Я обнимаю ее, утыкаюсь лицом в шею и прижимаю к себе.
— Мы всегда думаем, что если у нас есть то, чего мы хотим, то станем счастливыми, но желание никогда не заканчивается, не так ли? — уткнувшись в ее шею, говорю я. Были вещи, о которых я мечтала, прежде чем все, о чем я начала думать, — это вернуть моего брата.
Ее я хотела дольше.
Она сжимает мой подбородок в изгибе между большим и указательным пальцами, заставляя посмотреть на себя.
— Что ты со мной делаешь? — бормочет Оливия.
Но я становлюсь умнее.
— Пока еще ничего, — шепчу я. — Но я правда хочу спрятать голову между твоих ног под одеялом и все такое.
И она расслабляется. Она стонет, проводит пальцами под моей майкой и снимает ее с меня. Но я не успеваю почувствовать холод на груди, она тут же притягивает меня, обхватывает сзади за шею и прижимается своими губами к моим, целуя так сильно, что пульсация между бедрами становится невыносимой. Я делаю глубокий вдох между поцелуями, прижимаюсь к ней грудью и извиваюсь, пока мои руки блуждают, потому что я не могу подобраться так близко или почувствовать достаточно, чтобы быть удовлетворенной.
Руки Лив скользят мне под юбку, и я улыбаюсь сквозь поцелуи, не в силах сдержать свое возбуждение. Рождество по сравнению с этим никогда не было таким приятным.
Она наклоняется ко мне, и я падаю обратно на руки, она нависает надо мной, проводя рукой вверх и вниз по моему животу. Обхватывает мою грудь и встречается со мной взглядом, прежде чем ущипнуть мой маленький розовый сосок. Электрический ток пронзает меня, и я со стоном сжимаю бедра.
Да.
— Лив, я видел, как ты поднималась сюда? — кричит кто-то.
Я резко открываю глаза, слышу скрип открывающейся деревянной двери и вскакиваю, пряча лицо в груди Лив, но не успеваю увидеть, кто стоит за ней.
— Лив? — снова раздается мужской голос.
— Выйди, — указывает она ему.
Один из ее братьев?
На мгновение воцаряется тишина, но следом я вновь слышу его, в этот раз его голос звучит изумленно.
— Черт, кто там у тебя?
— Трейс, серьезно, — рявкает Оливия, обернувшись через плечо. Она держит меня за обнаженные плечи, когда я прикрываю грудь и прижимаюсь к ее телу. — Выйди!
Но он не выходит. Он подходит к ней сзади и встречается со мной взглядом.
— Хорошо, — улыбаясь, говорит он. — Так держать.
— Отвали, — выпаливает она.
— Ладно, ладно, — он пожимает плечами и уходит, захлопнув за собой дверь.
— Он ничего не расскажет, — уверяет она меня. — Я об этом позабочусь.
Я снова обнимаю ее. Сейчас меня это не волнует.
Спрыгиваю со стола, толкая ее назад, пока она не падает на старый деревянный стул в углу. Стягивая трусики с ног, я выхожу из них, сажусь на нее и вижу, как ее глаза опускаются на мою грудь.
Мне нравится, когда она смотрит на меня.
Она немного сутулится в кресле, сжимая мои бедра, и мне не нужны указания. Я начинаю двигать бедрами, тереться о нее через джинсы, потирая свою киску о ее ширинку. Тепло окутывает меня, и я знаю, что уже мокрая, потому что грубая ткань ее одежды так приятно ощущается на моей обнаженной коже.
Я поглаживаю ее руки, чувствую браслет, который она всегда носит, и провожу по змейке, обвитой вокруг песочных часов. Я почти могу разглядеть ее клыки.
— Мне нравится, когда ты кусаешь меня, — признаюсь я. — Зубами… и словами.
— Я больше не могла сдерживаться.
— Почему?
Лив наклоняется и кладет руку мне на лицо, почти касаясь моих губ своими.
— Потому что иногда минус на минус дает плюс, Клэй, — она тяжело дышит. — Потому что яд действует медленно, но верно, а я так устала не бороться за свою жизнь. И потому что один из ингредиентов для антидота — яд, и иногда тебе нужен свой собственный яд, чтобы нейтрализовать другой.
— А что, если антидот не сработает? — игривым тоном спрашиваю я.
Она играет с моей юбкой.
— Разве?
