— Господи, — произнесла Джесси резким, пыльным и надтреснутым голосом.
В нем теперь не было гнева, только страх. Конечно, люди умирают в результате несчастных случаев, кажется, за свою жизнь она видела сотни, возможно, даже тысячи репортажей о таких смертях по телевидению в программах новостей. Носилки, уносимые от искореженных автомобилей, выносимые из-под обвалов, со свисающими ступнями из-под небрежно наброшенных простынь, пока горели здания, а свидетели случившегося с мертвенно-бледными лицами сдавленными голосами рассказывали о происшедшем. Она видела завернутую в белое фигуру, которая некогда была Джоном Белути, выносимую из отеля «Мормон» в Лос-Анджелесе; она видела каскадера Карла Валенди, потерявшего равновесие и упавшего с каната, по которому он намеревался пройти (канат был протянут между двумя отелями), и разбившегося насмерть. Программы теленовостей повторяли тогда этот эпизод снова и снова, как бы зациклившись на нем. Поэтому Джесси знала, что люди умирают от несчастных случаев, конечно, она знала, но до настоящего момента на понимала, что есть люди вокруг, такие же, как и она, которые даже не догадываются, что они никогда больше не будут есть бургеры, никогда не досмотрят очередной телесериал, — никогда не позвонят своему лучшему другу и не договорятся о партии в покер и больше не будут делать покупки по субботам, поэтому эта мысль показалась ей значительной. Не будет пива, не будет поцелуев, а твое желание замяться любовью в сарае для сушки сена во время грозы так никогда и не осуществится, потому что ты будешь слишком занята, умирая. Каждое утро, когда ты пробуждаешься от сна, может оказаться последним.
«Это более чем вероятно нынешним утром, — подумала Джесси. — Мне кажется, это вполне возможно. Наш дом, наш милый, уютный домик на берегу озера вполне может оказаться на экранах телевизоров в пятницу или в субботу вечером. Доу Роу наденет свой плащ свободного покроя с поясом, который я ненавижу больше всего, будет говорить в микрофон и называть его „дом, в котором умерли выдающийся портлендский юрист Джеральд Белингейм и его жена Джесси“. Затем он отошлет ролик в студию, и Билл Грин сделает монтаж, и это не будет болезненно, Джесси; это стонала не Образцовая Женушка, и не мудрствовала Руфь. Это…»
Но Джесси знала. Это была правда. Это был просто глупый небольшой несчастный случай, вы просто качаете головой, почитывая репортаж о нем в утренней газете за завтраком; вы говорите: «Послушай, милый», и читаете статью, пока он жует грейпфрут. Просто глупое происшествие, но только в этот раз оно произойдет с ней. Упорствование ее разума в том, что это ошибка, было понятным, но неуместным. Здесь не было Отдела Жалоб, где бы она могла объяснить, что наручники были желанием Джеральда, поэтому вполне очевидно, что ее нужно освободить. И если ошибка может быть исправлена, то Джесси первая должна быть на очереди.
Джесси откашлялась, открыла глаза и заговорила с потолком.
— Господи! Послушай минуточку, хорошо? Мне нужна помощь, действительно нужна. Я попала в беду, и я боюсь. Пожалуйста, помоги мне выбраться отсюда, ладно? Я… гм… я молюсь во имя Иисуса Христа. — Она попыталась расширить свою молитву, но смогла выдавить из себя только то, чему когда-то научила ее Нора Калиган. Молитва, которая теперь звучала, как слова преуспевающего самонадеянного торговца или самого дерьмового гуру в мире: — Господи, дай мне спокойствие духа принять вещи такими, как они есть, если я не могу принять их, мужество изменить то, что я могу изменить, и мудрость, чтобы понять разницу. Аминь.
Ничего не изменилось. Она не ощущала ни спокойствия, ни мужества, ни мудрости. Она по-прежнему была женщиной с омертвелыми руками и мертвым мужем, прикованной к кровати, как дворняжка, посаженная на цепь и оставленная умирать на пыльном заднем дворе, пока ее забулдыга-хозяин отбывает тридцатидневное наказание в городской тюрьме за вождение машины без прав, да еще в нетрезвом — виде.
— О пожалуйста, сделай так, чтобы мне не было больно, — тихим дрожащим голосом попросила Джесси. — Если я умираю, Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы это не было больно. Я, как ребенок, боюсь боли.
«Думать о смерти сейчас, возможно, действительно глупая мысль, малышка. — Голос Руфи замолчал, а потом добавил: — Вероятно, просто поразительная».
— Ладно, не спорю, думать о смерти было не очень умно. А что же остается делать?
«Жить!» — Руфь и Образцовая Женушка произнесли это одновременно.
«Хорошо, жить». — Эта мысль снова вернула ее по кругу к рукам.
«Они онемели, потому что я провисела на них всю ночь. Я все еще вишу на них. Ослабить давление — это первый шаг».
Джесси снова попыталась подтолкнуть себя назад и вверх при помощи ног и внезапно почувствовала тяжесть черной паники, когда те тоже отказались двигаться. Джесси потеряла сознание на несколько мгновений, а когда пришла в себя, то стала быстро перебирать ногами, сдвигая покрывало, простыню и матрац в противоположную сторону кровати. Джесси дышала, как велогонщик, преодолевающий последние метры холма в борьбе за первое место. Ее онемевшие ягодицы скрипели от пробуждающих иголок боли.
Страх заставил ее окончательно проснуться, но именно полубезумное занятие акробатикой, вызванное охватившей ее паникой, привело все тело в движение. Наконец, она ощутила проблески чувствительности — глубоко внутри — и такие же зловещие, как приближающаяся гроза, — в руках.
«Если это не поможет, малышка, то сосредоточь все внимание на двух или трех глотках воды, которые еще остались в стакане. Постоянно напоминай себе, что ты ни за что не сможешь удержать стакан, если не приведешь руки в рабочее состояние, чтобы выпить эту воду».
Когда наступило утро, Джесси все еще продолжала двигать ногами. Пот прилепил волосы к вискам и струился по щекам. Джесси понимала — довольно-таки смутно — что она исчерпывает запас влаги в теле с каждым новым движением, но у нее не было выбора.
«Потому что иного пути нет, малышка, нет».
Джесси продолжала отталкиваться. Наконец, ее бедра начали медленно продвигаться к изголовью кровати. Каждый раз, когда они двигались, Джесси напрягала мышцы живота и пыталась принять сидячее положение. Угол, составляемый верхней и нижней частями ее тела, медленно приближался к девяноста градусам. Локти начали сгибаться и, когда тяжесть давления на руки и плечи стала ослабевать, иголки, пронизывающие всю ее, стали колоть больнее. Джесси, окончательно приняв сидячее положение, не переставала двигать ногами, желая поддержать ток крови.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});