Читать интересную книгу Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии - Константин Банников

— Не очень мне нравится, — ответил я.

— Мне тоже, но просто времени нет писать что-либо более путное. Дома-то я написал бы. В школе все сценарии писал я, а здесь — лекции для Гириса на политзанятия. Вот, нашел тут какую-то книжонку, взял оттуда.

— Слащаво очень, — добавил Коля Алешин.

— В армии более путного не получится. Мы и так нарушили традицию делать все в последнюю ночь. Если сможем, захотим, можно будет что-нибудь военное к 23 февраля забабахать.

Кто-то поморщился.

— Чудаки вы! Через месяц это будет для вас отдыхом от всей той мути, которой вас будут учить.

— А можно как-то сопротивляться отупению?

В ответ сержант только махнул рукой и усмехнулся:

— Хватит базарить, переписывайте и учите.

Я начал писать. Боже мой! Ну и хрень!

Мир смотрит на тебя, ты новых дней начало.Ты стала маяком для честных и живых.И это потому, что слово "русский" сталоНавеки близким слову "большевик".

Или:

Что Грузия в цвету, Армения богата,Что хорошо в Баку и радостно в Крыму.Я русский человек, но как родного братаУкраинца пойму, узбека обниму.Так говорит поэт, и так его устамиНарод великий, древний говорит:"Нам, русским, братья все, кто вместе с намиПод большевистским знаменем идет!"

(Из архива И.А. Климова)

Комплекс "большого брата" у русских сложился в ходе территориальной экспансии Российской империи, усугубился в советское время, к закату которого относятся приводимые записки. Эти письма написаны тогда, когда СССР еще называли "братской семьей народов". Но уже тогда процессы распада государства явственно ощущались в его микромодели, которой была армия, изолированная со своими проблемами за заборами гарнизонов. Но трансляцию доминантной агрессии в область межэтнических отношений не сдержать заборами, и она переходит "на гражданку" в сознании дембелей.

О том, как она может там проявляться, свидетельствуют национальные погромы, которые учиняли бывшие десантники в День ВДВ. Во многих городах России еще в конце 1980-х годов они громили рынки, тупо избивая всех торговцев кавказской и азиатской (не славянской) внешности. Отрицание иноэтничности легко накладывалось на отрицательные социальные стереотипы по отношению к торговцам, традиционные для общественного сознания большинства россиян. Эта "горючая смесь" этносоциальных факторов ментальности детонирует в экстремальных группах в точке их пересечения с гражданским обществом.

На фоне таких социал-национальных конфликтов, имевших место еще в советское время, стишки про "большого брата" воспринимались как последняя степень абсурда, за которой простирается вакуум смыслов. Упадок социальных систем начинается с деградации их смысловых значений.

Образ армии в общественном сознаниии проблемы ее профессионализации

Большинство мужчин служили всего два года, а ведут об этом разговоры всю жизнь. Это обстоятельство позволяет представить, как экстремальный опыт программирует сознание. Тем более что этот опыт представляет собой фазу социализации и экстраполируется на другие виды деятельности.

Отношение к армии в обществах тотального социального контроля (а это могут быть не только тоталитарные, но и традиционные общества) сугубо положительное. Также и в маргинальном сознании служба в армии относится к разряду ценностей, поскольку предполагает столь желанную для маргинала интеграцию в макросистему.

Милитаризация советского общества начиналась с мира детства. Системы социализации и образования готовили подрастающее поколение к войне. Служба в армии расценивалась как кульминация и итог процесса социализации, своего рода инициация и пропуск в мир "настоящих" взрослых мужчин. Так продолжалось до тех пор, пока противоречия реального и идеального не привели к трансформации системы общественных ценностей, в которой с конца 1960-х годов начался дрейф от примата государства к самоценности личности.

