Валины ботинки, прекрасные кожаные ботинки, в которых он измерял шагами Торпу и в дождь, и в снег, именно тридцатого числа сочли возможным окончить службу. Обе подошвы треснули как по команде.
Артур, необычно веселый и общительный в эти дни, сразу понял, в чем дело, и одолжил Вале – ладно, подарил – свои новые утепленные резиновые сапоги. Которые по случаю хранились в раздевалке у спортзала.
И вот Валя, думая о своем, вошел в Институт с черного хода и застал как раз начало концерта – затряслись стены, и даже статуя всадника, кажется, дрогнула. Валя направился к лестнице – и увидел в полумраке, в пустом холле, одинокого человека у окна. Человек, наверное, думал, что его не видно за портьерой. А может, и вовсе ни о чем не думал. Человек плакал.
– Что ты?! – Валя забыл, что поклялся себе никогда не подходить к Алисе, если она первой к нему не подойдет.
Она помотала головой, не оборачиваясь, зажимая себе рот, чтобы не всхлипывать слишком громко.
– Они тебя не послушали, оставили свои пошлые шутки? Ну и что, всем плевать, это же Новый год! Знаешь, что такое карнавальные традиции? Это когда всем весь год очень трудно, а потом они бунтуют, глумятся, оскорбляют начальство, показывают голые задницы… и никто не вправе обидеться. Ну все нормально же! Слышишь, они ржут?!
Из зала, когда музыка чуть стихала, и правда доносились взрывы хохота.
Она наконец-то к нему обернулась. Валя никогда не видел людей накануне казни – но, наверное, у них на лицах такое вот выражение. Он даже попятился немного. Алиса смотрела ему прямо в глаза – как королева на эшафоте смотрела бы в глаза лордам, оглашающим приговор.
На ней была белая пушистая кофта на молнии, с воротником-стойкой под самые уши. Алиса взялась за язычок молнии – и рванула вниз, кофта разошлась. Алиса резким движением задрала трикотажную майку. Валя, испугавшись, на секунду отвел глаза, потом посмотрел…
На груди и животе Алисы не было кожи. Были заросли водорослей и морской губки, бурые, зеленые, желтые. Тончайшие ворсинки двигались, живя своей жизнью. Валя почувствовал тошноту.
– Ты понял, да? – прошептала Алиса. – Нравится? Ты на это хотел посмотреть? Адель Викторовна… – ее голос сорвался, – а, ладно… Получил, увидел, доволен?!
Она одернула майку и снова отвернулась к окну:
– Полюбовался? Вали отсюда… Ты можешь любить такое? Ты можешь вот с таким спать?!
Говоря, она пыталась застегнуть кофту, но никак не попадала в разъем молнии, в конце концов шепотом закричала:
– Да пошел уже! Что ты меня мучаешь?!
Валя развернул ее к себе лицом и поцеловал, едва коснувшись, и звук получился нежный – и немного смешной.
* * *
Стефа и Тоня наслаждались вниманием однокурсников, танцуя на сцене канкан.
– Не надо! – кричала Алиса, не заботясь, что ее могут услышать в коридорах общаги. – Тебя же вытошнит! Тебя уже тошнит, не ври! Убери свои лапы, тебе противно, я урод!
Где-то в актовом зале мигала огнями елка. С каменными лицами сидели в первых рядах преподаватели и администрация. Хохотал, повизгивая, зал.
Самвел и Эрвин разыгрывали комическую сценку, смеясь первыми над каждой своей шуткой. И снова гремела музыка. В комнате номер восемь были только Алиса и Валя.
И Валя присвоил Алису и стал Алисой, но по-другому, не как в первый раз. Тогда его чуть не потопило в море чужой информации – теперь он плыл в потоке, выделяя проекции и смыслы. Он увидел, как большая Идея вплетается в материю ее, но не везде чисто, не всегда верно, и гармония нарушается, и это поправимо.
Валя осознал, что хочет перемен, что способен к переменам, что существует ради того, чтобы все менять. И уснул очень крепко – секунд на тридцать.
* * *
Когда он открыл глаза, Алиса плакала, упираясь лбом в большое зеркало, встроенное в дверцу шкафа. В зеркале отражалась голая девушка, кожа ее была гладкой, фигура – точеной, по спутанным волосам, кажется, немного пробегали искры, но Алиса не обращала на это внимания:
– Я человек…
Капустник в Институте еще продолжался, хотя всем уже порядочно надоел, и самые нетерпеливые сбегали из зала – открывать алкогольные тайники. Александра Игоревна по-прежнему сидела в первом ряду, но скоро и она встанет, поблагодарит артистов и выйдет из зала.
– Валя, – всхлипывая, прошептала Алиса, – как это… Адель пыталась исправить… у нее не вышло… она сказала… что это надолго… спонтанная метаморфоза, может, это навсегда… ты снова сделал меня человеком? Как?!
– Ты растешь как понятие, – уклончиво сказал Валя, ему не хотелось объяснять сейчас Алисе, что человеком она никогда больше не будет. – Ты…
Он замер, разглядывая Алису в зеркале, потерял мысль и быстро нашелся:
– …Ты очень красивая. Я тебя…
Последнее слово он проглотил, надеясь, что она сама догадается. Алиса счастливо засмеялась сквозь слезы и тут же спросила:
– А ты куда? Девки еще не скоро вернутся!
– Мне надо… помочь ребятам. – Валя натянул джинсы и принялся застегивать рубашку. – Проверить, как они. Я обещал помочь.
– У тебя еще кто-то есть?! – Она посмотрела настороженно. Она уже забыла, что час назад не только не умела ревновать, но и жить дальше не очень-то собиралась.
– Только ты. – Валя натянул ботинки с треснувшими подошвами. – Завтра Новый год… Отпразднуем вместе.
* * *
Он бежал по Сакко и Ванцетти, и подошвы с каждым шагом грозили увязнуть в снегу и вовсе оторваться. Капустник в зале близится к концу, а потом начнется самое интересное – веселье, танцы, сладости, тайная выпивка; Александра Игоревна не задержится там. Ни преподам, ни администрации на этом празднике делать нечего.
Валя увидел знакомое крыльцо между двумя каменными львами – вход в дом с мансардой. Морды у львов были стерты от частых прикосновений, правый казался грустным, а левый – веселым, и у обоих на головах лежали шапки снега.
Валя опустился на каменную ступеньку. Совсем недавно он лежал в теплой постели с Алисой в обнимку и было жарко, даже горячо. А теперь он почувствовал холодный камень под собой, и лед в ботинках, и ветер под расстегнутой курткой.
Он вспомнил, как на жутком ветру пытался ловить радиосигналы и не мог найти. Только – Торпа, погода, скидки в торговом центре, незатейливая попса…
Он плотнее закутался в куртку. Сейчас придет Александра, и он спросит сразу обо всем. Ему не страшно показаться дураком. Он больше не примет половинчатых ответов.
…Но почему он, идиот, не пошел сразу в Институт и не перехватил ее там?! Дурацкая сентиментальность, ему казалось, что в мансарде Саша добрее, внимательнее, что дома – она его сестра, а в Институте – его ректор. Но он же замерзнет здесь на ступеньках! А если она не пойдет сразу домой, зайдет в кабинет к Портнову, например, или к