Проповедник стоял неподвижно и молчал. Между тем ее речь, должно быть, возымела на него некое странное действие, потому что Бургундочка почувствовала, как содрогнулись его колени, и увидела, как судорожно исказилось его лицо и как сжались его пальцы, словно впиваясь ногтями в грудь. Девушка, подумав, что так она скорее убедит странника, простерла к нему руки и зарылась лицом в его рясу, орошая ее горючими слезами. Постепенно руки странника ослабевали, и наконец он, склоняясь к девушке, открыл ей свои объятия. Но вдруг, весь затрепетав, отпрянул в сторону и оттолкнул ее от себя с такой силой, что она чуть не покатилась по полу. Голова Бургундочки ударилась о каменные плиты, а странник, осенив себя крестным знамением и воскликнув: «Защити меня, брат Франциск!» — выскочил в окно и в мгновение ока исчез из виду. Когда Бургундочка поднялась с полу, потирая ушибленную голову, единственное, что напоминало о страннике, была смятая соломенная подстилка.
2
Весь день провела Бургундочка за шитьем, мастеря себе рясу из мешковины — той ткани, в какую обычно одевались крестьяне и батраки на виноградниках. Под вечер вышла она за ворота и вырезала себе из боярышника палку для посоха; сходила на кухню и из кучи веревок выбрала самую толстую; потом снова поднялась к себе и начала медленно раздеваться, аккуратно складывая на кровати различные принадлежности своей одежды.
В XIII веке мало кто носил льняные рубашки. Это было роскошью, которую могли себе позволить разве только члены королевской семьи. На Бургундочке был домотканый лиф, надетый прямо на тело, и нижняя юбка из еще более грубой ткани. Сняв лиф, она распустила волосы, обычно скрываемые под чепчиком, и они золотистым потоком упали на ее белые хрупкие плечи. Взмахнув ножницами, всегда висевшими у нее на поясе, она безжалостно вонзила их в эту буйную поросль, и легкие пряди стали плавно опадать вокруг, как опадают с куста цветы под порывом ветра. Ощупав голову и убедившись, что она подстриглась достаточно коротко, Бургундочка подровняла то там, то здесь торчащие прядки; затем разулась; распустив пояс юбки, стала надевать рясу, поддерживая юбку зубами, чтобы не оставаться совсем голой; скинула с себя наконец и этот последний предмет женского туалета, подпоясалась веревкой, завязав ее на три узла, как это было у странника, и взяла в руки посох. Но тут ей в голову внезапно пришла новая мысль, и, подобрав с пола раскиданные повсюду пряди волос, она перевязала их своей самой красивой лентой и повесила в изголовье кровати у ног грубоватой свинцовой статуэтки Божьей Матери. Подождав, пока совсем не стемнеет, она вышла на цыпочках из своей комнаты, на ощупь спустилась по ветхой лестнице, вошла в комнату, где ночевал странник, открыла окно и выпрыгнула наружу. Она припустила с такой прытью, что, когда начало светать, была уже в трех лигах[97] от хутора на дижонской дороге возле овчарен.
Утомленная, едва дождавшись, когда выведут стадо, бросилась она в стойло и, вытянувшись на овечьей подстилке, еще хранившей тепло, проспала до полудня. Проснувшись, она решила обойти стороной Дижон, где кто-нибудь из постоянных покупателей отца мог ее опознать.
Так и повелось с этого дня, что она старалась выбирать уединенные деревни, глухие хуторки, где просила Христа ради подать ей охапку соломы на ночь и корку хлеба на ужин. По дороге она творила про себя молитву, а когда останавливалась на отдых, опускалась на колени и молилась вслух, сложив руки так же, как это делал странник. Память о нем ни на мгновение не покидала ее, и она непроизвольно подражала во всем его действиям, добавляя другие по своему разумению.
Половину хлеба, который ей подавали, она всегда прятала, а на следующий день отдавала какому-нибудь бедняку, встреченному ею по дороге. Если ей давали деньги, она спешила раздать их нуждающимся, ибо помнила, что, как рассказывал странник, блаженный Франциск Ассизский не дозволял своим братьям иметь при себе отчеканенную монету.
Постепенно Бургундочка свыклась с такой жизнью, и в ней развился необыкновенный дар красноречия. Она могла толковать о Господе, об ангелах, о Небесах, о милосердии и Божественной любви, говоря при этом такое, что и сама удивлялась, откуда она все это знает, и люди, собравшиеся вокруг, слушали ее восхищенно и растроганно. Куда бы ни приходила она, повсюду ее обступали женщины, дети хватались за края ее хитона, а мужчины носили ее на руках. Следует заметить, что все принимали ее за хорошенького мальчика, — никому и в голову не приходило, чтобы девушка могла так мужественно противостоять ненастью и разнообразным опасностям, которые подстерегают путника в пустынной местности. Короткие волосы, темный цвет лица, загоревшего на солнце, ноги, огрубевшие от хождения босиком, делали ее похожей на паренька, а грубая мешковина скрывала округлость ее форм.
Благодаря переодеванию она чувствовала себя в безопасности, даже если ей на пути попадались буйные толпы солдатни или же шайки разбойников; разве что ее раз-другой вытянут ремнем — род шутки, в которой не могли себе отказать солдаты. Многие сочувствовали этому смиренному отроку, угощали его вином и давали деньги; другие смеялись, но ни разу никто не посягнул на ее свободу и жизнь.
Как-то в лесу Фонтенбло[98] довелось Бургундочке пережить ужасную ночь, когда она расположилась на ночлег под деревом, не заметив, какой страшный плод раскачивается на его ветвях, пока ноги повешенного не коснулись ее лица. Тогда, сделав над собой нечеловеческое усилие, вырыла она яму с помощью одного лишь посоха и собственных ногтей. Сняла с дерева труп с вывалившимся языком и вылезшими из орбит глазами, уже исклеванный воронами и сойками, и, как могла, собрав все силы, предала его земле. В ту ночь она видела во сне странника, который благословлял ее.
Но испытания, выпавшие на ее долю, длительный пост, жестокое умерщвление плоти, суровая и непривычная жизнь подорвали силы Бургундочки, и ее здоровье начало ослабевать, когда однажды она подошла к большому городу, который, как она узнала, расспросив крестьян, работавших в поле, оказался Парижем.
И она решила идти в Париж, надеясь, что, может быть, здесь живет ее странник и что она, может быть, случайно встретит его и ей удастся его упросить предоставить ей убежище, подобное тому, которое Клара дала своим дочерям, — монастырскую келью, где она могла бы завершить покаяние и со спокойной душой умереть. Рассудив таким образом, углубилась она в тот лабиринт изогнутых, грязных и узких улочек, каким был в те времена Париж.
Необыкновенная растерянность охватила Бургундочку. В этом огромном многолюдном городе, где на каждом шагу ей попадались лавочники, менялы, ростовщики, суровые священнослужители, проходившие мимо нее, даже не повернув головы, ни у кого не осмеливалась она попросить пристанища на ночь и куска хлеба, чтобы утолить голод. Высокие дома, островерхие крыши, шумные площади — все внушало ей страх.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});