Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лайцзе-лу вернулась домой и, предложив Джулиану заняться игрой, которая отвлекла малыша, поведала все, о чем ей рассказал врач, Саре.
Пожилая женщина не стала скрывать своей тревоги.
— Доктор Грейвс имеет репутацию лучшего врача в этой области. Поэтому лучше следовать его инструкциям.
— Я так и сделаю, Сара. Обещаю, не совершать глупостей.
— Я хочу сходить к нему сама.
— Зачем?
— Я отдаю предпочтение западной медицине перед китайской, но в то же время я видела чудеса, которые творили врачи Срединного Царства, особенно с помощью трав. Я привезла с собой кое-какие травы и несколько пузырьков с настойками и хочу посоветоваться с доктором Грейвсом относительно доз, которые можно давать беременным, чтобы не причинить вреда.
— Я исполню все, что сочтете нужным ты и доктор Грейвс, — сказала Лайцзе-лу. — У меня слишком большой долг перед Джулианом и теперь перед собственным ребенком, слишком, чтобы подвергать себя ненужному риску.
— Слава Богу. Джонатан будет доволен, когда узнает, что ты так настроена.
— Он не должен ничего знать, — спокойно сказала Лайцзе-лу. — Я запрещаю тебе даже словом обмолвиться ему об этом.
Пожилая женщина застыла на месте, пораженная.
— Боже милостивый! Не станешь же ты скрывать все это от него!
— Именно так я и собираюсь поступить. Ты же знаешь, как мы с ним близки. Если Джонатан узнает, что я беременна и что есть хоть самая ничтожная опасность, он ни за что не отправится в Срединное Царство. Он останется здесь, со мной, а к тому времени, когда он все-таки пустится в путь, в Кантоне наверняка уже начнется война.
— Ты не можешь обвинять его за это!
— Разумеется, — согласилась Лайцзе-лу, — но крайне важно, чтобы он попытался убедить отца покинуть Срединное Царство, пока там не восстановится мир. Если он кого и послушает, так только Джонатана.
— Боюсь, ты права, Чжао не только патриот, убежденный, что выполняет свой долг, но еще и поразительный упрямец.
— Жизнь моего отца стоит небольшого обмана, который никому не причинит вреда. Когда Джонатан вернется и узнает о причинах, побудивших меня поступить таким образом, независимо от того родится ребенок или нет, я знаю, он простит меня.
Сара вздохнула.
— Хоть меня и будет мучить совесть, но тут, мне кажется, ничем не поможешь. Решать тебе, а не мне, поэтому я вынуждена поступать так, как ты считаешь будет лучше.
— И еще, — призналась Лайцзе-лу. — Только вчера вечером Джонатан сказал мне что половину всего груза составит оружие для Общества Быков. Без этой помощи сотни китайцев будут сражаться с британцами лишь оружием, которому впору храниться в музеях.
— Ты загнала меня в угол, — сказала бывшая гувернантка, — вставила в рот кляп и связала руки за спиной, но я не прощу себе, если случится что-нибудь страшное за время отсутствия Джонатана.
— Ничего не случится, — заверила ее Лайцзе-лу. — Я узнала, когда изучала религию Запада, что ваш Бог добр и сострадателен. Уверена, что не допустит вреда мне и моему ребенку. В конце концов Сара, он знает, что мои помыслы чисты.
Джулиан с радостью соглашался остаться дома с мачехой, которую стал обожать, и Джонатан успокоился. Благодаря Лайцзе-лу, возможные проблемы уменьшились, вместо того, чтобы множиться, поэтому подготовка к плаванию на Восток велась полным ходом.
Однако одно обстоятельство расстраивало планы Джонатана. Ему никак не удавалось за такое короткое время достать свой обычный груз — станки, поэтому загрузив оружие для Общества Быков, оставшееся место он заполнил западными медикаментами, которые, как он полагал, наверняка потребуются китайцам, если пушки Англии, установленные на кораблях эскадры, откроют огонь. В лучшем случае он покажет невысокий процент прибыли держателям акций компании, но это его не беспокоило. Во всяком случае его обязанность состоит в том, чтобы они не теряли своих денег.
Лайцзе-лу сама взялась закупать на рынке овощи, фрукты, банки с джемом и консервы, предназначавшиеся лично Джонатану на время плавания. Постоянно веселая в его присутствии, она следила за тем, чтобы случайно не упомянуть о том, что ей сказал доктор Грейвс. И Сара, следует отдать ей должное, также взяла себя в руки и хранила доверенный ей секрет.
