– дрянь, и оставил его на скамейке там же, у магазина секонд-хенда.
К одному из писем Александры, адресованному маме, Валя дописал постскриптум: «Мама, а какого цвета была куртка на мне, когда я тогда упал на катке?» И мама сразу же ответила: «Красная, с белочкой на кармане, твоя любимая. Я испугалась больше, чем ты, в травмпункте меня поругали: все дети падают, до свадьбы заживет, чего тут бояться?»
Валя долго сидел над планшетом, перечитывая это письмо. Могла ли Александра знать и помнить такие детали? Или это письмо в самом деле набирала на планшете мама, сидя в шезлонге на лужайке, пока папа занимается реабилитационной гимнастикой?
И ведь тут не написано: «Я скучаю, я тебя люблю». Но это сказано, это читается, слышны мамины интонации. Разве это не доказательство того, что письмо подлинное?
Валя бродил по улицам Торпы. Он выучил ее до последнего переулка. Он нарочно выматывал себя, чтобы за полночь уснуть без сновидений. Чтобы разрушенный черный город больше не тревожил его.
* * *
Портнов убрал луч света, бьющий в глаза, и спрятал перстень. Пашка замигал; в тридцать восьмой аудитории шло индивидуальное занятие – последнее в этом семестре.
– Если бы ты раньше спохватился, – пробормотал Портнов, и в его голосе Пашке послышалось сожаление.
– До зачета еще почти неделя, – сказал Пашка и потер щеку. – Я еще позанимаюсь.
– Кто тебе помогает? – Портнов закурил. – Брат?
– Ага.
– Скажи ему, бить эффективно только поначалу, и то не всегда.
– Он уже почти не бьет меня, – сказал Пашка. – Я понял… в принципе… как делать эти упражнения. Я отработаю… Олег Борисович, то, что напечатано в Текстовых модулях, – это и есть Речь?
– Нет. – Портнов взглянул на Пашку с легким снисхождением, как на милого, но слабоумного карапуза. – Речь как таковую вы начнете изучать на третьем курсе. Если, конечно, Институт к тому времени будет существовать.
– А что, – спросил обнадеженный Пашка, – есть вероятность, что до того времени студенты его сожгут?!
Портнов расхохотался. Пашка выпучил глаза: никогда раньше он такого не видел, не слышал и не мог вообразить.
Портнов снял очки и смахнул слезы, навернувшиеся на глаза:
– Прости, я становлюсь неадекватным…
Он снова закурил потухшую было сигарету. Пашка смутился.
– Много ты вычитал? – кротко спросил Портнов. – В Текстовом модуле?
– Один и тот же фрагмент, – признался Пашка. – Чушь какая-то.
– А конкретно?
– «Из пепла вышло семь иных образов. – Пашка запнулся, пытаясь вспомнить, сколько раз этот текст являлся ему в разных вариациях. – Первый из них сказал: имя мне было Гордыня, меня называют теперь Благородное Достоинство. Другие говорили то же, из Скупости явилась Бережливость, из Гнева – Живость, из Лености – Мечта поэтов и мудрецов…» Как-то так. «И Сладострастие на своей козе обратилось в красавицу, имя которой было Любовь».
Портнов выдохнул, выпуская дым:
– Кто из вас спит с Евой – ты или он?
– Никто не спит. – Пашка растерялся, он не ждал и не хотел этого вопроса. – Мы решили… решили все решить после второго числа.
– Разумно. – Портнов затянулся снова. – Увидимся на зачете.
* * *
Артур сдал английский за Пашку. Потом надел другой свитер – и явился сдавать уже за себя. Это было умно: если англичанка в первый раз ошиблась, расписавшись в Пашкиной зачетке, то зачетка Артура была законным документом в руках владельца и поднимать скандал англичанка не захотела. Поджала губы, осознав его обман, и все.
Валя сдавал зачет по английскому последним.