Я улыбаюсь. О, да, сработает. Она отталкивает меня, но я совсем не расстроена тем, куда она меня толкнула.
Она снова откидывается назад, ее взгляд останавливается на мне, обнаженной и открытой, когда я трахаю ее. Двигаю бедрами, еще медленно, но все жестче и жестче. Ее руки скользят по моей заднице и вверх по юбке к животу, прежде чем сжимают меня за бедро. Ее большой палец потирает мой клитор, когда она слегка сгибает колени и вытягивает ноги позади меня.
Она может чувствовать это? Даже через одежду? Я хочу убраться отсюда, но не хочу останавливаться.
Я трусь и трусь, вжимаясь в нее бедрами, пока ее ногти не пронзают мою кожу, и я морщусь от боли, но мне это тоже нравится.
Лив хватает меня сзади за шею и притягивает к себе, шепча мне на ухо:
— Между нами ничего не кончено, пока я не надену что-нибудь, на чем ты действительно сможешь ездить.
Дрожь пробегает по моей спине, и ей не нужно вдаваться в подробности.
— После этого ты можешь пойти и переспать с парнем, — усмехается она. — Но мы обе будем знать, что нет ничего лучше, чем это.
Я целую ее, такая уверенность отдает собственничеством, и мне это нравится.
Нет ничего лучше, чем это.
Из меня вырывается стон.
— Я… О, Боже, я… Лив…
Но до моих ушей доносится оглушительный звук, и я вздрагиваю. Лив садится, все еще держа руки на моих бедрах, когда покалывание и жар проходят сквозь меня.
Что? Я вздрагиваю.
Это гудок. С улицы. Ревущий. Непрекращающийся. Что это?
— Лив? — спрашиваю я.
Но в ее глазах отражается беспокойство.
— Дерьмо. — Она не смотрит на меня. — Детка, одевайся.
Семнадцать
Оливия
Я протягиваю к Клэй руку, но останавливаю себя. Распахиваю дверь и выбегаю из комнаты, убедившись, что она позади меня, мы бежим вниз по лестнице, слышим шум болтовни, смеха и визга, когда гудок кричит в ночи снаружи.
Клэй поправляет одежду и прическу.
— Что это?
— Старая штормовая сирена.
— Она все еще работает?
Конечно. Я выглядываю в окно, пока мы спускаемся, и вижу, как высоко поднимаются волны и обрушиваются на пляж. Стрелы дождя пронзают окна, лестница теперь пуста, так как все эвакуируются, не столько потому, что люди напуганы, сколько потому, что дождь означает наводнение канала. А сильный дождь означает, что пути закрываются на случай, если поезду придется нарушить расписание, чтобы выбраться из Доджа.
Всем из Сент-Кармена нужно немедленно возвращаться домой, иначе они останутся здесь на всю ночь.
Люди вываливаются из маяка, бегут к машинам. Но мы с Клэй останавливаемся и оглядываемся по сторонам. Со мной пришли Даллас, Трейс и Айрон, и я смотрю мимо дома смотрителя маяка, вниз по грунтовой дороге, идущей параллельно пляжу, и вижу фургон моего брата.
— Боже мой, — выдыхает Клэй, прикрывая голову, из-за дождя одежда прилипает к телу.
Я поворачиваюсь к ней, гадая, стоит ли нам попрощаться сейчас, но затем принимаю решение.
— Садись в фургон моего брата.
Она остается.
Я иду, и ей, черт возьми, лучше пойти за мной.
Мы обе бежим, затем останавливаемся, отрезанные толпой, бегущей во всех направлениях, когда все сталкиваются друг с другом и скользят по земле. Фары освещают ночь, двигатели глохнут, дождь уже залил всю дорогу, и я вижу, как Даллас и Айрон пробираются к фургону.
Но затем я слышу чей-то крик.
— Мне все равно!
Крисджен стоит напротив своего дерьмового бойфренда, бросает телефон и дает ему пощечину, тем самым провоцируя его.
— Мне плевать! — продолжает она.
Он приближается к ней, задняя дверь его машины открыта, и внутри сидит пара парней из нашей школы.
— Выложи их! — говорит ему Крисджен, из-за дождя ее белый кроп-топ стал просвечивающим, а волосы упали на лицо. — Выложи видео, и сообщения, и вообще все! Плевать! Мне все равно.
Он хватает ее за волосы, и я резко перевожу на них свое внимание. Какого черта?
— Лив, идем! — рядом со мной раздается голос Айрона.