Лайцзе-лу позволила себе несколько расслабиться, когда написала в письме отцу о своей беременности, уговаривая приехать в Америку взглянуть на своего внука. Может быть это известие, подумала она тщательно запечатывая письмо, придаст дополнительный вес аргументам мужа. Пока Джонатан не отплыл, ей и в голову не приходило, что отец вполне может упомянуть о ее состоянии зятю. Теперь ее оплошности уже не исправить и оставалось положиться исключительно на любовь Джонатана к ней, утаившей эту новость от него.
Отплытие было назначено на середину дня. Джонатан провел утро в офисе как обычно, и единственным отличием этого дня от обычных дней был праздничный обед. Затем вся семья отправилась проводить капитана на причал, где на якоре стояла «Лайцзе-лу». Джонатан постарался скрыть от жены новые четыре девятифунтовые пушки, укрытые под палубой, которыми он дополнил вооружение клипера. Эти тяжелые орудия делали корабль менее маневренным, но тут уж ничего не поделаешь. Следовало приготовиться к любым неожиданностям у берегов Китая.
Прощания Рейкхеллов никогда не отличались длительностью. Каждый в семье испытывал особое почтение к морю и морской стихии, поэтому Джонатан, прощаясь с отцом, передал ему свое новое последнее завещание. В нем он предусмотрительно оговаривал, что в случае его смерти или гибели на море, Лайцзе-лу становится официальным опекуном Джулиана вплоть до его совершеннолетия.
— Передай Чжао, я приготовлю его любимую утку по-кантонски с соусом из омара, если он приедет сюда, — сказала Сара.
Джулиан, обняв отца, сказал:
— Когда я подрасту, поплыву с тобой. Буду первым помощником.
— Станешь, если сумеешь заслужить это место, — ответил Джонатан. — Начнешь как юнга, затем во время школьных каникул будешь стажером. Таков путь, которым идут все Рейкхеллы.
Видя, что мальчик внимательно слушает его, Джонатан продолжил:
— Так начинал я, сын. Ты должен изучить море, знать, как ходить в любую погоду. Научиться разбираться и понимать людей, становясь мужчиной, и только после этого ты сможешь командовать другими.
Маленький мальчик торжественно кивнул, не до конца понимая сказанное, но чувствуя, что отец говорит ему что-то очень важное.
Джонатан и Лайцзе-лу застыли в полном объятии.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы увезти твоего отца, привести его сюда вместе с собой.
— Знаю, — ответила Лайцзе-лу, крепко прижимаясь к нему.
— Береги себя, — сказал он. — Я попросил Сару и отца вмешаться, если ты будешь слишком много заниматься делами.
Она подумала не догадывается ли он, что у нее будет ребенок.
Их поцелуй был долгим и горьковато-сладким. Когда они выпустили друг друга из объятий, Лайцзе-лу прошептала:
— Да хранит тебя Бог.
Так она дала ему знать, что приняла его веру.
Джонатан поднялся на борт, и через несколько мгновений корабль медленно отошел от причала и набирая скорость, направился в сине-зеленые волны моря.
Император Даогуан был слишком мудр, чтобы слушать конфиденциальные сообщения военных советников в присутствии всего двора. Аристократы, члены его персональной свиты, евнухи наверняка станут обсуждать каждое услышанное слово, даже наиболее умные из его наложниц начнут перешептываться друг с другом, в том числе в присутствии слуг.
Поэтому он резко прервал аудиенцию, удалившись в небольшую Хризантемовую комнату, построенную его отцом. Стены и потолок из желтого мрамора были вырезаны таким образом, что создавалось впечатление, будто сидевшие в комнате находились внутри раскрывающегося цветка хризантемы. Здесь император устроился на вырезанном из камня троне, напоминавшем раскрытую пасть дракона, поверх которой для удобства были положены украшенные вышивкой шелковые подушки. Ниже перед ним сидели два генерала, командовавшие императорской армией, два адмирала, командовавшие императорским флотом, массивный, чрезмерно толстый главный евнух и императорский камергер. Камергер Тунг-Со в этой же должности служил отцу императора и занимал в императорском доме особое доверительное положение.
Только он знал, что огромная трехстворчатая ширма из толстого шелка, установленная в конце комнаты, стояла не для украшения. За ней, устроившись в кресле на трех ножках, скрывалась принцесса Ань Мень. Сановники были бы шокированы присутствием женщины на этой встрече, поэтому император, хотевший, чтобы она сама все услышала, весьма просто решил эту проблему, скрыв ее ширмой.