– Расскажите о рождественских и новогодних традициях, – велела преподавательница. Она говорила по-английски с ужасным акцентом, поэтому Валя без труда понимал ее.
– Лондон – столица Великобритании, – начал Валя, давая себе разгон. – Там популярно рождественское дерево.
Было двадцать девятое декабря. Завтра праздничный вечер, второго января – зачет по специальности.
* * *
Александра вышла ему навстречу в коридорах Института, будто случайно.
– Сдал английский?
В актовом зале шел генеральный прогон. Гремел тяжелый рок. Самвел и Эрвин, кажется, полностью захватили власть над будущим новогодним концертом.
– Я не могу им помочь. – Валя посмотрел Александре в глаза. – Я не справился.
– Ты уже помог им, – сказала она убежденно, – причем не только с учебой. У них получается, они верят в себя, они обязательно сдадут… Тогда почему ты такой потерянный в последнее время? Из-за Алисы?
Валя потратил секунду, чтобы выбрать меру откровенности. Он не был готов рассказывать ей о черном городе, который снится ему в кошмарах. О неисправном приемнике, о солипсизме, о настоящем устройстве мира. Побоялся выставить себя дураком.
– Не обижайся на нее, – сказала Александра очень серьезно. – На втором курсе учиться труднее, чем на первом. У нее могут быть причины, которых ты сейчас понять не можешь. Наберись терпения.
«Вот так всегда», – подумал Валя с горечью. Мама тоже любила говорить: «Наберись терпения»…
– Я пытался им дозвониться, – сказал Валя, не уточняя кому.
– Там связь плохая. – Александра, конечно, сразу все поняла. – Мама часто отключает телефон. Им так удобнее, понимаешь? Если ты дозвонишься, мама по голосу может понять, что ты в чем-то лукавишь. Потеряет сон, а приехать все равно не сможет. Валь, это именно тот случай, когда пора взрослеть.
– Я когда-нибудь еще их увижу? – Слова вырвались раньше, чем Валя успел удержать их.
Александра чуть отстранилась. Серьезное лицо ее сделалось теперь озабоченным.
– Ну-ка идем со мной.
Валя напрягся, как перед прыжком в холодную воду: не удержался все-таки. Ляпнул.
Они прошли вниз, в ее подземный кабинет. Александра выложила на стол пачку сигарет и зажигалку, но курить не стала. Прошлась по комнате, скупо обставленной канцелярской мебелью. Валя отстраненно подумал, что ее мансарда и кабинет в Институте словно принадлежат разным людям.
– Я забыла, что ты ребенок, – сказала Александра. – Снаружи взрослый. Но ты ребенок. Иногда ты чувствуешь себя одиноким и брошенным. Да еще и Новый год этот… мне тоже накануне всех этих праздников становится грустно.
Она открыла сумку, вытащила термос. Налила в кружку дымящийся, темный, густой чай:
– Выпей. Будешь рогалики? У меня есть с собой.
От первого же глотка Валя почувствовал, как разжимается спазм в груди, как согревается живот. Обычный чай, немного сахара, щепотка корицы. И еще что-то. Запах ее мансарды? Едва ощутимый дух березовых дров?
– Конечно, ты встретишься с родителями. – Она налила ему новую кружку. – Они увидят, как ты вырос, удивятся и обрадуются.
– А ты? – Он уже улыбался. – Ты не хочешь… встретиться с мамой?
– Я хочу, – сказала она задумчиво. – Смогу ли я… посмотрим. Все хорошо, Валя. Впереди много работы… Но мы ведь не боимся работы, правда?
* * *
В актовом зале врубили музыку так, что было слышно и в подвале, и на чердаке. В столовой ждали своего часа столы с закусками и лимонадом. Валя прекрасно знал, сколько напитков повеселее занесено в здание и распределено уже по тайникам – в туалетах, в гардеробе, даже в спортзале.
Он не собирался заходить в Институт в этот вечер. Но случилось так, что