мать. Я же ей всю жизнь испортил… А что, если бы она сейчас другого родила? Поздно уже, да? Ей сорок три. Говорят, можно еще.
Не хотелось его разочаровывать. Столько горечи, волнения было в его голосе. Добавил:
— Мальчика бы. Чтобы заменил меня. Она бы, может, и успокоилась… Не успокоится? Вы знаете, мне кажется, она все равно будет надеяться, что я встану. Сколько бы лет ни прошло. А мне врач сказал: ты мужик, ты должен знать правду. Может, он и матери сказал? А она все равно…
Роман действительно знал о своем состоянии и будущем все, читал историю своей болезни, учебники. Человеку со стороны их разговор в эту минуту мог показаться беседой двух специалистов-медиков. Судя по тому, что Роман рассказал, прогноз у него и в самом деле был неутешительный.
— Я бы уже спился за эти три года, чего мне теперь остается? А она ни на шаг не отходит, — он устал от своего рассказа, волнения, вынул из кармана куртки наглаженный белоснежный платок и провел им по лбу. У корней темных волос проступили бусинки пота.
— Уф!.. Вы не думайте, не такой уж я слабак. Руки у меня сильные. И сердце.
— И голова, — напомнила Татьяна Васильевна. — Пока у человека на плечах голова…
— Вы думаете? — его великолепные, с удлиненным разрезом горячие глаза заискрились, но он тут же сник, стал засовывать платок в карман куртки, рука попадала мимо. — Голова? Какой толк теперь от моей головы?
Татьяна Васильевна коротко напомнила:
— Нашла же применение для своей я. Почему бы не найти и для вашей? У меня талант? Совсем не обязательно быть художником. У вас несомненно есть какие-то способности. Как и у каждого человека. В другой области.
Роман пренебрежительно махнул рукой.
— Кой черт! Я же за порог квартиры вылезти не в состоянии. Без няньки я… Да вы все знаете!..
— Знаю, — подтвердила Татьяна Васильевна. — Потому и говорю. Разве вы не смогли бы, к примеру, отремонтировать часы?
Некоторое время он изумленно смотрел на собеседницу. Яркие губы приоткрылись.
— Ча-а-сы? — Роман с трудом проглотил комок подступившей к горлу обиды, на глазах выступили слезы. Пробормотав неразборчиво что-то вроде «до свидания», рванул рычаг коляски. Ее занесло на повороте, но все же обошлось благополучно, и через минуту Татьяна Васильевна осталась одна.
Так же безлюдно было вокруг, концерт еще не кончился. Только воздух посвежел. Прекрасный, напоенный дыханием близкого моря. Он напоминал воздух родного Байкала. Такой же чистый: дышишь и не надышишься! Зажглись вдоль аллей фонари. Она и не заметила — когда?
Теперь Роман больше не подъедет к ней! Человек с высшим образованием (последний курс он, правда, так и не закончил, решил: ни к чему теперь). Были такие мечты, такие грандиозные планы — и будочка часового мастера на рыночной площади? Хотя… таких теперь, кажется, и нет. Теперь Дома быта — дворцы из стекла и стали. Роман не сможет работать ни в будочке, ни во дворце. Он может быть только надомником.
Невеселые мысли прервал начавшийся дождь. К ней тотчас примчалась дежурная сестра, которым она всегда называла место своего нахождения на случай междугородного телефонного звонка.
Ночью не спалось. Не помогла и таблетка снотворного. Глодала досада на себя: надо было как-то по-другому. Парню и так свет не мил. Теперь и вовсе. И мать… думать-то он о ней думает, но, наверное, извел капризами.
Он появился к концу «тихого часа» на третьи сутки.
— Начитались? А на полдник вы не ездите? Виноградом заменяете?.. А я все больше груши. Я к вам вчера вечером хотел подойти (он так и сказал: «подойти», а не подъехать, и это слово ударило по сердцу: все еще не привык), да вокруг вас народу было много.
Поговорили о погоде, о новом кинофильме. Они с матерью почти каждый вечер ездят в кинотеатр: удобно, сиди в своей коляске, даже курить можно, потолка-то нет!
— Закроют его скоро, — заметил Роман. — Вот скучища будет!
Татьяна Васильевна хотела было напомнить про книги, но вовремя спохватилась, сказала о другом:
— Здесь и зимний театр есть. Тоже можно на коляске. Везде пандусы. Только курить нельзя.
Роман кивнул. Он старался не смотреть ей в глаза. И все же не выдержал.
— Вы меня извините, что я прошлый раз как псих. Обидно стало. Я вообще ведь как? Думал только о том, что позади. Что уже никогда больше не будет такого. Истерзал прямо-таки себя, можно сказать…
Татьяна Васильевна слушала и напоминала себе: нужно осторожнее, по-другому. И когда Роман умолк, ожидающе глядя на нее, заговорила не о нем, а о матери. Как для матери было бы важно, если бы он увлекся чем-нибудь, каким-нибудь делом. Он согласился:
— Да, она бы обрадовалась. Даже если бы я часы… с часами… Вообще-то в институте я электронику изучал.
— Электронику? — Татьяна Васильевна задумалась. — И чего же вы не стали заканчивать? Жаль! Вы должны в телевизорах разбираться.
— Ага, — кивнул он. — Немножко. Домашний всегда сам чиню. И соседям.
— И другим, незнакомым могли бы. Знаете, как люди мучаются с ремонтом? Вам деньги некуда будет девать.
— Деньги? — он пожал было пренебрежительно широкими плечами, но тут же виновато притих. — Что ж, и деньги нам теперь тоже нужны. Мать серьги свои продала, еще там что-то… Да и вообще.
— Не это, конечно, главное, — продолжала Татьяна Васильевна и, чувствуя, как начинает частить сердце, добавила все же: — Хотя в общем-то человеку положено самому зарабатывать себе на хлеб.
Роман поежился от этих ее слов, у него даже лицо слегка побледнело, но кивнул, соглашаясь.
Солнце, невидимое из-за соседнего здания, клонилось к закату. На аллеях становилось все оживленнее, люди возвращались с полдника из столовой, звенел женский смех, к чистому воздуху примешался запах папиросного дыма. У них под каштаном возле печально ссутулившейся туи было по-прежнему тихо. Татьяна Васильевна сознательно не прерывала молчания, сбросила туфли, чтобы дать ногам немного отдохнуть.
— Конечно, — задумчиво начал Роман, глядя перед собой в пышный куст дубков. — Такой лоб и сижу на шее у родителей. Пенсия у меня, знаете, какая? Ну, вот и получается…
«Думай, думай! — подталкивала Татьяна Васильевна мысленно. — Раз уж не задумываешься о себе, думай об отце, матери». Она знала: надо ударить по самолюбию. Пусть обозлится, тогда появится второе дыхание, то, которое помогает спортсменам.
— А может, правда? — Роман вскинул глаза. В них была почти детская мольба. — Не часы, а телевизоры? Почитать кое-что…
— Смотрите сами, — уже довольно небрежно отозвалась Татьяна Васильевна. Зерно было брошено, теперь ему остается только прорасти. И будет лучше, если над этим