слово в слово весь двора московского старого». Но он же подчеркнул в своих записках: «Но хотя то королевство деспотическое или самовладечествующее, однако самовластием произвольным николи же что делается, разве по содержанию законов и права, которыя сам король, и его совет, и парламент нерушимо к свободе содержит всего народу».
Первая попытка такого рода была предпринята уже в 1725 г. Во время предсмертной болезни императора Д. М. Голицын, В. Л. Долгоруков, Г. И. Головкин и ряд других «министров» выступили против передачи трона жене Петра – Екатерине. Это было не выступление аристократов против бывшей мужички неизвестной национальности (существует восемь версий происхождения этой российской императрицы!) и не борьба между «боярами» – сторонниками сына царевича Алексея с одной стороны и продолжателями Петровских реформ – с другой, как это до сих пор изображается во многих учебниках. Сенаторы и президенты коллегий хотели авторитетом Сената ограничить власть регентши Екатерины при маленьком императоре Петре ii. Произвол абсолютной власти несколько упорядочивался бы рамками «европейского» образца.
Тогда не удалось. Противники оказались сильнее. Искусный дипломат П. А. Толстой пугал собравшихся во дворце вельмож неизбежной усобицей при царе-мальчишке. Напористый фельдмаршал Меншиков привел с собой гвардейских офицеров, от имени которых выступил майор Андрей Ушаков: «Гвардия желает видеть на престоле Екатерину и… готова убить каждого, не одобряющего это решение». Неутешная вдова Екатерина нашла силы, чтобы приготовить для своих защитников «векселя, драгоценные вещи и деньги». Расходные книги царского кабинета сообщают, что воцарение императрицы обошлось в 30 тыс. рублей, из которых 23 тыс. рублей выплатили солдатам гвардии; остальное пошло на «тайные дачи» майору Ушакову и другим офицерам, в том числе сержанту Петру Ханыкову, который со своим бессменным караулом обеспечил изоляцию умиравшего императора от всяких нежелательных посетителей.
Министры проиграли. Но все же впервые в России вопрос о престолонаследии решался в открытом споре, пусть и далеко не парламентском. Манифест о начале нового царствования был издан не от имени Екатерины: присягать новой государыне «правительствующий Сенат и святейший правительствующий Синод и генералитет согласно приказали» – это означало слегка замаскированное избрание монарха. Добрая, но неграмотная императрица управлять государством не могла, да и не имела времени: петербургский двор, как доносил своему правительству польский посол Иоганн Лефорт, «целую ночь проводит в ужасном пьянстве и расходится, это уж самое раннее, в пять или семь часов утра». При государыне пришлось создать в 1726 г. Верховный тайный совет, который с тех пор фактически управлял страной.
Теперь наконец настало «время, чтоб самодержавию не быть». Посланцы Совета во главе с В. Л. Долгоруковым срочно выехали к Анне в Митаву с письмом, утверждавшим, что избрана она не только самим Советом, но «и духовного и всякого чина свецкими людьми», что не соответствовало действительности. Вечером 25 января 1730 г. Анна подписала «кондиции»: «Тако по сему обещаю без всякого изъятия содержать». Росчерком пера самодержавная монархия в России стала ограниченной ровно на месяц – с 25 января по 25 февраля 1730 г., до следующего государственного переворота. Большинство подданных об этом так никогда и не узнали, но при ином раскладе политических сил эти ограничения могли бы стать рубежом в нашей истории. Неудивительно, что и оценки этого события оказывались противоположными.
«Официальная» точка зрения сложилась уже в xviii в.: коварные вельможи избрали на престол Анну Иоанновну (1730–1740) и обманом ограничили ее власть ради собственного «властолюбия». Но благородные дворяне не могли вынести такое унижение монарха, вручили императрице самодержавную власть и низвергли «бояр-олигархов».
Коронованный историк Екатерина ii однозначно оценила их возможную победу как катастрофу: «Безрассудное намерение Долгоруких при восшествии на престол императрицы Анны неминуемо повлекло бы за собой ослабление и – следственно, и распад государства; но к счастью намерение это было разрушено здравым смыслом большинства». Однако в общественной мысли появилась и иная позиция. Историк князь М. М. Щербатов в своем памфлете «О повреждении нравов в России» полагал, что те, кто в 1730 г. потерпел неудачу, «предопределили великое намерение, ежели бы самолюбие и честолюбие оное не помрачило, то есть, учинить основательные законы государству, и власть государеву Сенатом или парламентом ограничить».
В новейших отечественных учебниках также можно встретить эту традиционную оценку действий членов Верховного тайного совета как попытку установления «олигархической формы правления» в интересах старинных боярских родов. Между тем еще маститые историки xix – начала xx в. (С. М. Соловьев, Д. А. Корсаков, П. Н. Милюков) показали, что не все было так просто: на самом деле собравшиеся в Москве дворяне в спорах создали несколько проектов нового государственного устройства России и вовсе не сразу попросили Анну принять самодержавие. Некоторые авторы даже полагают, что победа «верховников» означала бы «культурный сдвиг» в истории России, то есть участие общества в управлении страной и контроле над государственной властью.
Если бы перенести современные средства передвижения в то время, то немедленное прибытие растерянной Анны с подтверждением «кондиций», пожалуй, могло бы и вправду резко изменить политический строй страны и упрочить положение Совета.
Подписанные императрицей «кондиции» тут же были бы опубликованы вместе с соответствующим манифестом и проведением присяги – все это поставило бы власти империи перед совершившимся фактом. А затем от имени Анны последовали бы раздачи чинов, наград и должностей для одних и отправка подальше от столицы других: в полки, в персидские провинции, на воеводства и губернаторства. Позднее начались бы коронационные торжества с новыми милостями… Быстрота, пожалуй, сулила членам Совета – «верховникам» известные шансы на успех хотя бы на какой-то срок.
Но время работало против «верховников». Для доставки Анны и ее свиты необходимо было приготовить не менее 1500 подвод и множество лошадей. Да и путешествовать с курьерской скоростью императрица не могла: необходимы были торжественные встречи с парадами войск и молебнами, остановки для отдыха и ночлега, для чего искали подходящие дома, где бы «тараканов не было». Только утром 29 января Анна отправилась в путь, занявший почти две недели.
В России и тогда было «все секрет, но ничего не тайна». Властные действия Совета и отсутствие точной информации не могли не волновать и не раздражать дворян, съехавшихся в столицу на царскую свадьбу и попавших на похороны Петра iii. В этой среде обсуждали слухи о каких-то посланных к государыне письмах и подозревали правителей в желании захватить власть. В то же время, судя по донесениям иностранных дипломатов, шли споры насчет будущей «формы правления»: «Одни хотят ограничить права престола властью парламента, как в Англии; другие – как