Если необходимость перехода к армии нового типа на Западе была осознана в начале 1970-х годов, то отношение российского общества к призывной системе стало радикально меняться в начале 1990-х. На то был ряд взаимосвязанных причин:

— предметом гласности стали факты преступлений против человека, имеющие в армии системный характер;

— процесс демократизации в обществе изменил роль личности в системе ее отношений с государством. Пожалуй, впервые в российской истории в общественном сознании утвердилась мысль о том, что государство обязано человеку не в меньшей степени, чем человек государству, и что в случае невыполнения государством своих обязанностей человек ему также ничем не обязан;

— право личности на альтернативную службу гарантируется Конституцией;

— кавказские войны выявили истинную цену непрофессиональной "дешевой" армии;

— деятельность правозащитных организаций способствует росту правового сознания граждан в области прав человека.

В связи с большей открытостью психологических и государственных границ общества, вовлечением личности в мировые образовательные и производственные процессы, демократизацией систем мобильной и глобальной телекоммуникации изменились и парадигмы социализации. В общественном сознании россиян в последнее десятилетие XX в., по сравнению с тремя предшествующими произошел сдвиг в плане более многомерных систем ценностей.

Если в 1950–1960-е годы служить было престижно, то в 1970–1980-е годы уклонение от призыва все менее считалась аморальным, а в 1990-х в массовом сознании, особенно молодежи больших городов, уклонение от службы становится моментом престижа, как способность личности бросить вызов государственной машине. Дело тут не в том, что "такая нынче развращенная молодежь пошла", но в изменении образа социума и требований, которые предъявляют к личности современный стиль и ритм жизни по сравнению с 1950–1980-ми годами.

В советское время армия была институциональной частью общества, что предопределяло его милитаризацию. Армия и ВПК формировали социальную макроструктуру, следовательно, отношение к армии существенно влияло на жизненный сценарий отдельного человека. Служба могла облегчить поступление в вуз или на престижное производство, получение специальности, вступление в КПСС, увеличивала трудовой стаж. Поэтому в условиях тотально унифицированного общественного уклада срочная служба не представлялась чем-то бесполезным, и в целом воспринималась как трамплин школьника во взрослую жизнь.

Для сознания, которому идеи свободы самоопределения личности за рамками стереотипа жизненной программы были не то чтобы враждебны, — просто не понятны, армия представлялась как своего рода институт социального контроля. Матери часто сетовали на своих непутевых чад, дескать, "когда же тебя в армию возьмут, сделают человека". Считалось, что когда ребенок в армии, за него можно не беспокоиться, там за ним присмотрит заботливое око командира. Так, официальная идеология сливалась с общественными воззрениями на свободу личности в традиционном обществе, и вокруг армии сложился позитивный стереотип социального контроля, озвученный неким поэтом от женского лица: "Вы стали взрослыми, ребята/Вы не мальчишки, а солдаты/Теперь за вас спокойна я/Служите верно, сыновья".

Сегодня ситуация в корне иная. Успех и престиж более связан с образованием и личной инициативой, ориентацией на внешний мир. Поэтому два года вне контекста своего социума ничем не окупаются. Каждое новое поколение все более погружено в процесс глобальной информационной интеграции и все менее сковано всевозможными стереотипами и предрассудками.

Соответственно, сменяются акценты в индивидуальных установках на успех: от престижа долга к престижу свободы выбора. Личность с конкурентоспособным образованием уровня мировых стандартов создает свой собственный ресурс непотопляемости, независимо от степени непотопляемости (или потопляемости) своей системы.

На примере армии можно наблюдать прогрессирующее социальное расслоение, — сегодня идут служить преимущественно люди со средним образованием из сельской местности.

Если в милитаризированном социуме армия находится в эпицентре социализации, то в открытом демократичном обществе армия лишь один из множества каналов самореализации, мало отличающийся от остальных профессиональных сфер. Глобальная прагматизация сознания молодежи, наряду со многими социально-психологическими изменениями в постиндустриальных обществах, создали новую парадигму развития современных армий.[137]

В России помимо этого на протяжении последнего десятилетия действует целый спектр социально-психологических факторов, являющихся причиной и следствием общего упадка функции и престижа вооруженных сил. "Замалчивание причин массовой гибели военнослужащих и гражданских лиц, стремление не искать виновных, продиктованные якобы заботой о том, чтобы не травмировать общество, чреваты обратным эффектом — накоплением в общественном сознании раздражения и негодования, которые при известных условиях могут стать причиной мощного социального взрыва".[138]