— Господи, нет же, — ответил он, все еще произнося слова сдавленным, озабоченным голосом, как бы решая, должен ли он рассказать Сэлли о поступке Джесси или лучше не выносить сор из избы. — Ты не сделала ничего плохого. Сорванец.
— Ты все еще любишь меня? — настаивала Джесси. Ей показалось, что нужно быть сумасшедшей, чтобы спрашивать, сумасшедшей, чтобы рисковать, ведь можно получить ответ, который может просто убить ее, но она должна была спросить. Должна.
— Конечно, — сразу же ответил ее отец. Когда он заговорил, уверенность понемногу возвращалась в его голос — вполне достаточно, чтобы она поняла, что отец говорит правду (о, какое это было облегчение!), но она еще не перестала подозревать, что все изменилось, и все потому, что она чего-то не понимает. Она знала, что они
(шутка, это была всего лишь шутка)
каким-то образом занимались сексом. Но она не знала, насколько серьезно все это могло быть. Возможно, это не было то, что девочки вечером называют «пройти весь путь» (кроме странно осведомленной Синди Лессард; она называла это «нырянием в глубокое море на длинном белом шесте» — термин, который поразил Джесси, как ужасный и смешной одновременно), но тот факт, что он продвинул свою штучку в нее, все же не означало, что она стала тем, что некоторые девочки называют «вот так так». То, о чем Карэн рассказывала ей в прошлом году, когда они возвращались из школы, всплыло теперь в сознании Джесси, но она попыталась отбросить эти воспоминания. Это почти не могло быть правдой, и он не просунул свой язык ей в рот, даже если слова Карэн и могли быть правдой.
В голове Джесси раздался злой, громкий голос ее матери. «Разве тебе не говорили, что скрипящие колеса надо смазывать?»
Джесси почувствовала горячее мокрое пятно на своих ягодицах. Оно все еще растекалось. «Да, — подумала она. — Мне кажется, что это правильно. Скрипящие колеса действительно смазывают».
— Папа…
Он вскинул руки вверх. Жест, который он часто делал за обеденным столом, когда ее мама или Мэдди (обычно ее мать) начинали горячиться по какому-то поводу. Джесси не помнила, чтобы когда-нибудь подобный жест относился к ней, и это усилило ее чувство, что здесь произошло нечто непоправимо ужасное и что последуют фундаментальные, непоправимые изменения как результат фатальной ошибки (возможно, того, что она согласилась надеть это платье), совершенной ею. Эта мысль повергла ее в такую глубокую печаль, будто пальцы невидимой руки копошились внутри нее, сжимая и пощипывая ей кишки.
Уголком глаз Джесси заметила, что пояс его шорт был приспущен. Что-то высовывалось из них, нечто розовое, и уж точно это была не рукоятка отвертки.
Прежде чем она успела отвернуться, Том Махо уловил направление ее взгляда и быстренько поддернул шорты, заставляя спрятаться розовый предмет. Его лицо на мгновение исказило отвращение, и Джесси снова затрепетала от страха. Он подметил ее взгляд и ошибочно принял случайное за преднамеренное.
— То, что случилось, — начал он, затем откашлялся. — Нам необходимо поговорить о том, что только что произошло, Сорванец, но не в эту минуту. Пойди в дом и переоденься, может быть, прими душ. Поспеши, чтобы не пропустить окончание затмения.
Джесси потеряла всяческий интерес к затмению, однако ни за что на свете не призналась бы в этом. Она кивнула в ответ, а потом обернулась.
— Папа, со мной все в порядке?
Он удивленно, с сомнением посмотрел на нее — комбинация, которая усилила чувство, что злые, яростные руки орудуют внутри нее, разрывая ей кишки… и внезапно поняла, что ему так же плохо, как и ей. Может быть, даже хуже. И с ясностью, к которой не примешивались никакие другие голоса, кроме ее собственного, подумала: «Так тебе и надо! Новичок, ты начала это!»
— Да, — ответил он… но его тон не обвинял ее. — Все нормально, Джесс. А теперь иди в дом и приведи себя в порядок.
— Хорошо.
Она попыталась улыбнуться. Джесси очень старалась и действительно несколько преуспела в этом. Отец выглядел немного испуганным, но потом все же улыбнулся ей в ответ. Это чуть-чуть успокоило ее, и рука, орудующая внутри нее, слегка ослабила свою хватку. К тому времени, когда она дошла до большой спальни наверху, которую делила вместе с Мэдди, чувства стали возвращаться. Самым ужасным был страх того, что он решит рассказать маме о происшедшем. А что подумает мама?
«Это наша Джесси. Скрипящее колесо».
Комната была разделена на две части шторой на манер того, как это делается в лагере. Они с Мэдди повесили старые простыни на веревку, а потом разрисовали их яркими красками Вилла.
Разрисовывать простыни и делить спальню с Мэдди было так весело когда-то, но теперь все казалось такой глупостью и ребячеством, а то, как ее искривленная тень извивалась на простыне, напоминая тень монстра, было просто ужасающим. Даже ароматный запах сосновой смолы, обычно так нравившийся ей, теперь был тяжелым и перенасыщенным, как запах освежителя воздуха, которого разбрызгали слишком много, чтобы перебить какой-то неприятный запах.
«Это наша Джесси, вечно всем недовольная, пока не добьется возможности сделать все по-своему. Вечно недовольная чужими планами. Не способная жить с другими в мире и согласии».
Джесси поспешила в ванную комнату, желая опередить этот голос и вполне понимая, что ей не удастся сделать это. Она включила свет и одним махом сдернула платье через голову. Затем швырнула его в корзину для белья, довольная тем, что отделалась от него. Джесси взглянула на себя в зеркало, широко раскрыв глаза, и увидела лицо маленькой девочки в ореоле волос, причесанных, как у взрослой девушки… с прической, потерявшей свою форму, так как шпильки, поддерживающие волосы, выпали. Это было тело маленькой девочки — плоская грудь и узенькие бедра, но оно не будет таким долго. Оно уже начало меняться, и оно сделало с ее папой нечто, чего не должно было делать.
«Я не хочу талии и таких изогнутых бедер, — пронеслась смутная мысль. — Если они творят вещи, подобные тому, что случилось, кто же захочет?»
Эта мысль снова напомнила ей о мокром пятне на трусиках. Джесси выскользнула из них (хлопчатобумажные трусики, когда-то зеленые, но теперь настолько выцветшие, что казались серыми) и подняла их вверх. Сзади на них что-то было, и это был не пот. И уж вовсе это не походило на зубную пасту. Скорее всего, оно напоминало серо-перламутровое моющее средство для посуды. Джесси склонила голову и осторожно принюхалась. Она уловила запах, который позже будет ассоциироваться у нее с запахом воды в озере после жарких солнечных дней или с запахом родниковой воды. Однажды она взяла у отца из рук стакан воды, запах которой она ощутила очень остро, и спросила, слышит ли он этот запах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});