раз, прокручивая ручку настройки, я им побрезговал — исчез, пропал, превратился в шорох и шелест. Забормотал какой-то другой радиочеловек, которому, казалось, накинули платок на рот. Забормотал, забился он под своим платком — видно, последние минуты подошли, и надо сказать главное, сокровенное — но ничего непонятно, уже и его миновала полоса настройки, отделяющая большее от меньшего, будущее от прошедшего.
Волна менялась, плыла. Цензурированное уходящей волной сообщение приобретало особый смысл.
И совсем в другое время в той чужой стране, я поймал по какому-то (кажется, именно итальянскому) радио всё туже коммунистическую песню. А песня была не какая-то, какая-то она была лишь в первое мгновение, потому что дальше все было понятно, несмотря на чужой язык. И девушка брала винтовку убитого, Рим был в 11 часов, янки — на Сицилии, а дядюшка Джо ворочался в своей России, давя немцев как клопов — каждым движением. И опять был в этой песне отсвет великой идеи, и всё это мешалось с червонными маками у Монте-Кассино да песнями Варшавского гетто, русской «Катюшей», да медленно разворачивающимся «Эх, дороги, пыль да туман…» — всем тем, с чем люди жили и помирали, когда и где было назначено свыше — просто и с болью.
Не героически, в общем.
Извините, если кого обидел.
13 апреля 2011
История про прикосновение к кумирам
Внезапно обнаружил отвечалку заслуженно знаменитого филолога Лейбова.
Редко когда увидишь этакие вменяемые ответы на совершенно разные вопросы.
И ведь я с ним хлеб преломил на бульварах. Да что там хлеб, я там водку пил из одноразовой баночки, называвшуюся в обиходе "русский йогурт" (а заслуженно знаменитый филолог — что-то более возвышенное) — и нас, за этим занятием там подсмотрели мои родственники.
Сразу вспомнил историю, что изложена в мемуарах Николая Чуковского:
«В 1911–1912 мы жили в Петербурге, на Суворовском проспекте. Мне было тогда 7 лет. Я помню вечер, дождь, мы выходим с папой из “Пассажа” на Невский»… Какой-то человек подходит к ним: "Остановясь под фонарём, он минут пять разговаривал с папой. Из разговора их я не помню ни слова. Он был высок и очень прямо держался, в шляпе, в мокром от дождя макинтоше, блестевшем в ярком свете электрических фонарей Невского.
Он пошёл направо, в сторону Адмиралтейства, а мы с папой налево. Когда мы остались одни, папа сказал мне:
— Это поэт Блок. Он совершенно пьян».[20]
Извините, если кого обидел.
14 апреля 2011
История про поэта
Ну что, суки, убили Маяковского? А? А?!
Извините, если кого обидел.
14 апреля 2011
История про происходящее за окном
О, как! Тьма покрыла ненавидимый Прокуратором город! Ну и снег, натурально.
Извините, если кого обидел.
19 апреля 2011
История про вопросы и ответом
Пошёл глядеть на то, как красивые женщины общаются с публикой посредством forspringme. Это повергло меня в какую-то скорбь: это всегда со мной бывает, когда я вижу остроумных женщин.
Когда ко мне пришёл вечером Синдерюшкин, то я сразу же нажаловался ему.
— А я… А там… Красота неописуемая, а там ещё… — я немного поплакал у него на плече, а потом рассказал, как ко мне заходили алкоголики.
Сначала приходили алкоголики мои, обычно-пятничные вкупе со своими девушками трудной судьбы. А вот на следующий день пришли одноклассники моей матушки и, выпив три бутылки вина на тринадцать человек, весело кричали друг другу "Эй, девчонки! А, мальчишки"!"
Я задумался над тем, отчего мне так понравились эти старики. (Это известная реприза — когда славят старшее поколение и поносят сверстников. Я, кстати, встречал это у юных и красивых, но немудрых девушек — встречал в разном возрасти, и даже когда это была похвала мне, радости в ней не оказалось).
Так вот, я задумался о стариках, и решил, что это всё-таки поколенческое — они родились тогда, когда война стала клониться к Победе, в горькой любви и надежде, потом большая из них делала самолёты и ракеты. Психологические кризисы происходили и проходили на фоне общего технократического дела.
А теперь они радовались каждому дню — просто так, без надежд.
Сверстникам моим для радости нужна была надежда, маяк завтрашнего дня. А этим — нет, без маяка они радовались. Просто так.
Синдерюшкин, меж тем стал обнюхивать бутылки стариков, и цокая языком, хвалил их выбор и то, что ему досталось.
А потом мы поговорили о классовом чутье деклассированных людей, о фрондёрской любви к Михалкову, о конце света, о миграции блог(г)еров, о изменениях в погоде в связи с сегодняшним снегом и, разумеется, об умных красивых женщинах, с которых я и начал этот рассказ.
Извините, если кого обидел.
19 апреля 2011
История про грелку
А, может, кому надо рассказ на "Грелке" обозреть? А то я готов тряхнуть стариной.
Накануне меня попросили прочитать работы, присланные на один конкурс рассказа о любви. Я деловито спросил о злате, мне скорбно отвечали, что на моё злато не предусмотрены бюджеты.
— Но, — сказали мне, — наше агентство занимается организацией свадеб, и мы можем вам сделать скидку. Ну и на свадебное путешествие тоже.
Я ужасно развеселился (если кого заинтересовало, обращайтесь), а сам, впрочем, подумал, не устраивает ли какое агентство ритуальных услуг конкурс рассказа "Проходящая скорбь" или "Все там будем".
Потому как невесты на меня вряд ли польстятся, а вот эти услуги точно понадобятся всем без исключения.
Извините, если кого обидел.
20 апреля 2011
История про уготовления
Ну, поскольку я грелочников, кажется, распугал и никто рецензироваться не хочет, я расскажу про одну историю из Тынянова.
Дело в том, что мотив бегства к врагу в русской культуре старый и не с Курбского начался.
Он был всегда, и более чем в других народах был темой трепетной.
Бегство и предательство всегда было темой особой и готовых решений никто не имел (Булгарин сделал неплохую карьеру, но это так, к слову).
А в "Смерти Вазир-Мухтара" предательство — едва ли не главный мотив.
Есть там одна линия, связанная с русскими беглыми — солдатами и офицерами, что перешли на сторону персов и воюют со своими бывшими товарищами. Много лет я любил фразу Тынянова о том, что он начинает работу там, где кончается